какая грусть конец аллеи габриадзе
КАКАЯ ГРУСТЬ, КОНЕЦ АЛЛЕИ…
Спектакль по пьесе Резо Габриадзе
1 час 40 минут,
Без антракта
Дарья Куликова, Екатерина Щербатюк, Татьяна Шеина
Резо Габриадзе, Анна Растрогина
Наталья, Тамара Георгиевна
Первый секретарь горкома, Милиционер
Миша, Главный художник города
* Билеты на спектакль можно приобрести по «Пушкинской карте»
Премьера пьесы «Какая грусть, конец аллеи…» состоялась в 1993 году в Театре Види в Лозанне. Главную роль в том спектакле сыграла Наташа Пари, соратник и жена Питера Брука, который и сам присутствовал на премьере.
Брук тогда сказал: «Габриадзе действительно великий изобретатель. Его система образов носит исключительно личный, интимный характер и привносит в театр черты поэтического и трансцендентного реализма… Его искусство обогащает европейский театр художественной силой и позитивным человеческим взглядом».
Какая грусть конец аллеи габриадзе
«Какая грусть, конец аллеи…»
От редакции
На этот раз в персональной рубрике «Театр Резо Габриадзе» мы публикуем два фрагмента — начало и конец — новой пьесы Р. Габриадзе, по которой, впрочем, он уже поставил спектакль в Лозанне (премьера — 9 марта 1993 года).
Когда-то Габриадзе переложил на грузинскую почву «Наш городок» Т. Уайлдера, а М. Туманишвили поставил по этой пьесе в Театрестудии киноактера замечательный спектакль, напитанный воздухом тбилисских (кутаисских?) двориков, дыханием теплой жизни, которая не кончается даже со смертью и продолжается на том свете. Что теперь с этой жизнью? С театром М. Туманишвили (с театром Р. Стуруа, Т. Чхеидзе, самого Р. Габриадзе…)? С этими двориками и их обитателями? С Грузией и Россией?С Россией и Грузией? Со всеми нами? В своей новой пьесе «Какая грусть, конец аллеи…» Р. Габриадзе снова возвращается на «маленькое кладбище империи» (так называлась одна его книжка) и уже никуда не отлучается. Жизнь на кладбище, куда приходит освобожденная из лагеря главная героиня — актриса Мери — и составляет сюжет и драматический ход пьесы. Публиковать пьесу целиком не хочет ни автор, ни журнал. Только — фрагменты.
Д Е Й С Т В У Ю Щ И Е Л И Ц А
Время действия после второй мировой войны
Место действия провинциальное кладбище и городской сад
Сценография самая нищенская, кладбищенская, музыка автору слышится такой, какую ему подсказал Натан Ефимович Перельман, следы которого читателю нетрудно найти.
Д Е Й С Т В И Е П Е Р В О Е
ЗАНАВЕСЬ ПЕРВАЯ
Советская каторжная песня. По-сибирски тепло одетый военный конвоирует
Мери. Актриса снимает розовые шелковые туфельки и бросает в кулисы.
МЕРИ Прощай, Саша, любимый мой! Прощай, доченька! Прощай, горбатая улочка!
Прощай, разбитая гвоздями сцена! Прощай, ореховая полочка и томик Ибсена на ней! За свет я заплатила! За воду заплатила! Молоко в шкафчике! Будешь купать Наталью, головку держи снизу!.
Из темноты высвечивается лавка, на которой спит полувоенного вида мужчина.
Слышно кваканье лягушки. Мужчина садится на лавке, надевает сапог, прислушивается, из второго сапога выкидывает лягушку и надевает его. Он встает и открывает шлагбаум. Под шлагбаумом тенью проходит Мери, она возвращается из ссылки.
Заросшая травой лестница из трех ступеней
Голая ветка яблони. Под ней, спиной к нам, сторож с винтовкой.
Кладбище
ДАВИД (в сторону кулис, громко, четко, по-учительски ) Еще раз повторяю тебе: Fortissimo быстрого пассажа получается из 98% piano и 2% mezo, помноженных на быстороту!
(В ответ из кулис в Давида летит камень)
(И снова из кулис в Давида летит камень)
ЯША Хороший мальчик.
ДАВИД Всю ночь на голой ветке у воробья болел живот… А часам к четырем налетел ветер, и все деревья ограбил. Это очень редко, когда все листья улетают вместе…
САША А у вокзала ветер все открывал и закрывал створку городских часов. (Яше, осторожно) Я знал, что будет ветер. Вчера, весь день, в вашей большой комнате кошка рвала обои. Вы купили запасной рулон?
