Кто такой кьюриосити в фанфике
Кто такой кьюриосити в фанфике
Я против печати моих работ.
Мои фанфики лежат в открытом доступе. Я писала их для вас. Бесплатно. Я вложила в них много времени и сил. Бескорыстно. И я благодарна вам за поддержку. Искренне.
Не надо спрашивать у меня разрешение на печать.
Не надо писать «ну пожалуйста» после моего отказа.
Не надо обижаться на меня из-за этого.
Я отношусь к вам с огромным уважением. Я ценю то, что вы для меня делаете, и я стараюсь для вас как могу. Почему вы отвечаете мне эгоизмом? Почему вы превращаетесь в людей, для которых главное, чтобы им самим было хорошо, а как там будет другой человек – «вообще не волнует»?
Ведь одно дело, когда вы самостоятельно, своими силами распечатываете отрывки или весь фанфик для себя, не заплатив кому-то/не взяв с кого-то деньги, и не распространяетесь об этом. А другое – когда вы идёте против моей воли и делаете всё с точностью до наоборот.
Почему вам так хочется платить другим людям за мои работы и мои чувства? Это выглядит примерно так же, как если бы кто-то записывал на носители клипы бантан, которые те выложили на ютуб и которые мы смотрим абсолютно бесплатно, и продавал их тем, кто захотел себе физическую копию. Этот «кто-то» имеет отношение к бантан? Этот «кто-то» трудился над песней, над идеей, над съёмками? Вас самих устроит факт, что «кто-то» наживается на вас и вашей любви к парням? Да парни будут счастливы, если вы просто поставите их ролику палец вверх и напишете комментарий. Если они захотят что-то продать, то они сделают официальную продукцию и платный контент (они и продают). Если вы захотите поддержать их, то вы купите это (мы и покупаем). Или вы пойдёте финансово поддерживать «кого-то», кто зарабатывает на их творчестве и труде?
Почему вы пытаетесь сделать подобное со мной? Я уже столько раз писала, что не хочу печататься, не хочу переносить на бумагу фантазии о реальных людях, но вы продолжаете уговаривать меня и, более того, делаете это, потому что ВАМ этого хочется.
Это последний раз, когда я обращаюсь к вам и объясняю свою позицию.
Не надо заставлять меня измениться.
Не надо сравнивать меня с другими и тыкать в меня тем, что «а вот он/она разрешили». Другие – это другие. Я говорю за себя.
Не надо думать, что я буду давать разрешение, когда я не хочу этого делать. Я не собираюсь отказываться от своего выбора, чтобы кому-то угодить.
Любая деятельность в моей жизни мотивирована идеей. Я работаю в медицине ради идеи помогать людям, а не ради денег. Я не сплю по ночам, редактируя главы учебного пособия, я рву нотные тетради в попытках создать хорошую музыку, я ломаю ногти, перебирая машины – всё это я делаю исключительно ради идеи, хотя могла бы неплохо на этом зарабатывать и не откладывать с каждой зарплаты на книги и краски.
Истории на фикбуке я тоже пишу ради идеи. Не ради своей или чьей-то выгоды. Я не хочу, чтобы вы платили за них «кому-то». И мне самой такой доход не нужен.
Мои идеи – это самое ценное в любом моём занятии и деле. Ценнее всех денег, существующих на этой планете.
Кьюриосити
Curiosity в переводе с английского – любопытство.
Благодарю persy за бесценную поддержку и помощь.
Part 16
— Надеюсь, когда я вернусь, — начинает Тэхён, поднимая взгляд на Феликса, — у тебя не будет длинных волос и бороды. Тот, усмехнувшись, подходит к его кровати, присаживается рядом и обнимает его за плечо. — У меня плохая генетика, — грустно улыбается он, поджимая губы. — Ты и не заметишь разницы. У Тэхёна не будет с собой часов, которые смогли бы точно показать, сколько времени он потерял на другой планете. А Феликс станет первым человеком, которого он увидит, вернувшись обратно на станцию. Поэтому ему действительно хочется верить в его «ты не заметишь разницы». — Спасибо, — устало хрипит он. И давит из себя улыбку, когда Уолли, вставший перед ними, радостно оповещает о «Фото на память». Пара дней, мысленно проговаривает Тэхён, настраивая себя на самый худший вариант, всего пара дней, и я увижу тебя снова. Пора начинать отсчёт. — Ладно, я пойду к себе, — Феликс, убрав руку с его плеча, встаёт на ноги и сразу начинает шагать на выход. — Я закрою дверь, чтобы никто не тревожил тебя. Да, тишина Тэхёну сейчас не помешает. Когда в каюте, кроме него самого и Уолли, никого больше не остаётся, он выключает музыку, подзывает своего друга к себе, прося его включить камеру, и расчёсывает пальцами волосы, приводя себя в порядок. — Пишешь? — обращается Тэхён к роботу, поднимая взгляд на его дисплей с мигающей красной лампочкой, показывающей, что