Кто такой лариосик в белой гвардии

LiveInternetLiveInternet

—Метки

—Рубрики

—Поиск по дневнику

—Подписка по e-mail

—Друзья

—Постоянные читатели

—Сообщества

После такой ворчливой рецензии захотелось написал о романе М.А. Булгакова «Белая гвардия». Роман этот я считаю самым талантливым и значительным у самого писателя. Куда более сильным, чем любимый всеми незаконченный им самим «Мастер и Маргарита». Булгаков начал писать роман после смерти своей матери (1 февраля в 1922 года) и писал до 1924 года. Рукопись романа не сохранилась. Перепечатывавшая роман машинистка И. С. Раабен, утверждала, что это произведение задумывалось Булгаковым как трилогия. В третьей части, действие которой охватывало весь 1919 год, Мышлаевский перешёл на сторону большевиков и служил в Красной Армии.

У романа могли быть и другие названия, — так Булгаков выбирал между «Полночный крест» и «Белый крест». Один из отрывков ранней редакции романа в декабре 1922 года был опубликован в берлинской газете «Накануне» под названием «В ночь на 3-е число» с подзаголовком «Из романа «Алый мах». В 1923 году Булгаков писал о своей работе: «А роман я допишу, и, смею уверить, это будет такой роман, от которого небу станет жарко…» В своей автобиографии 1924 года Булгаков написал: «Год писал роман „Белая гвардия“. Роман этот я люблю больше всех других моих вещей». Однако сам писатель сомневался касательно силы этого произведения — 5 января 1925 года в своём дневнике он написал: «Ужасно будет жаль, если я заблуждаюсь и „Белая гвардия“ не сильная вещь».

А теперь хотелось бы написать про реальных прототипов героев романа. Про двух их них я уже недавно писал.

Сергей Иванович Тальберг — капитан Генерального штаба гетмана Скоропадского, муж Елены. Капитан Тальберг, муж Елены Тальберг-Турбиной имеет много общих черт с мужем Варвары Афанасьевны Булгаковой, Леонидом Сергеевичем Карумом (1888—1968), немцем по происхождению, кадровым офицером, служившим вначале Скоропадскому, а потом большевикам. Карум написал мемуары «Моя жизнь. Рассказ без вранья», где описал в том числе события романа в собственной интерпретации. Карум писал, что он очень рассердил Булгакова и других родственников своей жены, когда в мае 1917 года надел на собственную свадьбу мундир с орденами, однако с широкой красной повязкой на рукаве. В романе братья Турбины осуждают Тальберга за то, что он в марте 1917 года «был первый, — поймите, первый, — кто пришел в военное училище с широченной красной повязкой на рукаве… Тальберг как член революционного военного комитета, а не кто иной, арестовал знаменитого генерала Петрова». Карум действительно был членом исполкома Киевской городской Думы и участвовал в аресте генерал-адъютанта Н. И. Иванова. Карум отконвоировал генерала в столицу. На этот раз в сериале его исполнил Игорь Черневич, а вот Олега Басилашвили в ДТ ему обыграть не удалось.

Мышлаевский

Прототипом поручика Мышлаевского стал друг детства Булгакова Николай Николаевич Сынгаевский. В своих воспоминаниях Т. Н. Лаппа (первая жена Булгакова) описала Сынгаевского таким: «Он был очень красивый… Высокий, худой… голова у него была небольшая… маловата для его фигуры. Все мечтал о балете, хотел в балетную школу поступить. Перед приходом петлюровцев он пошел в юнкеры».

Т. Н. Лаппа также вспоминала, что служба Булгакова у Скоропадского свелась к следующему: «Пришел Сынгаевский и другие Мишины товарищи и вот разговаривали, что надо не пустить петлюровцев и защищать город, что немцы должны помочь… а немцы все драпали. И ребята сговаривались на следующий день пойти. Остались даже у нас ночевать, кажется. А утром Михаил поехал. Там медпункт был… И должен был быть бой, но его, кажется, не было. Михаил приехал на извозчике и сказал, что все кончено и что будут петлюровцы». После 1920 года семья Сынгаевских эмигрировала в Польшу.