ЯША (неприязненно) Меня это мало волнует. Пусть живые сами о себе беспокоятся.
(Из могильной ямы вылетает лопата. За ней выпрыгивает Вася. Он подходит к телеграфному столбу, стучится в него, как в дверь, и прикладывает ухо к столбу.)
ВАСЯ (столбу) Голодный я. (снова прикладывает ухо к столбу) А?.
Раз так — нет вопросов.
(Вася греет спичкой руки, кидает лопату в яму и сам прыгает туда же)
ДАВИД Для комедии слишком холодно, для трагедии слишком тепло.
Входит Мери. На ней ватник. Голова повязана грубым серым платком. Одной рукой она тащит фанерный чемодан с амбарным замком, а другой несет керосинку, чайник и сварочную маску. Склонившись, читает надписи на могильных камнях.
МЕРИ Давид Полумардвинов? (Смотрит на Давида)
ДАВИД Да, Мери, это я. Здравствуй.
МЕРИ А мне говорили, что вас видели в Норильске, а потом в Казахстане.
ДАВИД В Казахстане?
ДАВИД Конечно, я мог бы быть и в Норильске, и в Казахстане. С моей биографией, профессией, происхождением. Но я вовремя купил шампанское, насыпал туда стрихнин, бросил туда желтую розу, и вместо Сибири привезли меня сюда. Похороны были скромные, только театр и музыкальная школа…
МЕРИ И вы здесь, Яша?
ЯША (Мери, сухо) Иди направо, потом налево. Твой там.
ДАВИД Как ты жесток, Яша! Я нарочно так болтал, хотел ее подготовить. Ты и в жизни был невыносим! Чудовище!
(Мери подходит к памятнику мужа)
САША Здравствуй, Мери…
МЕРИ Саша. Саша… Саша…
САША Как я ждал тебя… Это ты спрыгнула утром с товарного вагона?.
САША Не плачь, не надо…
МЕРИ Сашенька, тихий ты мой… Ты и в жизни молчал и только улыбался, а что я услышу от тебя мертвого?.
САША Миллион раз я стоял у окна и миллион раз за тенью из-за угла я ждал, что покажешься ты…
МЕРИ А ночью, свалившись на своих полутора досках, в гнилой полутьме, я здоровалась со своей тоской и начинала говорить с тобой по телефону. Придумала я такой телефон на третий год… Представишь катушку с ниточкой, бросишь ее из барака, и пурга катит и катит, разматывая ниточку до тебя… ты берешь свой конец ниточки, приложишь к уху и отвечаешь мне:
«Алло, Мери, я слушаю тебя, мою пушинку.» И через тысячи и тысячи бессмысленных, никому не нужных, мерзлых, проклятых миллионами людей, километров, трепещет наша ниточка самых нежных слов: «Алло, Саша, как ты? Не забыл меня? Наталья спит? Она сейчас в школе? Если будешь перелицовывать ей мою кофточку, тогда пуговки будут застегиваться по-мужскому и подружки будут смеяться… Наши письма в коробке из-под монпасье… ты читаешь их?»… Разве я могла подумать, что твой конец ниточки ушел в землю? Господи! За что, Саша?! За что?!
Кладбище, темно.
ДАВИД Я тебе ужасно завидую, Мери, но мне страшно, я очень боюсь за тебя.
Может, подумаем еще раз…
САША Это безумие! Не дай Бог, тебя узнают! Без права жительства! В театр!
ЯША Не узнают. Она даже нас дважды провела.
МЕРИ Я так загримируюсь, не узнают… На галерке буду сидеть, как мышь. Ладо проведет меня с правого хода, там никогда, никого нет.
Ночь. Кладбище. Вдруг раздаются выстрелы. Вой сирены. Милицейские свистки.
Мечется свет прожекторов. Преследуемая светом прожектора Мери бегает по кладбищу. Коля головой вниз летит в могильную яму. Вася тоже хочет в могилу, но Коля лопатой отгоняет его.
КОЛЯ Я тебя не знаю! Ты меня не знаешь!
(Вася сталкивается с Мери)
ВАСЯ Из-за тебя, падла, на параше сидеть! Маркиза Помпадур! В театр ей захотелось!
(Размахивая пистолетом, вбегает начальник милиции Марлен. За ним вооруженные милиционеры)
МАРЛЕН Прикройте овраг! 37—54, куда светишь?! 79-21, свети на меня! 33—11, держи женщину, не выпускай из света!
МИЛИЦИОНЕР (Бежит за Мери) Стой! Не уйдешь! Пристрелю!
(Наконец прожектора останавливаются, затихают сирены, наступает тишина.
