Не смотрите на меня что я смугла ибо солнце опалило меня
Книга песни песней Соломона, глава 1 Песня песней, гл 1
Да лобзает он меня лобзанием уст своих! Ибо ласки твои лучше вина. От благовония мастей твоих имя твое — как разлитое миро; поэтому девицы любят тебя. Влеки меня, мы побежим за тобою; — царь ввел меня в чертоги свои, — будем восхищаться и радоваться тобою, превозносить ласки твои больше, нежели вино; достойно любят тебя! — Дщери Иерусалимские! черна я, но красива, как шатры Кидарские, как завесы Соломоновы. Не смотрите на меня, что я смугла, ибо солнце опалило меня: сыновья матери моей разгневались на меня, поставили меня стеречь виноградники, — моего собственного виноградника я не стерегла.
— Скажи мне, ты, которого любит душа моя: где пасешь ты? где отдыхаешь в полдень? к чему мне быть скиталицею возле стад товарищей твоих?
— Если ты не знаешь этого, прекраснейшая из женщин, то иди себе по следам овец и паси козлят твоих подле шатров пастушеских.
— Кобылице моей в колеснице фараоновой я уподобил тебя, возлюбленная моя. Прекрасны ланиты твои под подвесками, шея твоя в ожерельях; золотые подвески мы сделаем тебе с серебряными блестками.
— Доколе царь был за столом своим, нард мой издавал благовоние свое. Мирровый пучок — возлюбленный мой у меня, у грудей моих пребывает. Как кисть кипера, возлюбленный мой у меня в виноградниках Енгедских.
— О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! глаза твои голубиные.
— О, ты прекрасен, возлюбленный мой, и любезен! и ложе у нас — зелень; кровли домов наших — кедры, потолки наши — кипарисы.
Глава 1
1–7. Невеста, по имени Суламита ( Песн 7.1 ), сначала в монологе сама с собою (ст. 1–3), а затем, в обращении к иерусалимским женщинам (ст. 4–7) выражает свою пламенную любовь к жениху и настойчивое искание его. 8–16. Только что явившейся Жених превозносит похвалами Невесту (ст. 8–10, 14) и в свою очередь выслушивает восторженные повалы себе с ее стороны (ст. 11–13, 15–16).
Половая человеческая любовь есть взаимное притяжение двух полярных противоположностей. Но подобные полярные же противоположности существуют и вообще в царстве природы, и в жизни общественно-политической и в религиозной; отсюда та страстная любовь и влечение к Жениху, которое имеет Невеста – в переносном или иносказательном смысле может означать: 1) стремление земли вообще и палестинской природы, в частности, к солнцу, как источнику тепла, света и жизни; 2) влечение страны, напр., Палестины, к Царю, как нравственному солнцу страны; 3) наконец, и главным образом, благодатно-таинственное стремление человечества или Церкви – ветхозаветной и новозаветной – к соединению с Богом и Христом. В таком случае указанное стремление Невесты к соединению с Возлюбленным будет означать пламенное желание членов Церкви ветхозаветной – пророков и вообще праведников – лицезреть Самого Христа (см. Мф 13.16–17 ). Так именно объясняется смысл слов: «да лобзает он меня» у Оригена – Иеронима: «Смысл этих слов таков: доколе жених мой будет посылать мне лобзания через Моисея, доколе он будет давать мне лобзания через пророков? Я уже желаю коснуться его собственных уст: пусть он сам придет, пусть сам снидет ко мне» (с. 140). Что мысль о церкви или обществе верующих в его отношении к Богу и Мессии была ясно сознана уже Давидом, видно из параллельного по содержанию Песни Песней псалма 44 (евр. 45), пред изображающего (особенно во второй своей половине, ст. 10–18) благодатно-таинственные отношения Христа и Церкви (см. «Толковую Псалтирь» Евфимия Загибена, перев. с греч. Изд. 3-е Киев. 1907 г., с. 347–363).