Шервинский

Прототипом поручика Шервинского стал ещё один друг Булгакова — Юрий Леонидович Гладыревский, певец-любитель, который служил (правда не адъютантом) в войсках гетмана Скоропадского, после он эмигрировал. Гладыревский эмигрировал во Францию, где с конца 1920-х гг. на концертах и благотворительных вечерах исполнял под гитару русские и цыганские песни. В 1930 году руководил хором Приюта великой княгини Елены Владимировны, в 1931—1962 гг. — балалаечным оркестром. В 1930-х гг. выступал с оркестром в ресторанах «Prado» и «Normandy». Был Генеральным секретарём Союза российских кадетских корпусов и смотрителем участка русского кладбища в Сент-Женевьев-де-Буа. В 1963 году руководил работами по созданию на этом кладбище памятника великому князю Константину Константиновичу и всем кадетам. Один из организаторов Дней кадетской скорби и паломничеств на кладбище. Секретарь Объединения бывших воспитанников Ярославского кадетского корпуса. Умер 20 марта 1968 в Каннах, похоронен на местном кладбище, в 1968 перезахоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

Николка

Прототипом Николки Турбина стал брат М. А. Булгакова — Николай Булгаков. Вторая жена писателя Любовь Евгеньевна Белозерская-Булгакова в книге «Воспоминания» писала: «Один из братьев Михаил Афанасьевича (Николай) был тоже врачом. Вот на личности младшего брата, Николая, мне и хочется остановиться. Сердцу моему всегда был мил благородный и уютный человечек Николка Турбин (особенно по роману „Белая гвардия“. В пьесе „Дни Турбиных“ он гораздо более схематичен.). В жизни мне Николая Афанасьевича Булгакова увидеть так и не удалось. Это младший представитель облюбованной в булгаковской семье профессии — доктор медицины, бактериолог, ученый и исследователь, умерший в Париже в 1966 году. Он учился в Загребском университете и там же был оставлен при кафедре бактериологии». Елена Сергеевна Булгакова записала со слов жены Николая Афанасьевича семейную легенду, которая даже имела название — «Как педель Максим спас Николку»: «Когда петлюровцы пришли, они потребовали, чтобы все офицеры и юнкера собрались в Педагогическом музее Первой гимназии (музей, где собирались работы гимназистов). Все собрались. Двери заперли. Коля сказал: „Господа, нужно бежать, это ловушка“. Никто не решался. Коля поднялся на второй этаж (помещение этого музея он знал как свои пять пальцев) и через какое-то окно выбрался во двор — во дворе был снег, и он упал в снег. Это был двор их гимназии, и Коля пробрался в гимназию, где ему встретился Максим (педель). Нужно было сменить юнкерскую одежду. Максим забрал его вещи, дал ему надеть свой костюм, и Коля другим ходом выбрался — в штатском — из гимназии и пошел домой. Другие были растреляны.

Карась

Т. Н. Лаппа вспоминала: «Карась был точно — все его звали Карасем или Карасиком, не помню, это было прозвище или фамилия… Он был именно похож на карася — низенький, плотный, широкий — ну, как карась. Лицо круглое… Когда мы с Михаилом к Сынгаевским приходили, он там часто бывал…» По версии Чудаковой, прототипом Карася согласно воспоминаниям Т. Н. Лаппа, послужил приятель Сынгаевских: «невысокого такого роста, толстенький, лицо круглое. Симпатичный был. Вот чем занимался, не знаю».

По другой версии, которую высказал исследователь Тинченко, прообразом Степанова-Карася стал Андрей Михайлович Земский (1892—1946) — муж сестры Булгакова Надежды[6]. 23-летние Надежда Булгакова и Андрей Земский — уроженец Тифлиса и выпускник филолог Московского университета познакомились в Москве в 1916 году. Земский был сыном священника — преподавателя духовной семинарии. Земский был направлен в Киев для учёбы в Николаевском артиллерийском училище. В короткие увольнительные юнкер Земский бегал к Надежде — в тот самый дом Турбиных.