запись началась, и натянуто улыбается в крохотный объектив, встроенный в корпус Уолли. — Привет, Чонгук, — его интонация вновь становится ласковой. — Я решил записать это видео на тот случай, если не смогу вернуться к тебе вовремя, — он старается не показывать, что ему тяжело говорить такое и думать о таком, но у него откровенно плохо получается делать вид, что всё хорошо, — поэтому если Уолли только что позвонил тебе и показал это видео-сообщение, то… — Тэхён замолкает, ненадолго опуская голову, и начинает теребить ткань худи, — это значит, что я немножко опаздываю, — хочется бросить затею с посланием, но Тэхён не может этого сделать, потому что точно знает, что оно будет нужно Чонгуку через полтора года. Что, возможно, через долгие восемнадцать месяцев Чонгук перестанет верить в то, что когда-нибудь Тэхён вернётся. Этого нельзя допустить. — Чонгук, — он снова смотрит в камеру, — пожалуйста, — выделяет на выдохе, — я очень тебя прошу, дождись меня, — интонация у него умоляющая. Тэхён понимает, что не должен просить Чонгука о таком, что попросту не имеет на это права. Ведь Чонгук не обязан ждать его пять, десять, пятнадцать лет, да даже те полтора года, за которые Тэхён обещал вернуться, не обязан сидеть около монитора, дожидаясь сообщений от него и надеясь на то, что это ожидание не окажется бесполезным. Тэхён меньше всего хочет погубить жизнь Чонгука. Но вместе с тем больше всего боится его упустить. — Пообещай, что дождёшься, — он надеется, что Чонгук не увидит боль в его взгляде и не сочтёт это за давление на жалость. Тэхён делает эту запись не для того, чтобы Чонгук его пожалел. — Даже если ты отпустишь меня и решишь жить своей жизнью, если встретишь человека, которого сможешь полюбить, который сделает тебя счастливым, — Тэхён слабо мотает головой, часто моргая, чувствует, как вот-вот прекратит контролировать свои эмоции, но всё равно не разрывает зрительный контакт с камерой, — даже если к моему возвращению твои чувства ко мне угаснут и ты пожелаешь остаться со мной друзьями. — я буду уважать твой выбор и твоё решение, так и рвётся следом, но Тэхён почему-то не решается сказать это, — ты, главное, дождись меня, — отчаянно просит Тэхён. — Клянусь, я смогу принять любую реальность, — к концу фразы его голос стихает: ему сложно притворяться спокойным, произнося подобное вслух. — Любую, Чонгук. Кроме той, в которой тебя не будет. На то, чтобы оповестить Уолли о том, что запись окончена, у Тэхёна не хватает моральных сил. Он стискивает зубы, склоняется вперёд, поднимая руки над головой, и показывает ими крест, после чего робот моментально выключает камеру. Секундная стрелка на часах щёлкает как никогда громко; Тэхёну остаётся только открыть глаза, взять себя в руки и запрограммировать Уолли на то, чтобы тот позвонил Чонгуку ровно через восемнадцать месяцев и один день, если к этому времени Тэхён не вернётся на станцию, но у него не получается убрать ладони с лица, подняться на ноги с кровати и сделать хоть что-то перед полётом на другую планету. Тэхён всё ещё абсолютно не готов к этой миссии. Но у него всё ещё нет выбора.
Многоэтажный дом Чонгука кажется Тэхёну огромным. Он стоит около входа вот уже пятнадцать минут, поглядывая на скамейку, на которой они сидели в самый первый день их встречи, нервно теребит пальцами ремень сумки, перекинутой через плечо, и пытается отдышаться и набраться смелости, но всё тщетно. Время перевалило за одиннадцать ночи, на улице темно и достаточно прохладно для конца мая; Тэхён смотрит на крышу, запрокинув голову назад, натягивает рукава худи Чонгука на ладони, нервничая так, как не нервничал ни разу в своей жизни, и кусает изнутри губы, не зная, как сойти с этого самого места и направиться внутрь – к лифту, а затем и к квартире Чонгука. Ему страшно. От того, что Чонгук может прогнать его или не захотеть слушать, от опасений, что тот изменился и разуверился в собственных словах: Тэхён ведь так и не посмотрел последнее видео и не узнал, что Чонгук сказал ему в сегодняшнем сообщении. Может, он и правда устал ждать. Может, он давно улетел из Пусана и живёт, например, у Намджуна в Цюрихе или у Юнги в Сеуле. Может, он попросил не врываться в его жизнь, когда всё только-только начало налаживаться. Тэхён не знает наверняка. Он прикрывает глаза, делая глубокий вдох и выдох, и стискивает зубы, умоляя самого себя настроиться на встречу с Чонгуком, а спустя ещё две минуты делает шаг к входной двери и долго стоит около неё, дожидаясь, пока кто-нибудь выйдет. Консьержкой оказывается всё та же женщина, которая