Некоторые догадывались об истине и утверждали что виновником сего
Некоторые догадывались об истине и утверждали что виновником сего
Глава VII
На другой день весть о пожаре разнеслась по всему околотку. Все толковали о нем с различными догадками и предположениями. Иные уверяли, что люди Дубровского, напившись пьяны на похоронах, зажгли дом из неосторожности, другие обвиняли приказных, подгулявших на новоселии, многие уверяли, что он сам сгорел с земским судом и со всеми дворовыми. Некоторые догадывались об истине и утверждали, что виновником сего ужасного бедствия был сам Дубровский, движимый злобой и отчаянием. Троекуров приезжал на другой же день на место пожара и сам производил следствие. Оказалось, что исправник, заседатель земского суда, стряпчий и писарь, так же как Владимир Дубровский, няня Егоровна, дворовый человек Григорий, кучер Антон и кузнец Архип пропали неизвестно куда. Все дворовые показали, что приказные сгорели в то время, как повалилась кровля; обгорелые кости их были отрыты. Бабы Василиса и Лукерья сказали, что Дубровского и Архипа-кузнеца видели они за несколько минут перед пожаром. Кузнец Архип, по всеобщему показанию, был жив и, вероятно, главный, если не единственный, виновник пожара. На Дубровском лежали сильные подозрения. Кирила Петрович послал губернатору подробное описание всему происшествию, и новое дело завязалось.
Вскоре другие вести дали другую пищу любопытству и толкам. В ** появились разбойники и распространили ужас по всем окрестностям. Меры, принятые противу них правительством, оказались недостаточными. Грабительства, одно другого замечательнее, следовали одно за другим. Не было безопасности ни по дорогам, ни по деревням. Несколько троек, наполненных разбойниками, разъезжали днем по всей губернии, останавливали путешественников и почту, приезжали в селы, грабили помещичьи дома и предавали их огню. Начальник шайки славился умом, отважностью и каким-то великодушием. Рассказывали о нем чудеса; имя Дубровского было во всех устах, все были уверены, что он, а никто другой, предводительствовал отважными злодеями.
Разбойники
Удивлялись одному: поместия Троекурова были пощажены; разбойники не ограбили у него ни единого сарая, не остановили ни одного воза. С обыкновенной своей надменностию Троекуров приписывал сие исключение страху, который умел он внушить всей губернии, также и отменно хорошей полиции, им заведенной в его деревнях. Сначала соседи смеялись между собою над высокомерием Троекурова и каждый день ожидали, чтоб незваные гости посетили Покровское, где было им чем поживиться, но наконец принуждены были с ним согласиться и сознаться, что и разбойники оказывали ему непонятное уважение. Троекуров торжествовал и при каждой вести о новом грабительстве Дубровского рассыпался в насмешках насчет губернатора, исправников и ротных командиров, от коих Дубровский уходил всегда невредимо.
Между тем наступило 1-е октября — день храмового праздника в селе Троекурова. Но прежде чем приступим к описанию сего торжества и дальнейших происшествий, мы должны познакомить читателя с лицами для него новыми, или о коих мы слегка только упомянули в начале нашей повести.
Онлайн чтение книги Дубровский
ГЛАВА VII.
На другой день весть о пожаре разнеслась по всему околодку. Все толковали о нем с различными догадками и предположениями. Иные уверяли, что люди Дубровского, напившись пьяны на похоронах, зажгли дом из неосторожности, другие обвиняли приказных, подгулявших на новоселии, многие уверяли, что он сам сгорел с земским судом и со всеми дворовыми. Некоторые догадывались об истине, и утверждали, что виновником сего ужасного бедствия был сам Дубровский, движимый злобой и отчаянием. Троекуров приезжал на другой же день на место пожара и сам производил следствие. Оказалось, что исправник, заседатель земского суда, стряпчий и писарь, так же как Владимир Дубровский, няня Егоровна, дворовый человек Григорий, кучер Антон и кузнец Архип пропали неизвестно куда. Все дворовые показали, что приказные сгорели в то время, как повалилась кровля; обгорелые кости их были отрыты. Бабы Василиса и Лукерья сказали, что Дубровского и Архипа-кузнеца видели они за несколько минут перед пожаром. Кузнец Архип, по всеобщему показанию, был жив и вероятно главный, если не единственный виновник пожара. На Дубровском лежали сильные подозрения. Кирила Петрович послал губернатору подробное описание всему происшедствию, и новое дело завязалось.