Милиция окружает Мери, Колю, Васю, актера Ладо, из темноты на свет выводят остальных обитателей кладбища — инвалида без обоих ног, священника в рваной сутане, босого, пьяную проститутку с клиентом и без памяти пьяную женщину с грудным ребенком.)
МАРЛЕН Товарищ Клара! Где товарищ Клара!
(Перед начальником милиции встает худая женщина, одетая во все кожаное)
МАРЛЕН А ты говорила, что здесь вечный покой! Это вечный покой?! Это целый город рецидивистов! (показывает на Мери) Это что за новый персонаж? Документы!
(Мери вынимает из-за пазухи узелок. Клара выхватывает его из рук Мери, развязывает, вынимает маленькую бумажку и передает Марлену.)
МАРЛЕН (читает) Мери Ильинишна Мдивани. СВЭ — социально вредный элемент! Семнадцать лет! Професии: актриса, электоросварщица! Без права проживания в городе! (Кларе) Ну что еще там у ней?
(Клара достает из узелка предметы и диктует милиционеру с папкой, тот записывает)
КЛАРА Катушка с нитками, черного цвета — одна. Иголка, портняжная, бытовая — одна. Сережка самодельная — одна. Помада губная, пустая — одна.
МАРЛЕН А это, зачатый без любви еще на воле?! (показывает на Васю) Кто выпустил?! Я работаю, беру их, беру! Они выпускают! Это что за бордак?! Это не кладбище, а какая-то антисоветская база! НАТО! Нужно нам такое кладбище? Нам не нужно такое кладбище!
МЕРИ (шопотом Саше) Прости меня, Саша… Это из-за Ладо случилось… пьяный был… повернулся к галерке во время спектакля и заапплодировал: «Браво, Мери Мдивани!»
МАРЛЕН Всех в отделение! Действуйте организовано! (показывая на Мери) А эту ко мне! С ней отдельный разговор!
(Милиция собирает всех в кучу и обыскивает каждого)
МАРЛЕН (обходит памятники) А это что за типы стоят?
КЛАРА Это очень старые мертвые. Никто их не помнит, не навещает.
МАРЛЕН Бесхозные, значит?! Точно? А штучки дорогие, мраморные. Таких больше никто не делает. Удивительно, почему до сих пор не украли? Украдут обязательно! Надо срочно что-то предпринять!
КЛАРА Так точно! Но что делать? Не поставить же на кладбище постового?
МАРЛЕН Почему ставить постового на кладбище? Надо их поставить к постовым!
КЛАРА Простите, не поняла.
(Марлен долго и внимательно смотрит на Давида)
МАРЛЕН На кого из великих он похож? На Чайковского! Вот на кого он похож! Так поставим памятник Чайковскому в городе! Украсим город! (Показывая пальцем на Сашу и Яшу) И этих в город! Нечего им тут без дела, не для кого стоять! На кого-то они тоже, наверное, похожи! Спросим в отделе культуры, проконсультируемся. И город станет красивее! И этот клоповник с общественно вредными элементами уничтожим! Голову надо иметь, Клара, голову!
ДАВИД Хорошо бы поставили вместе, Саша! В летнем саду. (Яше) Я сойду с ума без тебя, Яшенька!
(Два милиционера прикатывают тележку и кладут Сашу поперек)
МАРЛЕН А вы чего стоите, паразиты, без дела!
(Арестованные помогают милиции снять Яшу с пьедестала и кладут на Сашу. Берут Давида)
МАРЛЕН Осторожно! Осторожно!
(Давида кладут на Сашу и Яшу и сверху на них памятник Ладо, после чего арестованных ставят в ряд и караван трогается с кладбища. Опять свистки, прожектора, сирены)
МЕРИ Прости меня, Сашенька! Простите, Давид! Не ругайте меня, Яша!
ДАВИД Прощай, Яша! Как я был к тебе несправедлив!
ЯША Не отчаивайся, Давид! Может, поставят всех вместе!
ВАСЯ Прощай, обетованная земля!
МЕРИ Эх! Не смогла до сентября продержаться! Увижу ли когданибудь Наталью!
МАРЛЕН Живее! Живее!
КОЛЯ А как жили! Как жили! Как у Бога за пазухой! Век не забуду!
САША Мери, береги себя! И все-таки мы были счастливы на этом кладбище!
ДАВИД Прощай, мой старый платан! Не будут больше мои грезы летать под твоим куполом!
(Караван уходит, воцаряется тьма и наступает тишина)
… Кусочек крыши, на которой растет трава.
… Женщина одевает на зиму в тряпки пальму.
… Двое ищут друг у друга вшей в головах и камнями убивают их.