В июле 1917 года Земский окончил училище и был назначен в запасной артиллерийский дивизион в Царском селе. Надежда поехала с ним, но уже — в качестве жены. В марте 1918 года дивизион был эвакуирован в Самару, где произошёл белогвардейский переворот. Подразделение Земского перешло на сторону белых, однако сам он в боях с большевиками не участвовал. После этих событий Земский преподавал русский язык. Арестованный в январе 1931 года Л. С. Карум под пытками в ОГПУ дал показания, что Земский в 1918 году месяц или два числился в колчаковской армии. Земский был тут же арестован и сослан на 5 лет в Сибирь, потом в Казахстан. В 1933 году дело пересмотрели и Земский смог вернуться в Москву к семье. Потом Земский продолжал преподавать русский язык, в соавторстве издал учебник русского языка.

В сериале его играл Евгений Стычкин, а в ДТ Петр Щербаков. Щербаков мне казался более убедителен. А Стычкин как-то смешно даже смотрелся рядом с Пореченковым.

Лариосик

В своих мемуарах Л. С. Карум писал о прототипе Лариосика: «В октябре месяце появился у нас Коля Судзиловский. Он решил продолжать обучение в университете, но был уже не на медицинском, а на юридическом факультете. Дядя Коля просил Вареньку и меня позаботиться о нём. Мы, обсудив эту проблему с нашими студентами, Костей и Ваней, предложили ему жить у нас в одной комнате со студентами. Но это был очень шумливый и восторженный человек. Поэтому Коля и Ваня переехали скоро к матери на Андреевский спуск, 36, где она жила с Лелей на квартире у Ивана Павловича Воскресенского. А у нас в квартире остались невозмутимый Костя и Коля Судзиловский.»

По воспоминаниям брата Юрия Леонидовича Гладыревского Николая: «А Лариосик — это мой двоюродный брат, Судзиловский. Он был офицером во время войны, потом демобилизовался, пытался, кажется, поступить учиться. Он приехал из Житомира, хотел у нас поселиться, но моя мать знала, что он не особенно приятный субъект, и сплавила его к Булгаковым. Они ему сдавали комнату…»

Тут даже и сравнивать нечего. В сериале его роль исполнил Сергей Брюн, а в ДТ его исполнял замечательный советский актер Сергей Иванов, запомнившийся всем по роли лейтенанта Кузнечика из фильма «В бой идут одни старики». Иванов в роли Лариосика великолепен.

Метки: сериал белая гвардия хабенский пореченков михаил булгаков кино сериалы прототипы романа булгакова

Процитировано 3 раз
Понравилось: 2 пользователям

Источник

Тинченко Я.: Белая гвардия Михаила Булгакова
Лариосик

Илларион Илларионович Суржанский, а если проще — Лариосик, благодаря своим нелепым, смешным, но в то же время весьма грустным выходкам завоевал сердца многих читателей. Некоторые булгаковеды уже окрестили его «Бледным Пьеро», сопоставляя литературного героя с известным театральным персонажем. Сходство Лариосика с реальным историческим прототипом Николаем Судзиловским, племянником Карума, некоторое время жившем в семье Булгаковых, подметили многие из окружения Михаила Афанасьевича. Татьяна Николаевна Лаппа, первая супруга Михаила Булгакова, отмечала, что Судзиловский «неприятный тип. Странноватый какой-то, даже что- то ненормальное в нем было. Неуклюжий. Что-то у него падало, что-то билось. Так, мямля какая-то». А вот что вспоминал о Николае Судзиловском Леонид Сергеевич Карум: «В октябре месяце появился у нас Коля Судзиловский. Он решил продолжать обучение в университете, но был уже не на медицинском, а юридическом факультете. Дядя Коля просил Вареньку и меня позаботиться о нем. Мы, обсудив эту проблему с нашими студентами, Костей, Колей и Ваней, предложили ему жить у нас в одной комнате со студентами. Но это был очень шумливый и восторженный человек. Поэтому Коля и Ваня переехали скоро к матери на Андреевский спуск, 36, где она жила с Лелей на квартире у Ивана Павловича Воскресенского. А у нас в квартире остались невозмутимый Костя и Коля Судзиловский.» (Цитируется по статье И. Воробьевой «Бледный Пьеро — кузен из Житомира»).