сразу узнаёт его и пропускает внутрь. Недавно покрашенный лифт едет слишком быстро – гораздо быстрее, чем Тэхён успевает придумать, что сказать Чонгуку, когда тот откроет дверь (он останавливается на банальном «привет»), а за дверью нужной квартиры не слышатся звуки и шумы даже тогда, когда Тэхён, кое-как поборовший страх, нажимает на звонок и сам же его пугается, едва не сбежав по лестнице вниз. Дверь никто не открывает. Ещё несколько минут Тэхён бродит по квартирной площадке, прислушиваясь к каждому шороху, доносящемуся из разных углов. И только потом решает подняться на крышу, от которой у него остался ключ. Тэхён чувствует, что Чонгук близко. Что он никуда не уехал, что он где-то рядом, и прямо сейчас вспоминает о них. Ему неизвестно, как это работает и почему это чувство только усиливается, когда он подходит к двери, ведущей на крышу. Может быть, это обычное самовнушение или ещё какая-то психологическая муть, но Тэхён уверен в том, что оно его не обманывает. Чонгук точно здесь. Не может быть иначе. Он вставляет ключ в замочную скважину осторожно, поворачивает его так же; ему приходится простоять какое-то время с дверной ручкой в руке, потому что его сердце всё никак не хочет возвращаться к здоровому ритму и колотится, как ненормальное, громко и быстро. У Тэхёна не получается повлиять на это и отпустить невероятную по силе тревогу. Но, когда он аккуратно открывает дверь и кое-как заставляет себя посмотреть вперёд, перед собой, он всё-таки видит его, стоящего у самого края, спрятавшего руки в карманы, поднявшего лицо к небу. Видит и застывает, как статуя, разучившись дышать и двигаться. Потому что в нескольких метрах от него находится Чон Чонгук. Потому что он до сих пор носит его синюю толстовку, которая уже выцвела от многочисленных стирок и сильно растянулась. Потому что он смотрит не на дома и улицы, а на звёзды. И, хотелось бы в это верить, раздумывает над тем, как там его Кьюриосити. Тэхёну стоит огромного труда заставить себя зайти на крышу и прикрыть за собой дверь. Шаги, которые он делает, выходят очень короткими, робкими, но быстрее идти у него не получается. Всё вокруг кажется ему иллюзией. Какой-то жуткой и неправдивой реальностью. Что, если он до сих пор в капсуле? Что, если всё это – предмет его воображения? Он плетётся максимально медленно, продолжая держаться за ремень своей сумки обеими руками, не отрывает взгляд от затылка Чонгука и дышит через раз, потому что испытывает мощный страх – с таким вряд ли можно справиться самостоятельно. А после, остановившись прямо за его спиной, буквально на расстоянии вытянутой руки, замечает, что уши Чонгука заткнуты наушниками (в них играет красивая грустная песня), и ненадолго переводит дыхание. Ему хочется обнять его так крепко, как он ещё никого никогда не обнимал. Хочется дотронуться до его губ своими хотя бы на секунду. Хочется посмотреть в его глаза и промолчать о том, что сегодня он влюблён в него сильнее, чем вчера, а завтра будет влюблён сильнее, чем сегодня. Но всё, что у него выходит сделать, – это остаться в прежнем положении, разглядывая катышки на своей старенькой толстовке, шею Чонгука, на коже которой так и тянет оставить сотню поцелуев, его плечи, которые стали шире, волосы, которые стали короче. Тэхён просто стоит рядом, дышит с ним одним воздухом и рассматривает его со спины, не в состоянии оповестить о своём возвращении. Однако продолжается это ровно до тех пор, пока Чонгук не опускает голову вниз, не тянется руками к наушникам, вынимая их из ушей, и не начинает медленно поворачивать голову в сторону. Так, будто внезапно ощутил, что за его спиной кто-то стоит. Будто тоже почувствовал, что Тэхён совсем близко. «Плевать я хотел, во сколько лет мне обойдётся это ожидание. Ты первый, кто заставил меня поверить в то, что я не должен комплексовать из-за своей внешности. Первый, кого я поцеловал. Первый, в кого я влюбился», — гремит в ушах его голос, перебивая громкостью сердце, заходящееся сумасшедшим ритмом. Тэхёна резко отпускает обычный страх. Теперь он ощущает панику.
Кьюриосити
Curiosity в переводе с английского – любопытство.
Благодарю persy за бесценную поддержку и помощь.
Part 9
Добавляю Чимина к прошлой визуализации: https://drive.google.com/open?id=1khp7tX9ixNagS89zzKmEY0abS3VHV-WD
Эта глава получилась самой большой из всех уже написанных. Примите это, как благодарность от меня за то количество отзывов и подарков, которое вы подарили предыдущей части. Я ценю каждое слово, написанное вами. Спасибо вам за поддержку. Она меня очень вдохновляет.