… Унылый старик несет свернутое красное знамя и пучок хвороста под мышкой.
Городской сад. На сером пьедестале с надписью «ПЕТР ИЛЬИЧ ЧАЙКОВСКИЙ» и с барельефом балерины стоит Давид. Правой рукой он опирается о большую каменную лиру, а к указательному пальцу неудобно поднятой руки приделана дирижерская палочка. Чуть в стороне от него, в обычной своей позе стоит Яша. На его пьедестале циркуль и линейка, под ними едва заметная надпись: «ТРУД ОБЛАГОРАЖИВАЕТ ЧЕЛОВЕКА». Яша весь обвит лианами, что свидетельствует о долгих прошедших годах. Отдельно от Давида и Яши стоит Саша, почти как прежде, только к груди он прижимает книгу. Надпись «УЧИТЬСЯ, УЧИТЬСЯ И УЧИТЬСЯ» почти стерлась и едва читается. А в глубине, видимо, разбившийся и неаккуратно склеенный бюст Ладо, с несколько непонятной надписью:«НИКТО НЕ ЗАБЫТ, НИЧТО НЕ ЗАБЫТО». Рядом с Давидом на столбе висит телефонный аппарат. Издалека слышна музыка.
ДАВИД (С грустью) Все доброе, нежное, проникновенное, что было в фортепиано, Шопен похитил для своих 24 прелюдий. С тех пор рояль стал все злее и злее…
Входит молодой человек, набирает номер телефона и, закрыв плечом трубку, карандашом записывает что-то на ноге Давида. Затем, поглядывая на ногу Давида, набирает новый номер. Молодой человек вешает трубку и выходит.
(Входит Мери. На ней снова ватник, резиновые сапоги, под мышкой свернутое одеяло, алюминиевая кружка. Садится рядом с Сашей)
МЕРИ Вот и стала я в два раза старше тебя, Саша, одноклассник мой.
МЕРИ (тихо) Я даже не помню, о чем я мечтала… Наверное, я хотела внука, на тебя похожего… одну комнату, с одним окном… зеркало я хотела… много, много безделушек, телеграммы ко дню рождения, альбом с пожелтевшими рецензиями, полочку с книжками, фотографии с тобой на море и в роли Дездемоны, пудру хотела, бенефисы, беспричинный смех, поцелуи, ночнушку, хоть одну, ситцевую, без одного цветочка, настольную лампу с тихой кнопочкой, фиалки… и вместо этих маленьких радостей, одно большое счастье — кусочек черного, хозяйственного мыла с полосками крысиных зубов! (Мери выбрасывает кусочек мыла из кружки, а за ним и кружку) Не хочу я больше этого счастья! Устала я от него! Устала я возвращаться к тебе, Саша! Опять возвращаться через десятилетия к началу, которое равно твоей смерти! Прости этой дуре, которая заставляла ждать твою душу здесь на земле…
(Мери садится на стул и кладет голову на руки)
(Входит уборщица и мокрой метлой бьет по постаменту Яши)
ДАВИД (уборщице) Милая, возьмите там кусочек зеркала, в кустах валяется, и приложите к губам этой несчастной…
(Женщина находит зеркало, прикладывает к губам Мери, смотрит, испуганно крестится и убегает)
ЯША Она уже как мы, успокоилась…
МЕРИ И слава Богу… Давно пора… Вот и моя душа с вами. Вы правы, Яша, не надо долго ее мучить на земле, я только сейчас это почувствовала… пусть улетает. Я вас умоляю, не надо ни о чем вспоминать, не надо переживать однажды пережитое. Пусть душа успокоится, пусть ее больше ничего не волнует, не тревожит, не радует и не печалит, ни первый поцелуй, ни последняя улыбка… Ведь ничего этого нет, все это сон и грезы… Нет ничего и не надо ничего. Нет вашего двора, Яша, и не гудят сейчас там одичавшие пчелы, ни улицы нет, ни луны в облаках, ни блеска, ни славы и не ищет там женщина серержку под гамаком. Нет, и не надо! Снилось нам все это и прошел сон. Вот расскажу все это дождю, что со мной было, смоет дождь и ничего не будет…
ДАВИД Но ведь, милая Мери, ты сама знаешь, что это не совсем правда… Вот вспомни хотя бы…
На этой земле! Не мучайте вашу душу, Давид! Поверь мне, Саша! Мы только замолчим, Яша! Сперва попрощаемся со словами, не будем пьянеть ими! А за словами уйдут и чувства! И тогда наши души застынут! Мороз, дождь, солнце, ветер выдохнут из них все, они облегчатся, станут невесомыми, пушинками, бессмысленными, и тогда мы поймем и почувствуем, как сладко быть ничем, и мы постигнем, что были лишь гостями на подозрительной земле, в этом мокром, кислом, ограбленном злобой и безбожьем городке, и кто знает, не будем ли и там, куда летим, ненужными гостями? Покой! Покой! В бездну звезд, вне мира, где нет ничего, ни радостей, ни печалей, ни слез на ресницах, ни любви потерянных лет, разлук встреч, любимых. нелюбимых, старости, молодости, весны, осени, лишь пустота, покой и мир… Летим? Летим!!