Но, с точки зрения более широкого символико-аллегорического понимания идеи книги Песнь Песней, вполне приемлемо и принимаемое у LXX, в Вульгате и славянск. конкретное значение, как символ нежности любви и обилия благ, подаваемых Возлюбленным. Сравнение любви с вином указывает на полноту всяческой радости и веселия (ср. Пс 103.15 ).
Замечание Невесты, обращенное к дщерям иерусалимским: «черна я, но красива, как шатры Кидарские, как завесы Соломоновы» (ст. 4) имеет характер как бы некоего оправдания или объяснения, вызванного, быть может, каким-либо насмешливым словом кого-нибудь из «дщерей иерусалимских» по поводу непосредственных восторженных излияний чувств Невесты и высказанного ею некоторого незнакомства с придворным этикетом. Из многих черт беседы и обстановки Невесты она выступает провинциалкою, недавно прибывшею в среду придворных дам Соломона. Объясняя свою черноту (ст. 4) или смуглость (ст. 5), Невеста, во-первых, сравнивает ее – в отношении цвета – с черными войлочными (козьей шерсти) шатрами Кидарян 5 – народности, происходившей от Измаила ( Быт 25.13 ) и частию кочевавшей, частию жившей открытыми поселками между Петрейской Аравией и Вавилонией ( Ис 60.7 ; Иер 49.28–29 : Onomast. 614); – а в отношении красоты и привлекательности – с завесами или павильонами Соломона (вероятно, имеются в виду царские палатки Соломона во время его загородного летнего путешествия, – наподобие палаток нынешних шейхов арабских). Причина черноты или смуглости указывается (ст. 5) в действии солнца. «Она (Невеста) прекрасна, и можно даже указать, как прекрасна невеста. Но мы спрашиваем, каким образом она, будучи черна и без белизны, прекрасна? Она принесла покаяние во грехах, обращение дало ей красоту, потому она воспевается прекрасною. Но так как она еще не очистилась от всей нечистоты грехов, еще не омыта в воде спасения, то называется черною; однако же она не остается навсегда в черном цвете. Она делается белою, когда стремится к большему и от низкого начинает восходить к высшему, и тогда говорится о ней: кто сия восходящая убелена?» 6 Песн 8.5 (Ориген – Иероним, с. 147).
Подобным же образом Мидраш противоположность черноты и красоты объясняет о многоразличных грехопадениях и восстаниях Израильской общины в Ветхом Завете, напр., о противлении евреев Богу в Египте ( Иез 20.8 ) и – очищении их кровью пасхального агнца и обрезанием ( Иез 16.9 ), – о противоположности будней и субботы, простых дней года и дня очищения, века настоящего и века будущего (Der Midrasch Schir-ha-Schirim, ubers. v. A. Wunsche, Leipz. 1880, s. 30).
В ст. 15 Невеста «слыша о себе такие похвалы, взаимно воздает жениху похвалами, своею хвалебною речью не усвояя ему того, чего он не имеет, а истинно уразумевая и созерцая красоту его» (Ориген – Иероним, с. 161). Именно, восхищенная вниманием к себе царя, Невеста хвалит красоту и любезность его, Возлюбленного своего, и зовет его, с целью полного наслаждения, на лоно природы, где ложе – зелень, кровли домов из кедра и потолки из кипариса. «Исследуя, какого свойства эти деревья, и замечая, что кедр – дерево не гниющее, а кипарис имеет весьма приятный запах, старайся и ты так устроить дом свой, чтобы и о тебе могло быть сказано: кровли домов наших – кедры, а потолки наши – кипарисы». (Ориген – Иероним, с. 162).
Песнь Песней Соломона 1:4
Толкования:
Беда Достопочтенный
Дщери Иерусалимские! черна я, но красива, как шатры Кидарские, как завесы Соломоновы
Блж. Иероним Стридонский
Дщери Иерусалимские! черна я, но красива, как шатры Кидарские, как завесы Соломоновы
Блж. Феодорит Кирский
Дщери Иерусалимские! черна я, но красива, как шатры Кидарские, как завесы Соломоновы
Черна она потому, что введена в заблуждение, запятнанная налетом жира диких животных; красива же оттого, что ожидает, что Ты явишься с небес как Господь ради моего спасения. И является, таким образом, мрак нечестия и забота, дарованная по Божьей милости.