— Ты не говорил, что водишь машину. Тэхён спокоен. С тех пор, как нетерпеливый Юнги отворил квартиру и начал выгонять их в магазин, а Чонгук, продолжая держать Тэхёна в своих руках, грубо попросил его заткнуться и закрыть дверь с другой стороны, Тэхён не прекращает улыбаться. Вот и сейчас он сидит на пассажирском, высунув руку в открытое окно, ловит ладонью воздух и выглядит без памяти влюблённым в эту жизнь и в этот город. Образ у Тэхёна лёгкий, словно даже романтичный; Чонгук не знает, где Тэхён взял эту рубашку, в которой они спокойно могут поместиться вдвоём, почему он выбрал именно эти узкие белые джинсы, рваные по краям, и именно эти белые низкие кеды. Но ему нравится. Чонгук ни за что не надел бы такое на себя, но на Тэхёне это смотрится отлично. Ему идут светлые цвета. Периодически поглядывая на Тэхёна, на то, как развеваются на ветру его светло-русые волосы, на то, как он с улыбкой наблюдает за людьми на улице, машет рукой маленьким детям и прислушивается к каждому звуку, Чонгук залипает. Он, вроде, и обнимал недавно Тэхёна, и ощущал, что тот не плод его воображения, и чувствовал, как тот дышит, а всё равно не до конца осознаёт, что Кьюриосити прилетел и находится на расстоянии вытянутой руки. Он ведь не сон? Это было бы слишком жестоко. — А ты не говорил, что подрабатываешь в курьерской службе, — Чонгук поворачивает руль левой рукой, въезжая на подземную парковку торгового центра, и вытягивает шею, ища свободные места. Тэхён тихо смеётся. — Я вообще загадочный и непредсказуемый. — Иногда даже чересчур, — Чонгук улыбается уголком губ. У него давно не было такого хорошего настроения. Всё вокруг кажется каким-то ярким, красивым: от солнца уже не хочется укрыться за плотными шторами, люди и шумы не так сильно раздражают, а чёрный цвет одежды, которую Чонгук на себя нацепил, теперь смотрится нелепо на фоне такого волшебного дня и такого прекрасного Тэхёна. — Подожди, — тот оглядывается по сторонам, когда Чонгук останавливает машину и глушит двигатель, — мы что, приехали? — Да. Можешь выходить, — Чонгук отстёгивает ремень под пристальным взглядом Тэхёна. — Мы ехали минут пять, не дольше! — тон у Тэхёна удивлённый. — Могли бы и пешком дойти! — Могли бы, — Чонгук поворачивается к нему, — но у нас огромный список покупок, бóльшая часть из которого – алкоголь. А я, знаешь ли, не особо спортивный. Тэхён возмущённо раскидывает руки в стороны. — Я тоже! — Тэхён, — ласково зовёт его Чонгук, нажимая на кнопку около его сиденья и высвобождая его из ремня, а затем поднимает на него голову, — мы обязательно погуляем, — Тэхён смотрит на него в ответ и поджимает губы. Чонгук понимает, что Тэхён насиделся в своей каюте за этот год и соскучился по Земле, по шумным и людным улицам, по вкусной еде, по траве, асфальту, песчаному берегу, и собирается выполнить всё, что Тэхён попросит и захочет, любое его желание. Завтра. Сегодня у них вечеринка. — Я обещаю. Глаза у Тэхёна начинают сиять. Чонгук раньше о таком только в книгах читал и всегда думал, что это просто красивое выражение, а в жизни подобного не бывает. Но Тэхён и правда светится, улыбаясь ему, выпрыгивает радостно из машины, заставив Чонгука усмехнуться и мотнуть головой, и игриво толкает его плечом, когда они ровняются на дорожке, ведущей ко входу в торговый центр, а конкретнее – в огромный супермаркет. — Будто вечность не ходил за покупками, — Тэхён инициативно подбегает к большой тележке и озадаченно щурится. — Нам одной хватит? Чонгуку нравится это его «нам». И своё недавно произнесённое «мы» тоже нравится. Звучит замечательно. — Вряд ли, — он берёт такую же тележку и подгоняет Тэхёна, который тут же охотно проходит вперёд. — Главное, не забыть купить мармеладных мишек, — Тэхён вопросительно сводит брови. — Юнги без них жить не может, — поясняет тот. — Даже в коктейли добавляет. Улыбка не сходит у Тэхёна с лица. — Юнги хороший. Зато у Чонгука она исчезает моментально. — Чем это он хороший? И что это за чувство внутри? Нечто подобное Чонгук уже ощущал, когда смотрел на фотографии, на которых Тэхёна обнимал Хосок. — Он говорит то, что думает, не пытается показаться приторно вежливым. Не даёт себя в обиду, но делает это неагрессивно, — пожимает плечами Тэхён, следуя за Чонгуком в отдел сладостей. — Юнги не притворяется и не стесняется себя. Я люблю таких людей. В словах Тэхёна, конечно, есть смысл, но… — Я подаю на развод. Сказанное им вызывает у Тэхёна смех. — Но у нас ещё свадьбы не было! — громко и с наигранной обидой в тоне восклицает он. Опять эти разговоры про свадьбу. Чонгук слышит интонацию Тэхёна и понимает, что тот шутит (он делал так и раньше), но с момента рассказа Юнги о его недавнем мероприятии в Вашингтоне и беглого взгляда на целующихся на фотографии парней, Чонгуку подобные шутки перестали казаться смешными. Наверное, потому, что он воспринял увиденное слишком серьёзно и до сих пор не может выбросить это из головы. Допустим, Чонгук и Тэхён