МЕРИ (С криком) Не обходите паутинку с росинкой, не думайте о ее красоте! Рвите! Проходите! Пролетайте!
(Все застывают, тишина)
ДАВИД В раю искусства попадаются и грешники. Спасибо тебе, Боже, как ты великодушен…
Непривычный ориентализм: в Петербурге поставили пьесу Резо Габриадзе «Какая грусть, конец аллеи…»
Резо Габриадзе – автор сценариев к фильмам «Не горюй», «Мимино», «Кин-дза-дза», основатель знаменитого Театра марионеток в Тбилиси, создатель петербургских памятников Чижику-Пыжику и Носу майора Ковалева. Человек, талант которого сложен из причудливых и неправильных по форме граней. Как та самая башня его театра в Тбилиси. Из маленьких наблюдений и больших жизненных премудростей, из трагического и смешного.
На Новой сцене Александринки поставили пьесу Резо Габриадзе «Какая грусть, конец аллеи…». Исполнительница главной роли в этом спектакле Ольга Белинская говорит: «Все мы становимся лучше, когда встречаемся с творчеством Габриадзе». Стал ли лучше Вячеслав Резаков, побывавший на премьере, – сейчас узнаем.
Конечно же, памятник, знай свое место! Где поставили там и стой! Держи при себе свое мнение! Иначе это просто комедия, глядеть, как три надгробные фигуры спорят с мертвыми и живыми: о жизни, любви, красоте. Драматург Резо Габриадзе не раз подчеркивал, что ему как-то сподручнее иметь дело с куклами, нежели с живыми актерами, возможно, в этом причина, что герои пьесы – не люди, но фигуры людей.
И столь же макабрическим выбрано место действия. А куда еще может вернуться из лагерей бывшая актриса? На кладбище-пепелище своей прежней жизни, пришедшейся на годы сталинского террора, где ждут лишь покойные: муж, друг-актер, некто вообще не отсюда. Все поросло быльем, все забыты незаслуженно, но прочно. Последний ломоть гаснущего мира. Декорации из «Травиаты» перетекают в кладбищенские.
На новой сцене Александринки подчеркивают саму тщету всех попыток, любой попытки театра объять ситуацию жизни. Вместе с главной героиней здесь, на кладбище, в саду тления, как говорят поэты, в итоге оказывается сам театр, топчущийся в нерешительности перед ситуацией времени. В частности, той части истории страны. Сквозь привитый годами «ужас-ужас» начинают проступать подлинные объемы жизни, а проверенных решений нет. Вот и пьеса о покойниках заявлена как комедия. Не о тех временах – смешно, какие забавные штуки выкидывает время, перелицовывая сюжеты.
Не памятники, но память. Строители новой автомагистрали убирают фигуры с кладбища на новое место, придумывают им новый смысл. Забытый актер получает в руки дирижерскую палочку и подпись «Чайковский». Что ни говори, видишь истукана, озаглавленного известным именем, в душе что-то шевелится, а забвение не рождает отклик. Никакой.
Габриадзе принес непривычный ориентализм. Не грузинский. Со сцены веет американской драматургией южной школы. Холодок фамильных склепов, голоса чернооких красавиц, умерших родами и полковников, расстрелянных за мятеж. Атмосферная эпика смерти придает убедительности словам об ускользающей красоте жизни, в потоке малозначимых сцен, которые проносятся, согласно легенде, перед глазами в последние мгновенья.
Красота по-американски? Почему же тогда только так, с замогильной интонацией получается и у нас говорить о хорошем, как у Чехова со случайным попутчиком, зная что уезжаешь навсегда? Русско-американский писатель когда-то написал, что жизнь – это и есть сплошное прощание с предметами и людьми, не обращающими внимание на этот горький безумный прощальный привет.