Вскоре другие вести дали другую пищу любопытству и толкам. В ** появились разбойники и распространили ужас по всем окрестностям. Меры, принятые противу них правительством, оказались недостаточными. Грабительства, одно другого замечательнее, следовали одно за другим. Не было безопасности ни по дорогам, ни по деревням. Несколько троек, наполненных разбойниками, разъезжали днем по всей губернии – останавливали путешественников и почту, приезжали в селы, грабили помещичьи дома и предавали их огню. Начальник шайки славился умом, отважностью и каким-то великодушием. Рассказывали о нем чудеса; имя Дубровского было во всех устах, все были уверены, что он, а не кто другой, предводительствовал отважными злодеями. Удивлялись одному – поместия Троекурова были пощажены; разбойники не ограбили у него ни единого сарая; не остановили ни одного воза. С обыкновенной своей надменностию Троекуров приписывал сие исключение страху, который умел он внушить всей губернии, также и отменно хорошей полиции, им заведенной в его деревнях. Сначала соседи смеялись между собою над высокомерием Троекурова и каждый день ожидали, чтоб незваные гости посетили Покровское, где было им чем поживиться, но наконец принуждены были с ним согласиться и сознаться, что и разбойники оказывали ему непонятное уважение… Троекуров торжествовал и при каждой вести о новом грабительстве Дубровского рассыпался в насмешках насчет губернатора, исправников и ротных командиров, от коих Дубровский уходил всегда невредимо.
Между тем наступило 1-е октября – день храмового праздника в селе Троекурова. Но прежде чем приступим к описанию сего торжества и дальнейших происшедствий, мы должны познакомить читателя с лицами для него новыми, или о коих мы слегка только упомянули в начале нашей повести.
Дубровский (Пушкин А. С., 1833)
На другой день весть о пожаре разнеслась по всему околодку. Все толковали о нем с различными догадками и предположениями. Иные уверяли, что люди Дубровского, напившись пьяны на похоронах, зажгли дом из неосторожности, другие обвиняли приказных, подгулявших на новоселии, многие уверяли, что он сам сгорел с земским судом и со всеми дворовыми. Некоторые догадывались об истине и утверждали, что виновником сего ужасного бедствия был сам Дубровский, движимый злобой и отчаянием. Троекуров приезжал на другой же день на место пожара и сам производил следствие. Оказалось, что исправник, заседатель земского суда, стряпчий и писарь, так же как Владимир Дубровский, няня Егоровна, дворовый человек Григорий, кучер Антон и кузнец Архип, пропали неизвестно куда. Все дворовые показали, что приказные сгорели в то время, как повалилась кровля; обгорелые кости их были отрыты. Бабы Василиса и Лукерья сказали, что Дубровского и Архипа-кузнеца видели они за несколько минут перед пожаром. Кузнец Архип, по всеобщему показанию, был жив и, вероятно, главный, если не единственный, виновник пожара. На Дубровском лежали сильные подозрения. Кирила Петрович послал губернатору подробное описание всему происшествию, и новое дело завязалось.
Вскоре другие вести дали другую пищу любопытству и толкам. В ** появились разбойники и распространили ужас по всем окрестностям. Меры, принятые противу них правительством, оказались недостаточными. Грабительства, одно другого замечательнее, следовали одно за другим. Не было безопасности ни по дорогам, ни по деревням. Несколько троек, наполненных разбойниками, разъезжали днем по всей губернии, останавливали путешественников и почту, приезжали в села, грабили помещичьи дома и предавали их огню. Начальник шайки славился умом, отважностью и каким-то великодушием. Рассказывали о нем чудеса; имя Дубровского было во всех устах, все были уверены, что он, а не кто другой, предводительствовал отважными злодеями. Удивлялись одному — поместия Троекурова были пощажены; разбойники не ограбили у него ни единого сарая, не остановили ни одного воза. С обыкновенной своей надменностию Троекуров приписывал сие исключение страху, который умел он внушить всей губернии, также и отменно хорошей полиции, им заведенной в его деревнях. Сначала соседи смеялись между собою над высокомерием Троекурова и каждый день ожидали, чтоб незваные гости посетили Покровское, где было им чем поживиться, но, наконец, принуждены были с ним согласиться и сознаться, что и разбойники оказывали ему непонятное уважение… Троекуров торжествовал и при каждой вести о новом грабительстве Дубровского рассыпался в насмешках насчет губернатора, исправников и ротных командиров, от коих Дубровский уходил всегда невредимо.
Между тем наступило 1-е октября — день храмового праздника в селе Троекурова. Но прежде чем приступим к описанию сего торжества и дальнейших происшествий, мы должны познакомить читателя с лицами для него новыми или о коих мы слегка упомянули в начале нашей повести.