поженились бы в Вашингтоне. Чисто гипотетически. Как бы выглядела их жизнь? Они жили бы в двухэтажном доме вместе с Каспером, проводили бы вечера вдвоём, улыбались бы друг другу, просыпаясь в одной постели, гуляли бы по вечерам, держась за руки? Это странно. Чонгук пытается представить себя рядом с Сокджином, размышляя над тем, что, возможно, всё дело в Тэхёне, ведь к нему у Чонгука только дружеские чувства, но выходит ещё хуже. Должно быть, потому, что Сокджин симпатичен Чонгуку лишь внешне, но они не близки. Если обнять Тэхёна перед сном и уснуть с ним рядом у Чонгука в воображении получается, если с трудом, но он может в своих мыслях поцеловать Тэхёна и признаться ему в любви (чисто гипотетически, конечно же), то создать мир, в котором у него отношения с Сокджином, ему не под силу. — Хэй, — Тэхён хватает задумавшегося Чонгука за локоть и тащит на себя, — ты куда так бежишь? Вот же мишки, — он кивает на висящие на металлических крючках упаковки с мармеладом и переводит взгляд на Чонгука, стоящего рядом. — Что с тобой? — Ничего, — как ни в чём не бывало отзывается Чонгук. Вновь этот подозрительный прищур. — Да? — недоверчиво переспрашивает Тэхён. — Ты так и собираешься ходить в очках? — он продолжает держать Чонгука, вцепившись пальцами в его кожаную куртку. — Солнышко в глаза светит? О чём о чём, а о глазах Тэхёну лучше не знать. Чонгук начинает нервничать на пустом месте, боясь того, что Тэхён стащит с него очки без злого умысла и узнает, почему все прошедшие дни Чонгук не включал свою камеру, пока они разговаривали в скайпе. А Чонгук не готов сейчас показать ему это. К его реакции, какой бы она ни была, он тем более не готов. — Что ты пристал? Люблю я походить по магазину в солнечных очках, — ворчит он, убирая от себя руку Тэхёна. — Ты иди там… это… — Чонгук поворачивается в сторону, показывая на холодильники, — как же его… — выглядит он взволнованным. Тэхён, наблюдая за ним, едва сдерживает улыбку. — Точно, мороженое. Посмотри мороженое, бисквиты, зефир, — Чонгук, честно говоря, без понятия, продаётся ли здесь такое. Он просто хочет, чтобы они сменили тему. — В этом отделе много того, что ты любишь. Тэхён, обрадовавшись и сообщив Чонгуку что-то на английском, отходит от него на пару метров и принимается с интересом рассматривать стеллажи, обставленные разноцветными пакетами и баночками со сладким: не знает, за что взяться в первую очередь. На то, чтобы найти любимых мармеладных мишек Юнги и набрать их с запасом, у Чонгука уходит полминуты. Решив взять что-нибудь необычное и для Тэхёна, он тянется к яркой упаковке с леденцами на палочке в форме планет, усмехается, разглядывая их ближе, а потом поворачивает к нему голову, чтобы спросить, хочет ли он такое, и опять залипает. С маленькими планетами в руках. Тэхён держит около лица какую-то коробочку, приоткрыв рот, шевелит губами, пытаясь прочитать по слогам то, что на ней написано, но, очевидно, ничего не понимает. Неудивительно, учитывая, что с семи лет он живёт в другой стране. Попытки Тэхёна разобраться с новыми сладостями и их названиями кажутся Чонгуку очаровательными. Он так и стоит на месте, облокотившись о ручки своей тележки, в которую всё-таки сложил леденцы-планеты, и смотрит на Тэхёна, не моргая: боится упустить какую-то мелочь, какие-то его движения, мимику, эмоции. Ему почему-то мало всего этого, ему хочется знать о Тэхёне больше, наблюдать за ним дольше. В какой-то момент Тэхён сдаётся, начиная скидывать в свою тележку всё подряд, и его негодующий вид, нахмуренные брови и обиженно сжатые губы заставляют Чонгука улыбаться до боли в щеках. Это так забавно. А самое трогательное во всём этом то, что, закончив складывать в тележку упаковки и баночки и устремив взгляд на Чонгука, Тэхён словно резко успокаивается – об этом говорит его добрая улыбка. И то, как ослепительно он светится. Опять. Разве можно быть настолько милым? Чонгук на такое не подписывался. — Вопрос, — он неспешно подъезжает к Тэхёну, — сколько чая мне нужно купить, чтобы ты смог запить эту гору сахара? Тэхён вдруг расширяет глаза, будто его только что осенило. — Точно, содовая! — тот хватает тележку и шагает в середину зала, чтобы найти указатель. — Надо колы взять! — Да ты издеваешься… — шепчет Чонгук, наклоняя голову в бок и прикрывая глаза. Видит бог, он очень рад ходить с Тэхёном по супермаркету. Выбирать вместе продукты, планировать, что они приготовят на обед, а потом и на ужин, рассказывать друг другу о своих кулинарных навыках (у обоих они, к слову, нулевые). Делиться предпочтениями: Чонгук, например, любит острое и не ест слишком солёное и сладкое, Тэхён же любит абсолютно всё. В какой-то момент Чонгук, находясь рядом с ним, становится настолько беззаботным, что забывает о времени, которое у них ограничено. Ему нравится смеяться над Тэхёном, который, замерев в отделе алкоголя, то и дело спрашивает: «А этого будет не много?», «Мы точно это выпьем?», «Сколько, говоришь, градусов