Какая грусть конец аллеи габриадзе
Новая сцена Александринского театра,
Санкт-Петербург
Премьера 27 декабря 2018 года
Драматург, художник-постановщик: Резо Габриадзе
Ассистент художника-постановщика: Юрий Сучков
Режиссер: Андрей Калинин
Художник по свету: Игорь Фомин
Выпускающий продюсер Александринского театра: Антонина Дзоценидзе
Технолог Александринского театра: Анна Коломейцева
Декорации и реквизит для спектакля выполнены мастерской «Сценические решения»:
Куратор проекта: Надежда Абрамова
Жесткие декорации, реквизит: Карина Федосеева
Мягкие декорации: Екатерина Кочурова
Слесарный цех: Максим Кузнецов
Столярный цех: Денис Аксёнов
Бутафорский цех: Анна Гагарина
Электробутафорский цех: Дмитрий Леонтьев
Резо Габриадзе написал пьесу «Какая грусть, конец аллеи…» в 90-х годах, по которой был выпущен спектакль в Лозтше (премьера — 9 марта 1993 года). В 2018 году по обновленной редакции пьесы режиссер Андрей Калинин решил поставить одноименный спектакль в Александринском театре, а художником-постановщиком выступил сам автор пьесы.
Хотя Резо Габриадзе живет и работает в Грузии, с ним в паре работает ассистент – куратор Юрий Сучков. Приезжая регулярно в Грузию и беседуя с Резо, Юрий создал макет художественного оформления спектакля, используя стилистику театра марионеток Резо Габриадзе в Тбилиси. Это кукольный театр, сделанный по очень простым технологиям: тряпочки, верёвочки, краски – всё такое рукодельное, живописное, с аппликациями и наивными мотивами.
В начале сентября Юрий пришел к нам с готовым макетом: на нем была представлена метафорическая дорога жизни, уходящая вдаль и представляющая собой старое кладбище с надгробными памятниками и могильными решетками, от которых веет грустью и запустением. Пространство сцены организованно живописным мягким порталом, кулисами, падугами и черным задником – звёздное небо из черного бархата.
В процессе создания декораций мы вчитывались в пьесу, проникались художником, его авторским видением. Это было особенно важно на начальном этапе, когда мы готовили образцы. Постепенно погружаясь в сценарий, появлялось понимание, что от нас ожидается на материальном уровне – было важно соблюсти стилистику кукольного театра Резо Габриадзе в Тбилиси и авторский почерк его основателя.
Помимо готового макета в работе мы опирались на изображения из книг Резо Габриадзе, его фотографии, живопись и скульптуры. Все объекты создавались по рисункам художника, мы распечатывали большие шаблоны, Юрий правил их собственноручно, и наши слесари создавали по ним металлические элементы, выжигали металл, сваривали и сгибали стальной пруток; бутафоры создавали фактуры: разрушенные облупившиеся и состаренные под камень мрамор, штукатурку, могильные надгробия для кладбищенской дороги.
Основное место действия спектакля – дорога, уходящая вдаль, которая представляет собой пандусный станок трапециевидной формы, расположенный под углом в перспективу. Вдоль дороги стоят различные скульптурные объекты – могильные памятники. У каждого памятника есть решётки, где-то проржавевшие, обросшие цветами и растениями, выполненными в виде аппликаций из разных ситцевых тряпочек, марли, окрашенных вручную в цветовой гамме спектакля.
Все объекты, установленные на станке, съёмные – с ними взаимодействуют актеры в спектакле: вносят, выносят и переставляют их. Станок в начале действия полностью заставлен предметами, а в конце спектакля все решетки и надгробия убираются и выстилается специальное покрытие в ширину пандусного станка с дорожной разметкой проезжей части. На эту дорогу выходит актриса с чемоданом, имитирующем уезжающий вдаль автомобиль с габаритными огнями фар.
Надо сказать, что Новая сцена Александринского театра – это открытая площадка, а мы с помощью декораций создаем образ маленького камерного рукотворного театра с занавесом и кулисами. Для этого по габаритным чертежам технолога театра мы произвели все расчеты и чертежи декораций.
Мы особенно гордимся в этом спектакле силовой системой подвесов – ферменной конструкцией для подвеса декораций. Это большой объем работы, который не виден зрителю. Система подвесов представляет собой конструкцию из металлических ферм 8х6 метров с пролётом на 6 метров. Технические возможности Новой сцены Александринского театра предполагают только точечные подъёмы для подвесов, и для того, чтобы разместить такое большое количество навесных декораций (порядка 12 позиций), требовались штанкеты. Для этого мы изготовили специальную конструкцию со штанкетами и повесили её на точки. У нас ушел месяц только на то, чтобы рассчитать оптимальный вес этой конструкции и всех декораций, которые будут на ней висеть, чтобы попасть в весовые характеристики лебедок театра. Мы рассчитывали разные варианты сечения труб, допустимые прогибы, миллион раз их переделывали в поиске оптимального решения.