Лопухин А.П.
Магн Аврелий Кассиодор
Дщери Иерусалимские! черна я, но красива, как шатры Кидарские, как завесы Соломоновы
Ориген
В Песни Песней восклицает Невеста: Дщери Иерусалимские! черна я, но красива. Черна она потому, что введена в заблуждение, запятнана налетом жира диких животных; красива же оттого, что ожидает, что Ты явишься с небес как Господь ради моего спасения. И является, таким образом, мрак нечестия и забота, дарованная по Божьей милости.
На Книгу Иеремии.
Свт. Амвросий Медиоланский
Дщери Иерусалимские! черна я, но красива, как шатры Кидарские, как завесы Соломоновы
О Святом Духе.
Свт. Григорий Нисский
Ст. 4-7 Черна есмь и добра, дщери иерусалимския, якоже селения Кидарска, якоже завесы Соломони. Не зрите мене, яко аз есмь очернена, яко опали мя солнце: сынове матере моея сваряхуся о мне, положиша мя стража в виноградех: винограда моего не сохраних. Возвести ми, Егоже возлюби душа моя, где пасеши, где почиваеши в полудне? да не когда буду яко облагающаяся над стады другов Твоих. Аще не увеси самую тебе, добрая в женах, изыди ты в пятах паств, и паси козлища твоя у кущей пастырских
В священной скинии свидения видимое совне не равноценно было сокровенной внутри красоте. Ибо опоны состояли из льняных тканей, и внешним украшением скинии служили завесы из козьих волосов, и покровы из красных кож; смотрящим же совне ничто в этом не представлялось великим и драгоценным. Но внутри вся скиния свидения сияла золотом, серебром и дорогими камнями. Столпы, их стояла и верхи, кадильница, алтарь, кивот, светильник, очистилище, умывальницы, завесы во входах, красота которых срастворялась всякого вида доброцветными красками, золотая нить, искусственною какою-то работою нарядно сотканная вместе с синевою, багряницею, виссоном и червленицею, из всего этого составив нечто единое, делала, что ткань поражала взоры, блистая как бы лучами радуги. А что имея в виду, начинаю сим речь, без сомнения, сделается для нас явным из того, что будет сказано.
Снова предлагается нам Песнь песней, как полное изложение боговедения и любомудрия. Она есть истинная скиния свидения, в которой покровами, завесами и опонами служат некие слова и речения, выражающие любовь, показывающие отношение к любимому, также изображение красоты, упоминание телесных членов, и видимого на лице, и сокрытого под облачением одежды. А что внутри, то в подлинном смысле есть некий пресветлый светильник и кивот, исполненный таин, и благоухающая кадильница, и очищение греха, оное всезлатое кадило благочестия, эта красота завес – благообразное исткание из доброцветности добродетелей, эти незыблемые столпы помыслов, неподвижные стояла догматов, и красота верхов, которыми истолковывается благодать во владычественном души, и омывальницы душ; и все, что относится к небесному и бесплотному житию, что закон предписывает, выражаясь загадочно, можно находить в сокрытых под буквою понятиях, если только, в купели Слова омыв всю скверну гнусной мысли, попечением о жизни соделаем себя способными к вступлению во святая святых, а не останемся не узревшими чудес внутри скинии, подвергшись смерти за то, что, вопреки предписанию закона, касались мертвого понятия или какого-либо нечистого помышления. Ибо закон духовный не дозволяет таковым входа, если кто, коснувшийся какой-либо мертвой и мерзкой мысли, не омоет, по Моисееву закону, ризу совести своей.