в роме?». Чонгуку нравится думать о том, что Тэхён ни разу в своей жизни не пил и впервые попробует алкоголь в его компании. Ему, пока они вместе, вообще всё нравится. Он сбегает от Тэхёна, воспользовавшись его заинтересованностью рамёнами, залетает в отдел с фруктами, издалека следя за его растерянностью и испугом, а потом возвращается, неожиданно появившись из-за стеллажа, подходит близко и достаёт спрятанную за спиной пластиковую коробочку со свежей клубникой. Тэхён, принимая её из его рук, выглядит таким счастливым… Чонгук ради этого блеска в его глазах и ради его улыбки готов достать что угодно, хоть весь мир ему подарить. Он помнит всё, и дословно: все желания Тэхёна, которые тот называл во время их разговоров и на которые намекал. Помнит про сублимированную клубнику, которую нужно заварить в кипятке, чтобы съесть, про домашнюю еду, солёный шоколад и маршмэллоу. Помнит про дождь, про звуки кофейни и шум машин на дороге. Про «моё селфи с Чон Чонгуком». И про то, как однажды Тэхён перевоплотился в джинна, чтобы поднять ему настроение, тоже помнит. Он убьётся, но сделает для Тэхёна всё, чего он так долго желал, находясь на орбите целый год. У Чонгука это теперь цель номер один в его жизни. Когда они подходят к кассам с забитыми доверху тележками, их щёки уже сводит от подколов друг друга, смущённых улыбок и смеха. Чонгук выкладывает продукты на ленту, постоянно поправляя сползающие с переносицы очки, Тэхён же стоит на выходе, следя за ним украдкой, и складывает пробитое в пакеты. Пакетов действительно оказывается много. Во взгляде Тэхёна так и читается «да, хорошо, что мы приехали на машине», «это же неделю можно есть», «чёрт, а как мы вдвоём дотащим это до квартиры?». И ему совершенно необязательно знать о том, что на машине они приехали только потому, что Чонгук не хотел идти по многолюдной улице днём, пусть и в солнечных очках. — Так, ну-ка отойди, — вдруг командует Тэхён, подлетая к Чонгуку со спины, и кладёт ладони на его талию, оттаскивая его от терминала. — Только попробуй, — с приготовленной в руке карточкой грозит ему Чонгук, пытаясь протиснуться обратно. Кассир смотрит на них двоих, как на ненормальных. — Ничего не слышу, — притворяясь, что не понимает его, на английском лепечет Тэхён, а потом, реактивно достав из заднего кармана джинсов телефон, прикладывает его к терминалу и, удерживая Чонгука на вытянутой руке, оплачивает покупки. — Всё, — довольно ухмыляется он, — теперь можем ехать. Размечтался. Чонгук никуда не поедет, пока Тэхён не объяснит, что это было. — Чек на пятьсот тысяч вон, — интонация у него сердитая. — Вот и славно, — Тэхён обходит его, возвращаясь к покупкам. — Я надеюсь, ты поможешь мне с пакетами? — ещё и делает вид, что задумывал поступить так с самого начала. — А то я один не унесу. — Ты хоть знаешь, сколько это в долларах? — не унимается тот, подходя к нему и хватая пакеты за ручки. — Знаю, — Тэхён опускает уголки губ, дескать, и что дальше? — Да неужели? — Чонгук едва поспевает за ринувшимся на выход Тэхёном. Кажется, тот не врал, когда говорил, что они вместе с другими астронавтами каждый день по несколько часов делают зарядку. Сил у него явно больше, чем у Чонгука. — И какого тогда чёрта ты… — Как думаешь, Чонгук, — спокойно перебивает он, — сколько мне платят за мою работу, если на исследование, которое я возглавляю, правительство выделяет миллиарды? Хороший вопрос. Если так подумать, то мало того, что Тэхёну очень много платят, так ему, в общем-то, и некогда тратить все эти деньги. Чонгук посчитал: раз первая его экспедиция была в двадцать один, а сейчас ему двадцать пять, то получается, что он не задерживался на Земле надолго между полётами на орбиту. — Надо же, — по-актёрски изображая восхищение, выдыхает Чонгук. — Умный, красивый. Ещё и богатый. Тэхён, разобрав в его интонации притворство, кротко усмехается. — Не упусти. Очередная шутка, от смысла которой Чонгук смеётся только для вида. Тэхён ему нравится. Наверное, чуть больше, чем друг, но не настолько критично, чтобы бить тревогу. Вот только как он воспримет новость о том, что Чонгук не такой, как все? Как отреагирует, увидев его особенность во внешности? Эти полтора часа, проведённые вместе с ним, были лучшими за последние десять лет жизни Чонгука. Вряд ли это чувство абсолютной свободы и радости когда-нибудь повторится. А теперь, прыгая в машину, давя на газ, выезжая с парковки в сторону дома, он ощущает невероятный страх. Ему становится нечем дышать, и это с трудом удаётся скрывать от Тэхёна. Ведь дело не в том, что Тэхён продолжает шутить на тему, которую Чонгук почему-то воспринимает слишком серьёзно и над которой размышляет слишком много. Не в том, что он тоже относится к нему, Чонгуку, как к другу, поэтому и не скажет ничего плохого о его необычных глазах, даже если они его напугают. Дело в том, что Чонгук действительно боится его упустить. Это единственное, от чего ему по-настоящему страшно.