В систему подвесов мы также вмонтировали две раздвижные дороги, по которой ездит бархатный занавес и тюль с аппликацией. Создание этой конструкции-потолка было по-настоящему сложной технической задачей, с которой мы справились. Все остальное – это кропотливая плотная работа с художником, его ассистентом и театром.
Для спектакля также было создано большое количество мягких декораций: падуги, кулисы, мягкий портал. Все они сшиты из черного бархата и расписаны вручную нашим художником под руководством Юрия Сучкова, носителя идей и образов Резо Габриадзе, у нас в мастерских. В этом спектакле ассистент художника был максимально погружен в создание декораций, и многие мягкие декорации Юрий сам расписал вручную.
Планы, падуги, кулисы и портал мы перекрывали марлей. В процессе этой работы оказалось, что существует порядка десяти сортов марли, мы их закупали на разных складах и экспериментировали с ними: красили их вручную в разные тона, высушивали и примеряли, как из разных сортов марли можно создавать различные фактуры. Нам нужны были особенные марлевые нити, которые можно раздвигать, передвигать, создавать складки, наслоения, чтобы мягкая декорация приобрела фактурный объём.
Кроме того, в состав мягких декораций вошел красный бархатный занавес. Изначально когда зритель входит в зал с классической рассадкой, он видит созданный нами мягкий сценический портал с занавесом из состаренного, «пожившего» бархата советского алого цвета на раздвижной дороге. Мы взяли готовый красный бархат, который оказался не совсем подходящего оттенка, и нам пришлось его выкрасить в специальной театральной красилке, затем мы добирали ещё оттенки вручную. Получилась своеобразная живопись, хотя с виду может показаться, что это обычный бархатный задник.
Занавес раздвигается, и перед зрителем предстает сценическое пространство, которое образуется кулисами, вдоль них стоят маленькие домики с подсветкой и дорожные столбы. Один из столбов поворотный, у него работает рупор, который управляется с помощью радиомикрофона.
Также мы проделали большую работу с сетками. В спектакле задействованы три сетки: первая аппликационная сетка – «цветы», вторая – австрийский занавес, который ездит на кольцах вверх, вниз; и третья – «кипарисы», выполненные в виде аппликаций на сетке. По эскизам мы закупили различные лоскуты бархата и тканей нескольких цветов, что-то выкрашивали и потом выкладывали на сетку и пришивали вручную. Для изготовления сеток «цветы» и австрийского занавеса была выбрана технология печати. Мы сделали множество образцов. Выбрали и заказали у немцев специальную тюль под печать в трехметровых рулонах. Затем мы эту печать обрызгивали водой, убирали заводскую пропитку с сетки – это позволило нам получить более живую мягкую фактуру. Дальше мы работали с аппликациями из прокрашенных кусочков марли, выкладывали их на сетки, подшивали и расписывали их вместе с Юрием Сучковым.
Ещё стоит рассказать, как мы создавали звёздное небо для спектакля. Мы собирали и раскладывали для этого полотно бархата, сделали для этого схему. Наши специалисты из отдела электробутафории спаяли и собрали две гирлянды светодиодов различных разновидностей, выбранных по цвету, яркости и свечению. Затем мы по схеме разложили гирлянды на бархатное полотно, прорезали в нем дырочки под каждый светодиод, вставили их, проклеили и пришили вручную. Сзади это всё закрывалось плотной хлопчатобумажной тканью в качестве подкладки и защиты всех проводов. Получилась такая кропотливая работа.
На звёздном небе в одной из сцен спектакля выезжает большая луна. Для подвеса и выезда луны мы изготовили специальную систему блоков, чтобы отдельно ее поднять и опустить. Это такой особый эффект для сцены, где нет штанкетов, где невозможно убрать объект вверх.
Изначально луна должна была работать то на просвет, то как тень или проекция. Для этого мы закупили очень дорогую ткань трехметровой ширины, чтобы не было швов, негорючую, тянущуюся, супер белого цвета. Затем мы ее частично апплицировали марлей прямо на сцене, чтобы луна не выглядела как новый барабан и приобрела более менее живой вид.
О реквизите и бутафории для спектакля:
В поисках необходимого реквизита для спектакля мы ездили на блошиные рынки, на Удельную, нашли там, например, большую деревянную консоль, набрали разные старые железяки для оформления сценической дороги. В принципе все объекты для спектакля можно изготовить с помощью театральных технологий, но в случае, когда предметы располагаются на сцене близко к зрителю, для артистов и режиссера очень важно, чтобы они были настоящие. И тогда мы пускаемся на поиски аутентичных предметов реквизита по блошиным рынкам. Если можно приобрести старый чемодан или керосиновые лампы – вещи, отражающие время, – то почему бы их не купить вместо того, чтобы изображать. С другой стороны, мы не можем использовать на сцене настоящее надгробие, мы его изображаем, потому что к нему предъявляется ряд требований: оно должно быть легкое, устойчивое, переносное, со специальной пропиткой и соответствовать еще многим параметрам.