Сразу отметим, что в приведенной цитате Карума имеется как минимум три фактических ошибки, а потому доверять ему особо не стоит. Вместе с тем Леонид Карум передает нам собственное мнение о Николае Судзиловском, что и является для нас наиболее интересным. Почему мы считаем многие факты из воспоминаний Карума ошибочными? Начнем с того, что совершенно невнятно истолковывается цель приезда Судзиловского в Киев. В октябре, когда занятия в университете уже давно начались, он приезжает, чтобы продолжить обучение не на медицинском, а на юридическом факультете. По логике, такое просто невозможно, тем более, что медицина и право совершенно разные дисциплины, которые для начала требуют сдачи определенных вступительных экзаменов в установленное время. Вызывает ряд вопросов и время приезда Николая Судзиловского, указанное у Карума — октябрь 1918 года. В Киеве Судзиловский вполне мог появиться еще в октябре, но в дом Булгаковых он попал лишь вечером 14 ноября 1918 года, о чем мы еще расскажем. Кстати говоря, в 1916 году Н. Судзиловский действительно несколько месяцев учился на юридическом факультете Московского университета. Откуда взял Карум данные о медицинском факультете — сказать весьма сложно. Достаточно самоуверенно Леонид Карум повествует и о своем праве голоса в доме Булгаковых, где он жил несколько месяцев: «мы обсудили и предложили». Наконец, данные о родственниках Карума Судзиловских, приводимые им в своих воспоминаниях, весьма расходятся с действительностью. Судзиловский был Николаем Васильевичем, а не Николаем Николаевичем, как о нем пишет Карум. Конечно, возможно, что Леонид Карум имеет в виду какого-нибудь постороннего дядю Колю, или же сознательно, в силу неизвестных нам причин, путает родословную своих близких. Последнее вполне вероятно, поскольку во время ряда арестов в 1925, 1929, 1934 годах Леонид Сергеевич сознательно не вспоминал родственников, а если таковые всплывали в ходе следствия, то пытался увести следователя от подробностей их биографий. Так или иначе, но многое в воспоминаниях Карума не отвечает действительности. Кем же на самом деле был Николай Судзиловский? Именно на этот вопрос мы и постараемся ответить, благо, в нашем распоряжении оказалось его личное дело 1917 года. Михаил Афанасьевич Булгаков действительно весьма удачно отметил в образе Лариосика основные черты Николая Судзиловского: изнеженный и сентиментальный барчук, весьма обеспеченный, привыкший к тому, что за него все сделают родители.

Богатство играло очень большую роль в семье Судзиловских. Отец Николая Василий Судзиловский, имея гражданский чин статского советника, соответствовавший по табели о рангах воинскому званию генерал-майора, был мелкопоместным дворянином польского происхождения, перешедшего в православие, в Белоруссии. Судзиловские имели владения в деревне Павловка Чаусского уезда Могилевской губернии, где и родился 7 августа 1896 года Николай. Здесь, а так же в Житомире и Могилеве, где Судзиловские так же имели место жительства, под присмотром родителей Николай Васильевич провел годы детства и отрочества. С учебой у Николая Судзиловского не сложилось, — родители считали, что способны сами дать сыну нужное образование коммерческого характера. Все остальные предметы были успешно запущены и на долгое время забыты.

того, как Судзиловские приняли православие, католическая польская культура в семье начисто отвергалась.

Довольно большие землевладения семьи давали стабильный доход, что позволяло Судзиловским достаточно ветрено относиться к жизни. Тем более, что прибыль с урожая в Белоруссии того времени была весьма высокой по сравнению с прочими регионами Российской империи. В обществе положение отца, Василия Судзиловского, статского советника, уездного предводителя дворянства и влиятельного губернского помещика, было весьма весомым, а потому сыну опасаться за свое будущее не приходилось.

С началом войны родители решили перебраться подальше от фронта, — в глубь России. И хоть до Могилевской губернии было достаточно далеко, Василий Судзиловский трезво рассудил, что она все равно окажется прифронтовой полосой, а это значило, что земельные владения и сама семья будут вынуждены работать на нужды фронта. Так оно и вышло.