— Наконец-то! — встречает их на пороге Юнги, выхватывая у Чонгука несколько пакетов. — С минуты на минуту привезут пиццу, так что бегите в гостиную и занимайте места на диване. Чонгук не хочет в гостиную, он хочет обратно в машину, и это самое дикое желание из всех, что когда-либо посещали его голову. Ведь он никогда не рвался на улицу днём, потому что там люди, а люди любят рассматривать всё, что выходит за рамки обычного и нормального, но с приездом Тэхёна всё кардинально изменилось. Теперь Чонгука тянет назад, потому что в машине, на парковке, в магазине он может оставаться в солнечных очках, и никто не вправе попросить его снять их, а в собственном доме – нет. Это будет граничить с безумием. — Сокджин, они пришли! — вновь кричит Юнги, вынуждая Чонгука отшатнуться. Нет. Он не готов открыться Тэхёну. Не сейчас, не сегодня. Не после тех весёлых полутора часов, которые они провели вдвоём. — Я… — хрипит он, медленно отступая на площадку, — мне надо… — Тэхён и Юнги смотрят на него выжидающе, — надо забрать телефон. Я забыл его в бардачке. Юнги закатывает глаза и рукой зовёт его внутрь. — Потом заберёшь, — прилетает от него строго. — Проходите уже. У Тэхёна во взгляде беспокойство. Он, как и всегда, словно всё чувствует и многое замечает, поэтому поворачивается к Чонгуку лицом и делает шаг к нему, протягивая руку, но тот инстинктивно отдаляется, натыкаясь спиной на край лестничных перил, а после – молча встаёт на ступеньку ниже, опускает голову, разрывая с Тэхёном зрительный контакт, и, пропав у него из вида, срывается на бег, забыв о том, что быстрее будет спуститься на лифте. — Что это с ним? — удивлённо выглядывает из квартиры Юнги. — Будто привидение увидел. Тэхён, оставшийся стоять как стоял, выглядит не менее озадаченным. — Чонгук, — появляется в коридоре Сокджин, а за ним и Чимин, пришедший помочь с пакетами, — тебе мама звонит, — у Сокджина в руке вибрирующий телефон – несложно догадаться, что Чонгука. А на лице полное недоумение. — Куда он делся? Я только что слышал его голос. — Так, я запутался, — взволнованно сообщает Юнги. Больше всех здесь запутался Тэхён. Он смотрит на телефон Чонгука в руке Сокджина, морщит лоб то ли от обиды, то ли от непонимания происходящего, и молчит, надеясь на то, что кто-нибудь всё-таки объяснит ему, какого чёрта Чонгук сбежал, соврав им всем. Сокджин, отключив вызов, продолжает пялиться в сторону площадки, Юнги, почёсывая затылок, что-то бормочет себе под нос, и только один Чимин осознаёт, что случилось с Чонгуком и почему он так поступил. И догадывается, что скрывать это от Тэхёна уже бессмысленно. — Честно говоря, у меня тоже никаких идей, — голос у Сокджина немного дрожит. — Он прилетел в первый раз, — негромко говорит Чимин, кивая на Тэхёна. Атмосфера постепенно накаляется. Это чувствуют все, кроме Чимина, но никто не показывает своё состояние. — И? — Юнги складывает руки на груди. — Они с Чонгуком до этого дня не видели друг друга, — с напором поясняет тот. — Так доступнее? Теперь всё внимание приковано к Тэхёну. К Тэхёну, которому уже откровенно хочется орать, потому что ну сколько можно, достаточно этих ребусов, выкладывайте. Он оглядывает каждого из них по очереди, ощущая, как внутри разрастается злость от того, что ему не дают никаких ответов, а вместе с ней – сильные переживания за Чонгука, стискивает зубы, слушая, как бешено бьётся сердце, и сжимает пальцы в кулаки. Сокджин и Юнги теперь выглядят так, словно совершенно точно знают, с какими мыслями Чонгук вылетел из собственной квартиры. Только почему-то не прекращают играть в молчанку. Тэхён близок к тому, чтобы сорваться вслед за Чонгуком, найти его и спросить самому, о чём Чимин ведёт речь, но что-то внутри подсказывает, что торопиться с этим не стоит. — В чём дело? — в лоб спрашивает он, обращаясь к Чимину. Тот, не желая брать на себя ответственность, опускает взгляд в пол. Остальные – тоже. — Хватит делать вид, что вы меня не слышите. — Тэхён, — мягко начинает Сокджин, подходя к нему, — первое, что ты должен понять: если бы Чонгуку было плевать на тебя, он бы так не отреагировал, — Сокджин всё ещё смотрит вниз. — Ты важен для него, и именно поэтому он сбежал. Потому что боится, что ты разочаруешься, увидев его без очков, — Тэхён разжимает кулаки и приоткрывает рот. Не это он ожидал услышать. — Второе – он в этом не виноват. Он таким родился. — Каким таким? — Особенным, — подхватывает Юнги, решившийся взглянуть на него. — Тебе это покажется мелочью. Глупостью, из-за которой не стоит так загоняться. Мы все не считаем это поводом для комплекса и все видим в его необычных глазах исключительно красоту. Но не он. Тэхён пятится назад, часто хлопая ресницами. У него уже не выдерживают нервы. — Вы… — он смотрит на всех с мольбой, — вы можете мне прямо сказать, что с ним?