Итак, из совета друзей Жениховых научаемся следующему: должно смотреть на самое естество вещей, и не заключать об истине по обманчивым следам. Слово же об этом надлежит изложить яснее. Многие из людей не рассуждают сами, каково естество вещей, но, смотря на обычай живших прежде, погрешают в здравом суждении о действительном, не какое-либо разумное рассуждение, но неразумный обычай полагая в основание к оценке прекрасного; отчего усиливаются достигнуть начальства и властительства, ставят в великое иметь в свете знатность и вещественный вес, между тем как неизвестно, чем каждое из сих преимуществ кончится после настоящей жизни; потому что не безопасным поручителем за будущее служит обычай, концем которого оказывается часто присоединение к стаду козлов, а не овец. Конечно же, разумеешь это выражение, взятое из евангельского образа речи. Но кто имеет в виду, чем собственно отличается естество человеческое (а это есть разум), тот пренебрежет неразумный обычай; и что не приносит пользы душе, того не изберет, признав прекрасным. Поэтому не надобно обращать внимание на следы пасомых, какие в этой оземленелой жизни отпечатлеваются пятами совершивших путь ее; ибо суд наш о том, что предпочтительнее, если основывается на видимом, сомнителен, пока не будем вне этой жизни и там не узнаем, кому мы следовали. Посему, кто не по самой действительности отличает хорошее от худого, но идет по следам шедших прежде, и предшествовавший обычай жизни берет себе в учителя собственной жизни, тот во время праведного суда, часто сам не зная как, делается из овцы козлищем. Посему и он может от друзей Жениховых услышать следующие слова: если ты, душа, из очерненной соделавшаяся доброю, прилагаешь попечение о том, чтобы дар благообразия оставался при тебе вечно, то не блуждай по следам проходивших жизнь прежде тебя. Ибо неизвестно: не козлищ ли стезя тобою видима, и ты, последуя за ними, потому что не видны тебе протоптавшие следами своими этот путь, когда жизнь будет тобою пройдена и заключат тебя в затвор смерти, не увеличишь ли собою стада козлищ, по следам которых, сама того не зная, проходила ты жизнь. Ибо «аще не увеси ты самую тебе, добрая в женах, изыди ты в пятах паств, и паси козлища у кущей пастырских».
Свт. Григорий Эльвирский
Дщери Иерусалимские! черна я, но красива, как шатры Кидарские, как завесы Соломоновы
Песнь Песней Соломона
Песнь Песней Соломона
(перевод с древнееврейского В. Нечипуренко)
Книгу можно скачать отсюда: http://ru.scribd.com/doc/128922167/—2013
1
Песнь Песней Соломона
Целуй меня поцелуями уст своих,
Ибо любовь твоя лучше вина.
Запах масел твоих – наилучший,
Словно имя твое елей источает душистый,
Потому девицы и любят тебя.
Влеки меня, побежим за тобою!
Ввел меня царь в чертоги свои.
Возрадуемся и возвеселимся с тобой,
Любовные ласки твои превыше вина!
Справедливо любят тебя.
Черна я, но красива, дочери Иерусалима,
Как шатры Кейдара, как завесы Соломона.
Не смотрите на меня, что я смугла,
Ибо солнце меня опалило!
Сыновья матери моей разгневались на меня,
Поставили меня стеречь виноградники,
Своего же виноградника не устерегла я.
– Скажи мне, любовь души моей,
Где пасешь, где возлегаешь в полдень?
Для чего буду как закутанная [скитаться]
Возле стад товарищей твоих?
– Если не знаешь, прекраснейшая из женщин,
То иди по следам овец и паси козлят твоих
У шатров пастушьих.
С кобылицей в колесницах фараона
Сравню тебя, возлюбленная моя.
Прекрасны щечки твои в подвесках,
Шейка твоя – в ожерельях.
Подвески золотые сделаем тебе
С крапинками серебра.
Покуда царь на пиру своем,
Мой нард издает благоухание.
Пучок мирры – любимый мой для меня,
Между грудями ночует.
Кисть кипера – любимый мой для меня
В виноградниках Эйн-Г;ди.
Как ты прекрасна, любимая моя,
Как прекрасна! Очи твои – голубки.
Как ты прекрасен, любимый мой, как мил!
Наше ложе – зеленая листва,
Своды домов наших – кедры,
Стены их – кипарисы.
Я асфодель Сарона, [я] лилия долин.
Как лилия среди колючек –
Любимая моя среди дев.
Как яблоневое дерево в лесу –
Мой любимый среди мужчин!