ЧИТАТЬ КНИГУ ОНЛАЙН: Русский бунт
НАСТРОЙКИ.
СОДЕРЖАНИЕ.
СОДЕРЖАНИЕ
Береги честь смолоду.
– Был бы гвардии он завтра ж капитан.
– Того не надобно; пусть в армии послужит.
– Изрядно сказано! пускай его потужит.
Отец мой Андрей Петрович Гринев в молодости своей служил при графе Минихе и вышел в отставку премьер-майором в 17.. году. С тех пор жил он в своей симбирской деревне, где и женился на девице Авдотье Васильевне Ю., дочери бедного тамошнего дворянина. Нас было девять человек детей. Все мои братья и сестры умерли во младенчестве.
Матушка была еще мною брюхата, как уже я был записан в Семеновский полк сержантом, по милости майора гвардии князя Б., близкого нашего родственника. Если бы паче всякого чаяния матушка родила дочь, то батюшка объявил бы куда следовало о смерти неявившегося сержанта, и дело тем бы и кончилось. Я считался в отпуску до окончания наук. В то время воспитывались мы не по-нонешнему. С пятилетнего возраста отдан я был на руки стремянному Савельичу, за трезвое поведение пожалованному мне в дядьки. Под его надзором на двенадцатом году выучился я русской грамоте и мог очень здраво судить о свойствах борзого кобеля. В это время батюшка нанял для меня француза, мосье Бопре, которого выписали из Москвы вместе с годовым запасом вина и прованского масла. Приезд его сильно не понравился Савельичу. «Слава богу, – ворчал он про себя, – кажется, дитя умыт, причесан, накормлен. Куда как нужно тратить лишние деньги и нанимать мусье, как будто и своих людей не стало!»
Бопре в отечестве своем был парикмахером, потом в Пруссии солдатом, потом приехал в Россию pour etre outchitel[1], не очень понимая значение этого слова. Он был добрый малый, но ветрен и беспутен до крайности. Главною его слабостию была страсть к прекрасному полу; нередко за свои нежности получал он толчки, от которых охал по целым суткам. К тому же не был он (по его выражению) и врагом бутылки, т. е. (говоря по-русски) любил хлебнуть лишнее. Но как вино подавалось у нас только за обедом, и то по рюмочке, причем учителя обыкновенно и обносили, то мой Бопре очень скоро привык к русской настойке и даже стал предпочитать ее винам своего отечества, как не в пример более полезную для желудка. Мы тотчас поладили, и хотя по контракту обязан он был учить меня по-французски, по-немецки и всем наукам, но он предпочел наскоро выучиться от меня кое-как болтать по-русски, – и потом каждый из нас занимался уже своим делом. Мы жили душа в душу. Другого ментора я и не желал. Но вскоре судьба нас разлучила, и вот по какому случаю:
Прачка Палашка, толстая и рябая девка, и кривая коровница Акулька как-то согласились в одно время кинуться матушке в ноги, винясь в преступной слабости и с плачем жалуясь на мусье, обольстившего их неопытность. Матушка шутить этим не любила и пожаловалась батюшке. У него расправа была коротка. Он тотчас потребовал каналью француза. Доложили, что мусье давал мне свой урок. Батюшка пошел в мою комнату. В это время Бопре спал на кровати сном невинности. Я был занят делом. Надобно знать, что для меня выписана была из Москвы географическая карта. Она висела на стене безо всякого употребления и давно соблазняла меня шириною и добротою бумаги. Я решился сделать из нее змей и, пользуясь сном Бопре, принялся за работу. Батюшка вошел в то самое время, как я прилаживал мочальный хвост к Мысу Доброй Надежды. Увидя мои упражнения в географии, батюшка дернул меня за ухо, потом подбежал к Бопре, разбудил его очень неосторожно и стал осыпать укоризнами. Бопре в смятении хотел было привстать и не мог: несчастный француз был мертво пьян. Семь бед, один ответ. Батюшка за ворот приподнял его с кровати, вытолкал из дверей и в тот же день прогнал со двора, к неописанной радости Савельича. Тем и кончилось мое воспитание.
Я жил недорослем, гоняя голубей и играя в чехарду с дворовыми мальчишками. Между тем минуло мне шестнадцать лет. Тут судьба моя переменилась.