Поэтому у нас в процессе работы было много поисков и закупок мелкого ручного реквизита. Юрий изначально хотел приобрести ткани того времени – советские ситцы – потому что новые ткани выглядят слишком современными. И мы даже нашли магазин, где продаются такие ткани, но оказалось, они стоят безумных денег – именно бабушкины ситцы, старые платья и прочее. И мы нашли решение: закупили много рулонов медицинской марли и красили ее в разные оттенки, а потом собирали из нее цветочки, изготавливали аппликации, разные элементы оформления.
Например, Юрий хотел, что бы домики вдоль кулис были сделаны из разных жестяных советских коробок. Нам не удалось набрать такого количества предметов на «Уделке» для создания всех объектов, и поэтому Юрий рисовал специальные эскизы в стилистике Габриадзе, что-то еще дорисовывал. По ним мы сделали 15 светящихся домиков для спектакля. В дополнение к ним мы сделали домик-шалаш для актрисы, который она выносит на сцену. Юрий также хотел сделать его металлическим, с эффектом ржавых листов. Мы предложили вариант фактуры, не травмирующий, не острый, легкий в переносе, и получился классный объект. Всего по бутафории мы выполнили порядка 25 объектов.
Мы с Александринским театром работаем впервые, и нам было очень комфортно работать прежде всего благодаря штатному технологу театра Анне Коломейцевой, которая была максимально вовлечена в процесс выпуска спектакля и тесно работала с нами, давала указания, отправляла списки с доделками, мы вместе искали решения вплоть до сдачи декораций и реквизита техническим службам театра.
Сначала мы встретились с Юрием и начали искать друг друга, потому что он чувствовал Габриадзе, мы же с художником напрямую не общались. У Габриадзе в процессе создания спектакля было много сомнений, он сам много пробовал и нащупывал, отправлял какие-то фотографии, что-то менял, искал. Мы были в каком-то роде его ассистентами и проводниками в материальный мир – по превращению мыслей и идей в предметы на сцене. И этот процесс занял у нас очень много времени – с начала сентября до конца ноября 2018 года.
В начале сентября нам показали макет и мы начали прорабатывать предварительные идеи, как это может быть воплощено. Мы всегда вместе с художником что-то рисуем, придумываем, хотя ожидается, что он просто должен давать нам какие-то указания и эскизы. Мы сделали все образцы на мягкие на жесткие декорации. На все это у нас ушло 3 месяца (сентябрь, октябрь и ноябрь). Мы искали и понимали друг друга.
Параллельно в производство были запущены работы с железом – это пандусный станок, потолок, дороги и другие технические элементы, которые ожидаются от нас как конструкторов. Мы просчитывали все моменты: пролеты, какие трубы использовать, подбирали материалы. То есть мы уже начали работать, но на тот момент не было сформировано окончательного художественного решения. Мы начинали проходить творческий процесс поисков вместе с художником, его ассистентами, режиссером и техническими службами театра. Понимать, что нужно технически, что нужно художественно и искать пути реализации. В этом спектакле это было вот так – мы все постоянно друг с другом взаимодействовали и у нас продолжались изменения вплоть до выпуска спектакля.
За месяц до сдачи спектакля Резо Габриадзе поменял нам декорацию. Театр сделал выгородку на дежурных декорациях, были сделаны планировки, эскизы, заготовки и со всем этим материалом, наработанным в процессе репетиций, Юрий съездил в Грузию для финального согласования решений, и в этот момент изменились положения декораций на сцене и, соответственно, все размеры «поплыли» из-за этого. Станок располагался изначально по центру от зрителей и уходил по центральной линии вдаль. Потом Резо захотел, чтобы зритель не упирался взглядом в горизонт, чтобы складывалось ощущение продолжающейся дороги, которая в конце концов не видна. Юрий поддержал это желание, и мы совместно с технологом театра нашли оптимальное решение. К этому времени у нас уже был готовый станок, потом появилось новое планировочное решение, и мы все это начали менять.
До этого мы шли более менее в графике, но при неожиданной смене планировочного решения, перешли в режим «мы выкручиваемся», что в принципе, тоже наша работа – уложиться в срок и выполнить все задачи по проекту, потому что день премьеры спектакля никто не перенесёт или отменит.