Под сень его я восхотела и села,
Плод его сладок гортани моей.
Он привел меня в дом вина,
Учинил надо мною любовь.
Сладостями меня подкрепите,
Яблоками меня освежите,
ибо я любовью больна.
Левая рука его под головою моей,
Правая – обнимает меня.
Заклинаю я вас, дочери Иерусалима,
Газелями, ланями степными:
не будите, не пробуждайте любовь,
пока сама не захочет.
Голос любимого моего!
Вот он идет!
Скачет по горам,
прыгает по склонам!
Подобен любимый мой газели
Или молодому оленю;
Вот уже он стоит за стеной,
Заглядывает в окошки,
Мелькая сквозь решетки.
Заговорил со мной любимый мой
И сказал мне:
«Встань, возлюбленная моя,
Прекрасная моя, выйди.
Ибо вот, зима прошла,
Дождь миновал, закончился;
Цветы появились на земле;
Время пения пришло
И голос горлицы слышен в краю нашем;
Смоковница выпускает незрелые фиги,
И лоз виноградных цветы издают
Благоухание.
Встань, выйди, возлюбленная моя,
Прекрасная моя, выйди!
Голубка моя в расщелинах скал,
В сокрытой выемке утеса,
Дай мне увидеть облик твой,
Дай мне услышать голос твой,
Ибо голос твой приятен,
Облик твой прекрасен!»
Поймайте-ка нам лисиц,
Малых лисиц,
Портящих виноградники,
Ведь виноградники наши в цвету!
Любимый мой – для меня,
А я – для него,
Он пасет среди лилий.
Пока дышит день и бегут тени,
Вернись, возлюбленный мой,
Уподобься газели или младому оленю
На горах разлученья.
Ночами на ложе искала я того,
Кого любит душа моя, –
Я искала его, не находила.
Встану и обойду-ка город;
На улицах и площадях поищу того,
Кого любит душа моя;
Я искала его, не находила.
Заметили меня стражи,
Обходящие город:
«Не видали ли вы того,
Кого любит душа моя?»
Чуть отошла я от них,
Как нашла я того,
Кого любит душа моя;
Удержала его и не отпускала
Пока не привела в дом матери моей,
В чертог зачавшей меня.
Заклинаю вас, дочери Иерусалима,
газелями или ланями степными:
не будите, не пробуждайте любовь,
пока сама не захочет.
Кто это восходит из пустыни,
Словно столбы дыма,
Благоухая ладаном и миррой,
Всеми пудрами купца?
Вот ложе Соломона!
Шестьдесят сильных вокруг него,
Из сильных Израиля.
Все держат меч, обучены бою;
У каждого меч на бедре
Из-за страха ночного.
Паланкин сделал себе царь Соломон
Из деревьев Ливана:
Столбы его сделал серебряными,
Покрытие – золотым,
Сиденье – пурпурным,
Внутри его застелил
Любовью дочерей Иерусалима.
Выходите и смотрите, дочери Сиона,
На царя Соломона,
На венец, которым венчала его мать
В день женитьбы,
В день радости сердца его.
Как ты прекрасна, любимая моя,
Как ты прекрасна!
Очи твои – голубки из-под фаты твоей!
Волосы твои как стадо коз,
Спускающихся с горы Гилеадской,
Зубы твои – как стадо [овец] остриженных,
Восходящих после купания:
У каждой двойня,
И бесплодной нет среди них.
Как нить алая – губы твои,
И уста твои прелестны;
Как дольки граната – виски твои
Из-под фаты.
Шея твоя как башня Давида,
Воздвигнутая с покрытиями:
Тысяча щитов висит на ней,
Все – доспехи сильных.
Груди твои – как два олененка,
Двойняшки газели,
Пасущиеся среди лилий.
Пока дышит день и бегут тени,
Пойду я к горе мирровой,
К ладанному холму.
Вся ты прекрасна, любимая моя,
Нет в тебе изъяна.
Со мною с Ливана, невеста,
Со мною с Ливана приди!