18 годам. Чтобы получить аттестат зрелости, ему пришлось поступить в 8-й класс Плоцкой мужской гимназии, при вступлении в которую, вероятно, не обошлось без взятки. Впрочем, из этого мало что получилось, поскольку Коля Судзиловский решительно не хотел учиться. Будучи весьма законопослушным мальчиком, он, тем не менее, весьма презрительно относился к читаемым в гимназии дисциплинам. Результат был весьма плачевным. В аттестате, полученном Судзиловским 23 мая 1916 года, имелось на 12 оценок 9 (девять) троек. Учитывая тот факт, что во время войны преподаватели были менее требовательными, можно себе предположить, что же на самом деле представляли собой знания Коли. Скорее всего, тройки были поставлены исключительно из уважения к обеспеченности и возможностям молодого человека. Впрочем, в аттестате имелись и положительные стороны, Судзиловские имел отличное поведение, а так же пятерки по закону Божьему, законоведению и истории.

Хоть аттестат был и троечный, Судзиловский успешно сдал выпускные экзамены, по результатам которых мог быть зачислен в вуз и в случае мобилизации получить права вольноопределяющегося (солдата на особых правах с будущей перспективой производства в первый офицерский чин). Впрочем, идти в армию Коле Судзиловскому очень не хотелось, в чем его весьма поддерживал отец. И, приехавшему из российской провинции Николаю Судзиловскому в том же 1916 году удалось с ужаснейшим аттестатом поступить на привилегированный юридический факультет Московского университета, что избавляло его от службы в армии. Вероятно, и в этом случае не обошлось без влияния и возможностей отца.

его из университета в два счета, прямиком отправив в руки Московского городского присутствия по воинской повинности. Последнее особо не разбиралось в нюансах взяточничества, но зато четко знало, что отправлять просто так в армию потомственных дворян, к тому же весьма обеспеченных, не полагается. Происхождение спасло Колю от строевых частей, а кастовое положение сулило ему возможность если и попасть на фронт, то в Императорскую гвардию. 23 декабря 1916 года Судзиловский был зачислен в 1-ю Петергофскую школу прапорщиков, которая комплектовала офицерами гвардейские пехотные полки.

Но безалаберность даже в военной школе подвела Николая Судзиловского! Если в гимназии он отделался троечным аттестатом, из университета был выгнан без особого скандала, то в школе прапорщиков в послужной список за свое отношение к учебе он получил «волчью» запись в послужной список и с позором 21 февраля 1917 года откомандирован солдатом в запасной полк. Вот что гласила эта пресловутая запись: «Отчислен от школы, как неуспевающий по всем отделам строевой и учебной подготовки, выказавший халатное отношение к делу и не проникший сознанием долга перед отечеством». Такую запись можно было получить после Февральской революции, но до нее быть обвиненным чуть ли не в предательстве нужно было умудриться. Подобные случаи отчисления из школ прапорщиков во время войны были единичными. Но именно такой записи никто из военных историков никогда более не встречал.

прапорщиков. Но в стране уже произошла революция, а потому под заслуженный военно-полевой суд Судзиловский так и не попал. Ему сразу же удалось столковаться с командиром полка, который «милостиво» разрешил солдату Судзиловскому бить баклуши. Поскольку же долго засиживаться в запасных частях не полагалась, командир полка дал Судзиловскому распрекрасную характеристику в самое престижное Владимирское военное училище. Менее восторженный командир 5-й роты мягко говоря не поверил тому, что Судзиловский доедет до училища. Именно поэтому в конце апреля

1917 года, когда Николай должен был явиться в училище, командир роты не дал ему личные документы на руки, а отправил их через доверенного. К документам была прикреплена фотокарточка Судзиловского с такой надписью: «Сим удостоверяется, что это фотография есть вольноопределяющегося 5 роты 180 зап. пех. полка, командир 5-й роты прапорщик (подпись), председатель комитета (подпись)». Эта фотокарточка присутствовала в документах вероятно потому, что Судзиловский, имея обширные финансовые возможности, мог послать учиться по своим документам кого угодно. История с фотокарточкой, так же, как и история с записью из школы прапорщиков, является исключительной и уникальной. Такие случаи вряд ли известны еще кому-нибудь из военных историков.

Владимирское военное училище, так же располагавшееся в Петрограде, не долго терпело Николая Судзиловского, который умудрился каким-то образом «отличиться» и там. Уже в конце мая Коля вернулся в свой 180-й запасной полк. Возможность оказаться на фронте, да еще и в качестве рядового, для Николая Судзиловского теперь становилась криво улыбающейся реальностью. Но не таков был Коля, чтобы просто так сдаваться! Он… женился. Военные могли только развести руками, — отсрочка от армии на несколько месяцев «для решения семейных дел» была получена. Октябрьский переворот вообще аннулировал обязанность Николая Судзиловского идти в армию.