Однажды осенью матушка варила в гостиной медовое варенье, а я, облизываясь, смотрел на кипучие пенки. Батюшка у окна читал Придворный календарь, ежегодно им получаемый. Эта книга имела всегда сильное на него влияние: никогда не перечитывал он ее без особенного участия, и чтение это производило в нем всегда удивительное волнение желчи. Матушка, знавшая наизусть все его свычаи и обычаи, всегда старалась засунуть несчастную книгу как можно подалее, и таким образом Придворный календарь не попадался ему на глаза иногда по целым месяцам. Зато когда он случайно его находил, то, бывало, по целым часам не выпускал уж из своих рук. Итак, батюшка читал Придворный календарь, изредка пожимая плечами и повторяя вполголоса: «Генерал-поручик. Он у меня в роте был сержантом. Обоих российских орденов кавалер. А давно ли мы. » Наконец батюшка швырнул календарь на диван и погрузился в задумчивость, не предвещавшую ничего доброго.
Вдруг он обратился к матушке: «Авдотья Васильевна, а сколько лет Петруше?»
– Да вот пошел семнадцатый годок, – отвечала матушка. – Петруша родился в тот самый год, как окривела тетушка Настасья Герасимовна, и когда еще.
«Добро, – прервал батюшка, – пора его в службу. Полно ему бегать по девичьим да лазить на голубятни».
Мысль о скорой разлуке со мною так поразила матушку, что она уронила ложку в кастрюльку, и слезы потекли по ее лицу. Напротив того, трудно описать мое восхищение. Мысль о службе сливалась во мне с мыслями о свободе, об удовольствиях петербургской жизни. Я воображал себя офицером гвардии, что, по мнению моему, было верхом благополучия человеческого.
Батюшка не любил ни переменять свои намерения, ни откладывать их исполнение. День отъезду моему был назначен. Накануне батюшка объявил, что намерен писать со мною к будущему моему начальнику, и потребовал пера и бумаги.
– Не забудь, Андрей Петрович, – сказала матушка, – поклониться и от меня князю Б.; я, дескать, надеюсь, что он не оставит Петрушу своими милостями.
– Что за вздор! – отвечал батюшка нахмурясь. – К какой стати стану я писать к князю Б.?
– Да ведь ты сказал, что изволишь писать к начальнику Петруши?
– Да ведь начальник Петрушин – князь Б. Ведь Петруша записан в Семеновский полк.
– Записан! А мне какое дело, что он записан? Петруша в Петербург не поедет. Чему научится он, служа в Петербурге? мотать да повесничать. Нет, пускай послужит он в армии, да потянет лямку, да понюхает пороху, да будет солдат, а не шаматон. Записан в гвардии! Где его пашпорт? подай его сюда.
Итак, все мои блестящие надежды рушились! Вместо веселой петербургской жизни ожидала меня гарнизонная скука в стороне глухой и отдаленной. Служба, о которой за минуту думал я с таким восторгом, показалась мне тяжким несчастием. Но спорить было нечего. На другой день поутру подвезена была к крыльцу дорожная кибитка; уложили в нее чемодан, погребец с чайным прибором и узлы с булками и пирогами, последними знаками домашнего баловства. Родители мои благословили меня. Батюшка сказал мне: «Прощай, Петр. Служи верно, кому присягнешь; слушайся начальников; за их лаской не гоняйся; на
Некоторые догадывались об истине и утверждали что виновником сего
Александр Сергеевич Пушкин
Дубровский; Капитанская дочка
Текст печатается по изданию:
Пушкин А. С. Собр. соч.: В Ют. М.:Худож. лит., 1974–1978. Т. 5.
Вступительная статья и примечания
Портрет А. С. Пушкина
© Смольников И. Ф., вступительная статья, примечания,2000
© Шмаринов Д. А., иллюстрации, 1946
© Фаворский В. А., портрет А. С. Пушкина, 1956
© Оформление серии. Издательство «Детская литература», 1996
В 1826 году Пушкин заканчивает шестую главу романа в стихах «Евгений Онегин», в которой делает такое признание:
И действительно, летом следующего года он начинает писать прозу – роман «Арап Петра Великого» – о царе Петре и о своем легендарном предке Ганнибале, а осенью 1830 года создает пять небольших повестей, которым дает название «Повести покойного Ивана Петровича Белкина». Через два года, в 1832 году, приступает к работе над романом «Дубровский». В 1833 году Пушкин пишет повесть «Пиковая дама», 31 января того же года делает наброски плана «Капитанской дочки».