Взгляни с вершины Аманы,
С вершины Сенира и Хермона –
От логовищ львиных,
С гор леопардовых.
Ты пленила сердце мое,
Сестра моя, невеста;
Ты пленила сердце мое
Одним [взглядом] очей своих,
Одним ожерельем бус.
Как прекрасна любовь твоя,
Сестра моя, невеста!
О, лучше любовь твоя, чем вино,
Благоухание масел твоих
Лучше всех ароматов!
Уста твои сочатся сотовым медом, невеста,
Мед и млеко под языком твоим,
Благоухание одеяний твоих –
как благоухание Ливана.
Запертый сад – сестра моя, невеста,
Запертая волна, запечатанный родник.
Наряжаешь ты сад гранатовый царский
Отборными плодами: киперами и нардами,
Нардом и шафраном, аиром и корицей,
Всякими деревьями ладанными,
Миррой и алоэ, всеми лучшими ароматами.
Родник садов, колодец вод живых,
Стекающих с Ливана.
Пробудись, северный [ветер],
И приди, южный,
Дохни благоуханием сада моего!
Пусть разольются ароматы его!
Пусть войдет любимый мой в сад свой
и ест его плоды сладостные!
Вхожу я в мой сад, сестра моя, невеста,
Собираю мирру и ароматы мои;
Ем соты мои с медом моим,
Пью вино мое с молоком моим;
Ешьте, друзья! Пейте и напейтесь, любимые!
Сплю я, но сердце мое бдит.
– Голос!
Мой любимый стучится!
– Открой мне, сестра моя,
Любимая моя, голубка моя,
Совершенная моя,
Ибо голова моя полна росою,
Кудри мои – каплями ночи!
Сняла я хитон – что же, надену его?!
Омыла я ноги – что же, замараю их?!
Мой любимый просунул руку свою в щелку –
Чрево мое вострепетало.
Встала я отворить любимому моему,
А с рук моих капала мирра,
С пальцев стекала на скобы засова.
Отворила я любимому моему,
А любимый ускользнул, ушел.
Душа моя вышла на его зов!
Искала его, не находила,
Звала его, но не откликнулся.
Заметили меня стражи, обходившие город.
Избили они меня, изранили;
Сорвали с меня покрывало стражи стен.
– Заклинаю я вас, дочери Иерусалима:
Если найдете любимого моего,
Что скажете вы ему? –
Что я любовью больна!
– Чем любимый твой лучше других,
Прекраснейшая из женщин?
Чем любимый твой лучше других,
Что ты так заклинаешь нас?
– Мой любимый светел и румян,
Отличен из тысяч.
Голова его – золото, чистое золото;
Кудри его – кисти финиковой пальмы,
Черные, как ворон.
Глаза его, как голуби над потоками вод, –
Купаются в молоке, сидят над разливом.
Скулы его – цветник ароматный,
Крепости благовоний смешанных;
Губы его – лилии, текущие жидкою миррой.
Руки его обвиты золотом,
Унизаны хризолитами;
Живот его гладок, как слоновая кость,
Покрытая лазуритами;
Ноги его – столбы мраморные
На подножиях чистого золота,
вид его – как Ливан,
Подобен отборным кедрам.
Нёбо его – сладчайшее,
И весь он – самый желанный!
Таков любимый мой, таков друг мой,
Дочери Иерусалима!
Куда ушел любимый твой,
Прекраснейшая из женщин?
Куда обратился любимый твой? –
Поищем его с тобою.
Любимый мой спустился в свой сад,
В цветники ароматные –
Пасти в садах и собирать лилии.
Я – для любимого моего,
А возлюбленный – для меня:
Он пасет среди лилий.
Прекрасна ты, подруга моя, как Тирц;,
прелестна как Иерусалим,
величава как знамения.
Отведи очи твои от меня,
Ибо пронимают дрожью они!
Волосы твои – как стадо коз,
Что спускается с Гилеада.
Зубы твои – как стадо овец,
Восходящих после купания;
У каждой двойня,
И бесплодной нет среди них.
Словно дольки граната – виски твои
Из-под фаты.
Цариц – шестьдесят,
Наложниц – восемьдесят,
А девицам – несть числа!