— начале 1918 годов, — сказать весьма сложно. Но то, что в 1918 году, при гетмане

«всплыл» вместе с женой в Житомире — это факт. Там же оказались и родители Судзиловского. В том, что они приехали на Украину из Белоруссии, нет ничего удивительного. В Белоруссии в то время была оккупационная немецкая власть, а на Украине существовала власть Скоропадского, которая по взглядам была намного ближе Судзиловским. Возможно, что летом 1918 года Николай Судзиловский даже пытался поступать в Киевский университет, что мог подразумевать в воспоминаниях Леонид Карум, однако утверждать это мы не можем за неимением фактов.

Вечером 14 ноября 1918 года, в день окончательного падения гетманской власти, Николай Судзиловский появился в доме Булгаковых на Андреевском спуске, 13. Было ли это появление таким, как появление Суржанского в романе «Белая гвардия», сказать весьма сложно. Во всяком случае, Михаил Афанасьевич специфически описал первое впечатление, сложившееся от Лариосика: «Видение было в коричневом френче, коричневых же штанах галифе и сапогах с желтыми, жокейскими отворотами. Глаза, мутные и скорбные, глядели из глубочайших орбит невероятно огромной головы, коротко остриженной. Несомненно, оно было молодо, видение-то, но кожа у него была на лице старческая, серенькая, и зубы глядели кривые и желтые». К этому писатель добавил, что Лариосик был в необыкновенно грязной рубашке, поскольку добирался из Житомира в Киев целых одиннадцать дней: петлюровцы не пускали поезда в Киев.

Попробуем разобраться в том, мог ли в то время Ларион Суржанский, а вместе с ним и Николай Судзиловский, действительно совершить подобное путешествие? С началом Антигетманского восстания на Украине 14 ноября 1918 года транспортное сообщение между городами было полностью нарушено. После 21 ноября пассажирские поезда в центральном регионе Украины вообще перестали ходить. Из Житомира в то время не было прямого пути в Киев: приходилось ехать либо через Бердичев-Казатин, где шли все пассажирские поезда, либо через Коростень. Бердичев был занят восставшими украинскими частями 14 ноября, Казатин — 20 ноября, Коростень — 22 ноября (взяли его, кстати, партизанские отряды атамана Козыря-Зирки). Естественно, что движение по этим железнодорожным веткам было почти полностью прекращено, а поезда, находящиеся в пути, все вернулись в изначальные пункты. Немцы вытребовали у Директории право пользоваться этими ветками для вывоза своих войск. Кроме того, по железной дороге перевозились украинские части. Сам Житомир оказался на полу осадном положении: в нем еще держался гетманский губернский комиссар Андро с горсткой офицеров и добровольцев.

Выскочить из Житомира на поезде в эти дни Лариосик никак не мог: состав все равно бы вернули в город. Таким образом, путешествия, описанного Суржанским, быть не могло. Впрочем, у Николая Судзиловского вполне могло иметь место более увлекательное и опасное приключение. После нескольких дней безрезультатного сидения в осаде губернский комиссар Андро сообразил, что помощи ждать неоткуда. Тогда, собрав всех офицеров, добровольцев и беженцев в один поезд, под видом петлюровского эшелона он решил прорваться в Киев. Через Коростень этот поезд прошел без помех, но под Киевом его пытались перехватить: станция Ирпень была занята украинскими частями уже через 15–20 минут после того, как липовый петлюровский эшелон в сопровождении специально присланного из Киева бронепоезда благополучно проследовал к городу. Гетман Скоропадский приказал встретить житомирский поезд со всеми почестями: это был первый случай прорыва состава по железной дороге с Правобережной Украины после начала Антигетманского восстания. В Киеве поезд очутился поздно вечером 28 ноября. Это был единственный поезд, на котором Николай Судзиловский, а так же литературный персонаж Ларион Суржанский могли добраться из Житомира в Киев.