Чонгук всё слышит. Слышит, как открывается входная дверь его многоэтажки, как Тэхён подходит к нему, сидящему на скамейке с понуренной головой и облокотившемуся на бёдра, как садится рядом, задевая его плечо своим, и шмыгает носом. Он примчался практически сразу, и от осознания этого у Чонгука сжимается сердце. У него не выходит открыть глаза, которых не видно за стёклами очков, ему тяжело даже думать о том, что Тэхён обо всём догадался, ведь повод, из-за которого он сбежал, был липовым. И ему нестерпимо сильно хочется упасть лбом на его плечо и прошептать ему в кожу «прости меня, я дурак» и «только не уходи, пожалуйста». — Помнишь, я сказал тебе, — осторожно произносит Тэхён, — что ты красивый? — Чонгук зажмуривается сильнее. — Я только сегодня понял, что забыл добавить слово «самый». Тише, успокаивает себя Чонгук, сцепляя пальцы в замок, он тебя не обманывает. До него сразу доходит: они рассказали Тэхёну правду, раскрыли тайну, которую он, Чонгук, им доверил. Становится стыдно. А ещё внутри разрастается обида. Но пока Тэхён здесь, она кажется не такой уж и важной. Чонгук старается прогнать её из своих мыслей. «Самый красивый». Тэхён и впрямь сказал это, сидя вот так, совсем рядом? Чонгуку опять дышать нечем. Уже не от страха. Тэхён ведёт ладонью по его запястью, без нажима расцепляет его онемевшие пальцы и берёт его руку в свою, поднимаясь на ноги и утягивая его за собой. — Идём домой, — с нежностью в голосе просит Тэхён и улыбается, когда Чонгук поднимает на него голову. — Я хочу клубники. Чонгука никто не держал за руку, кроме мамы. И он никогда не понимал, почему люди скрепляют ладони, а потом ещё и ходят за ручку по улицам. А теперь он знает. Они делают так, потому что не хотят отпускать друг друга. — Д-да, — заикается он, вставая со скамейки, и покрепче сжимает его ладонь. Тэхён и не пытается вырвать из неё свою. — Идём. Чонгук считал Тэхёна застенчивым с первой минуты их знакомства, с самого первого разговора, но чем больше проходит времени, тем чаще Чонгук задумывается над тем, что застенчивый тут только он сам, а Тэхён, напротив, смелый, борющийся за то, что ему дорого, говорящий о том, что он чувствует, и отвечающий за свои слова. Он следует за Тэхёном без малейших раздумий, переплетает с ним пальцы, пока они ждут лифт на нижнем этаже, ощущает, как горят щёки из-за того, что в тишине поднимающегося наверх лифта слышно, как громко колотится у него сердце, и не может посмотреть на Тэхёна, как бы ни хотел. Ему страшно. Ведь приближается неизбежное. Квартира не закрыта на замок; Тэхён с лёгкостью отворяет её, потянув на себя за ручку, захлопывает дверь, когда Чонгук заходит в коридор, и на пару мгновений высвобождает свою ладонь из его, пока они снимают обувь, а затем, подхваченный Чонгуком, шагает за ним в его комнату. Ничего не спрашивая и не требуя объяснений на месте. У Чонгука не получается ничего сказать. Не получается даже съязвить из-за того, что в момент, когда они с Тэхёном проходят мимо гостиной, Сокджин, Юнги и Чимин резко затыкаются, хотя до этого что-то громко обсуждали. Он просто молча отпускает Тэхёна в середине своей спальни, молча отходит от него к окну и, сняв с себя очки, опирается ладонями о подоконник, прикрывая веки. Тэхён сейчас всё узнает. Чонгуку не нужно будет больше скрывать от него правду. Но это пугает настолько сильно, что не хватает смелости ни на то, чтобы открыть глаза, ни на то, чтобы повернуться к нему лицом. У Чонгука от этой боязни начинают дрожать губы и трястись руки. Ему так важно, чтобы Тэхён принял его таким, чтобы в его взгляде не пробежало отвращение или испуг, чтобы Тэхён не стал комментировать увиденное и доказывать, что тут не из-за чего комплексовать. «Ерунда какая», — вот что сказал Юнги, когда посмотрел на Чонгука впервые. Чонгук тогда был ему так благодарен. Он хочет, чтобы и для Тэхёна это стало сущим пустяком, чем-то таким, на что он, как и Чимин, не станет обращать внимания. И он нервно дёргается от неожиданности, когда чувствует на своём плече ладонь Тэхёна. А когда тот разворачивает его к себе, подходя ещё ближе, и мягко дотрагивается до его щёк пальцами, и вовсе прекращает дышать. Чонгуку так морально тяжело в эту самую секунду, что он ни о чём, кроме собственного страха, не может думать. Этот страх копился в нём годами, он раздирал всё внутри, когда Чонгук всего лишь шёл по улице в очках, через которые ни один прохожий ничего не видел. А сейчас перед ним стоит его человек, которого он больше всего на свете боится разочаровать, и весь этот накопленный страх обрушивается на него огромной волной и топит, топит, топит. Сквозь бьющийся в висках пульс Чонгук слышит, как Тэхён шепчет ему «что бы там ни было, я никуда от тебя не уйду», как он повторяет «это часть тебя, а значит, я уже считаю это красивым», как тихо угрожает «если ты не посмотришь на меня сейчас, я обниму тебя так крепко, что ты задохнёшься», и признаёт поражение, едва приоткрывая глаза, но не поднимая на него взгляд. Не выходит осмелиться. Чонгук догадывается, что Тэхён уже всё понял. Но он не убежал, не начал смеяться, называя его дураком и бросая «и из-за этого ты устроил весь этот спектакль?». Тэхён по-прежнему остаётся рядом с ним, держа его лицо в своих руках и не отдаляясь от него ни на шаг, а это уже о многом говорит. Для него важны чувства Чонгука. Так же, как для Чонгука – его. И только тогда, когда Чонгук даёт себе установку досчитать до десяти и мысленно начинает проговаривать «десять, девять, восемь…», когда внезапно слышит рядом с ухом «если я, чисто гипотетически, поцелую тебя в щёку по-дружески, ты перестанешь меня, наконец, бояться?», он отпускает эмоции. В том числе и мощный по силе страх. Только тогда, когда Чонгук поднимает веки до конца и смотрит ему прямо в глаза на таком маленьком расстоянии, он понимает, что у Тэхёна в зрачках отражается только он. Никто кроме. Весь мир Тэхёна сконцентрирован сейчас только на нём. А сам Тэхён, гладящий его большим пальцем по щеке и совершенно точно не разочаровавшийся в том, что увидел, не отводит от него взгляд. Он даже не моргает. И искренне и абсолютно влюблённо (не говорите об этом Чонгуку) улыбается.