Одна она – голубка моя,
Совершенная моя,
Одна у матери своей,
Чистая – у родительницы своей.
Увидели ее дочери – и величали ее,
Царицы и наложницы – и восхвалили ее.
Кто это виднеется, как заря, –
Прекрасная, как луна,
Чистая, как солнце,
Величавая, как знамения?
Спустился я в ореховый сад –
Взглянуть на плоды потока,
Посмотреть, дала ли почки лоза,
Зацвели ли гранаты.
Не знала душа моя,
Что здесь она даст мне мирру свою, –
Дочь народа моего благородного.
– Обратись, обратись, Суламита;
Обратись, обратись,
Мы поглядим на тебя!
– Что вам глядеть на Суламиту,
Как на хоровод двух станов?
– Как прекрасны ноги твои в сандалиях,
Дочь благородная!
Округления бедер твоих как украшение,
Дело рук ваятеля.
Пупок твой – круглая чаша,
Не скудеет [в ней] вино пряное;
Живот твой – сноп пшеницы,
Окаймленный лилиями.
Груди твои – как два олененка,
двойняшки газели.
Шея твоя – как башня слоновой кости;
Очи твои – водоемы в Хешбоне
У ворот Бат-Раббима;
Нос твой – как башня Ливана,
Смотрящая на Дамаск.
Голова твоя венчает тебя, как Кармель,
А струящиеся волосы главы твоей –
Как пурпурные [нити];
Царь пленен струйками!
Как прекрасна ты, и как приятна,
О любовь, своими наслаждениями!
Вышиной ты подобна пальме,
А груди твои – словно гроздья.
Сказал я: взобраться бы мне на пальму,
Схватиться бы за ее початки;
Да будут груди твои как грозди
винограда,
Как яблоки – ароматом дышащие ноздри,
Влага нёба твоего – как доброе вино!
– Вливается прямо в любимого моего,
Легко скользя по губам спящих.
Я – для любимого моего,
И ко мне влечение его.
Приди, любимый мой,
Выйдем в поле, заночуем в селах.
Встанем рано в виноградниках,
Посмотрим, дала ли почку лоза,
Открылся ли цветок, зацвели ли гранаты?
Там подарю тебе я любовь мою.
Мандрагоры издают благоухание;
У дверей наших все плоды сладостные,
Новые и старые, сохранила я для тебя,
Любимый мой!
[О], если бы ты был мне брат,
Сосавший грудь матери моей,
Встретила бы я тебя на улице,
Целовала бы тебя –
И меня не презирали бы!
Повела бы я тебя,
Привела бы в дом матери моей,
Учил бы ты меня.
Я поила бы тебя вином пряным,
Из сока граната моего.
Левая рука его под головою моей,
Правая – меня обнимает.
Заклинаю вас, дочери Иерусалима:
не будите, не пробуждайте любовь,
пока сама не захочет.
– Кто это восходит из пустыни,
Опираясь на возлюбленного своего?!
– Под яблоней пробудила я тебя;
Там зачала тебя мать твоя,
Там, в муках рожая, родила тебя.
Многим водам не погасить любовь,
И реки не зальют ее;
Если кто дал бы
Все богатство дома своего за любовь –
Был бы презреннейшим.
Сестра у нас мала,
и грудей нет у нее.
Что сделаем мы для сестры нашей в день,
когда [любовь] заговорит в ней?
Была бы она стеной,
мы построили бы на ней зубцы из серебра;
а была бы дверью –
заградили бы ее доскою кедровой.
А я – стена, груди мои – как башни!
Потому обрела я в глазах его благоволение!
Виноградник был у Соломона в Баал-Ѓамоне.
Отдал он виноградник сторожам;
Каждый приносил за плоды его
Тысячу серебром.
Мой виноградник принадлежит мне;
Тысяча – тебе, Соломон,
Двести – стерегущим плод его.
Живущая в садах!
Товарищи внемлют голосу твоему;
Дай мне услышать его!
Беги, любимый мой,
Уподобься газели или молодому оленю
на горах ароматов!