он числился в рядах прибывшего Житомирского отряда. Для этого не обязательно было быть офицером и добровольцем: всех прибывших из Житомира мужчин, годных к строевой службе, отправили в этот отряд. Таким образом, Николай Судзиловский добровольно, или же по принуждению после прибытия в Киев вполне мог оказаться на фронте, почему его дорога к дому Булгаковых растянулась на две недели.

Гадать о том, был ли Коля Судзиловский в боях, мы не станем. Скажем лишь, что из Житомира всего прибыло около 300 человек разного пола и возраста. Две трети из них попало на позиции под Жулянами и Постом- Волынским. Сам Житомирский отряд в свою очередь дробился на кадры трех полков и двух добровольческих отрядов, а потому утверждать, где именно побывал на фронте Судзиловский, мы не станем.

Днем 14 ноября 1918 года Житомирский отряд почти в полном составе был пленен украинскими частями, вступившими в Киев. Немногие счастливчики вроде Судзиловского, имевшие возможность укрыться в городе, избежали ареста. Спасся бегством и губернский комиссар Андро, всплывший вскоре в Одессе в качестве доверенного лица Деникина под именем Д’Андро-де- Ланжерон.

Итак, Николай Судзиловский при весьма злосчастных обстоятельствах вечером 14 ноября 1918 года очутился в доме Булгаковых. Каковы были его пояснения насчет своего появления, — сказать сложно. Может быть, за неимением лучшей версии Судзиловский и нарассказывал басен о поступлении в университет в ноябре месяце. История булгаковского Лариосика более примечательна: обманутый и убитый муж-мальчишка, ищущий покоя и пытающийся убежать от своей роковой любви. Как нельзя кстати, в романе появляется и телеграмма матери Суржанского «в целых шестьдесят три слова». Кстати говоря, реальность таковой телеграммы в то время была минимальной

— телеграф работал исключительно на нужды военных. Как вспоминал Леонид Карум, Николай Судзиловский в отличие от Лариосика не имел проблем семейного характера, и даже более того — жена его находилась в положении. Был ли Коля Судзиловский действительно «очень восторженным человеком»,

— сказать сложно. Тем не менее, это весьма походит на Лариосика. Как охарактеризовала его Елена Турбина: «Я такого балбеса, как этот Лариосик, в жизнь свою не видала. У нас он начал с того, что всю посуду расхлопал. Синий сервиз. Только две тарелки осталось».

Интересна и еще одна очень характерная черта, присущая Суржанскому и Судзиловскому — большие деньги. Даже в то время далеко не каждый Лариосик мог «как джентльмен» подписывать бросившей его супруге векселя на семьдесят пять тысяч рублей, а в подкладке пиджака держать восемь тысяч. Кстати говоря, годовой оклад царского генерал-губернатора и командующего войсками в украинских губерниях составлял пятьдесят одну тысячу рублей — в полтора раза меньше той суммы, которую Лариосик «из джентельменски побуждений» «отстегнул» своей неверной супруге.

Так же является сущей правдой тот факт, что Лариосик и его исторический прототип Коля Судзиловский в хозяйском доме решительно всем досаждали. В этом нет ничего удивительного. Стоит лишь вспомнить, как Судзиловский получил троечный аттестат, изгонялся из университета, школы прапорщиков и военного училища. Остается лишь удивляться, как его терпели в доме Булгаковых. Да и вообще от человека с таким прямо скажем незавидным характером может уйти какая угодно женщина, не то что «змея подколодная Милочка Рубцова».

«Белая гвардия» дальнейшая судьба Иллариона Суржанского нам осталась неизвестной. Впрочем, не знаем мы и того, чем закончил жизнь Николай Судзиловский. По воспоминаниям того же Карума, в 1919 году Судзиловский ушел вместе с белыми, в рядах которых и погиб в боях против большевиков. Но эта версия мало вероятна — не таким был человеком Коля Судзиловский, булгаковский Лариосик, чтобы служить в какой бы то ни было армии. Тем более, не имеем мы ни одного мельчайшего факта в поддержку этой версии. По большому счету, Николай Судзиловский вполне мог бежать за границу, и жить там со своими деньгами припеваючи. Так или иначе, но дальнейшая судьба Судзиловского до сих пор остается неизвестной.

Источник