Работа над романом о Пугачевском восстании, в отличие от вышеназванных произведений, шла медленно. Пушкин несколько раз менял план романа и завершил его лишь осенью 1836 года, заключительные строки датированы 19 октября. Вы знаете, что 19 октября было особенно памятной датой для Пушкина – в этот день 1811 года был открыт Царскосельский Лицей. Он и его друзья-лицеисты всегда трепетно относились к этой дате. В день завершения романа «Капитанская дочка» Пушкин отметил с друзьями двадцатипятилетие Лицея. Больше ему не довелось отмечать годовщины Лицея – через три месяца и восемь дней он был смертельно ранен на дуэли.
«Капитанская дочка» – последнее прозаическое произведение поэта, самое крупное, самое значительное. Оно вобрало в себя и выразило особенно сильно многое из того, что звучало в ранее написанной пушкинской прозе, а также в его поэзии. Мы не будем касаться его стихотворений, поэм, романа в стихах «Евгений Онегин». Но надо помнить, что все в пушкинском творчестве перекликается: поэма о Петре Великом «Медный всадник» и роман, посвященный царю-преобразователю; стихотворные строки о современниках поэта и его роман о судьбе молодого дворянина Дубровского; стихи об исторической судьбе России и роман, посвященный Пугачевскому восстанию.
Пройдет немного времени, вы обогатите ваш опыт любознательных читателей и сами станете сопоставлять и сравнивать различные произведения Александра Сергеевича Пушкина. Вам откроется удивительно богатый и разнообразный мир пушкинских стихотворений, поэм, драм, повестей, романов. Вы убедитесь, как этот художественный мир теснейшим образом связан с вашим собственным миром чувств и мыслей.
В неоконченной статье «О русской прозе» Пушкин писал: «Точность и краткость – вот первые достоинства прозы. Она требует мыслей и мыслей – без них блестящие выражения ни к чему не служат». Такова проза самого Пушкина. В ней не развлекательные картинки, не красивые описания, не преувеличенные страсти и нарочитая запутанность сюжета, а простое и ясное повествование о важнейших явлениях жизни.
Насыщенная мыслями проза Пушкина заставляет нас размышлять о самом главном – о судьбе России и россиян, о роли гражданина в истории страны, о чести и достоинстве человека, о верности и предательстве, об очищающей силе любви.
Роман о «благородном» разбойнике
Был у Пушкина задушевный друг – Павел Войнович Нащокин. Он жил в Москве, и Пушкин любил останавливаться у него, когда приезжал в Москву. Однажды Нащокин рассказал Пушкину об одном дворянине, Островском: тот был небогат, судился с соседом из-за земли, проиграл судебный процесс, остался без имения и вместе со своими крестьянами принялся грабить сначала чиновников, а потом и прочих людей – в лесу и на большой дороге. Продолжалось это недолго, его в конце концов арестовали. Нащокин видел Островского в тюрьме. Пушкин решил написать о нем. В первоначальном плане романа дал его фамилию герою своего произведения. Потом передумал – героя назвал Владимиром Дубровским.
Между тем и эта фамилия «пришла» из реальной жизни: в начале XIX века у нижегородского помещика Дубровского суд отобрал имение. Жил в Нижегородской губернии и богатый помещик Троекуров, однофамилец другого героя пушкинского романа. А название деревни Кистеневки, которой владели Дубровские, идет от деревни Кистенево Нижегородской губернии, принадлежавшей семье Пушкиных. Из одного судебного дела, попавшего в руки поэта, перенесено слово в слово в роман и заключение суда о передаче имения небогатого помещика его обидчику, богачу. Пушкин изменил лишь фамилии участников этого процесса.
Самое же главное: драматическая основа романа – конфликт между бедным дворянином Дубровским и самодуром-богачом Троекуровым – соответствует тому, что могло происходить и происходило в российской действительности начала XIX века.
Казалось бы, узы товарищества связывают двух бывших военных – отставного поручика Андрея Гавриловича Дубровского и генерал-аншефа в отставке Кирилу Петровича Троекурова. Богач Троекуров отличает среди приезжающих к нему в поместье людей лишь Дубровского. «Будучи ровесниками, – читаем в романе, – рожденные в одном сословии, воспитанные одинаково, они сходствовали отчасти и в характерах и в наклонностях». Однако это «сходство» не помешало их ссоре. Гвардии поручик не стерпел обиды со стороны троекуровского псаря и потребовал его выдачи, «…а будет моя воля наказать его или помиловать, – написал он генералу, – а я терпеть шутки от Ваших холопьев не намерен, да и от Вас их не стерплю, потому что я не шут, а старинный дворянин».
Старинный-то старинный (то есть исконный), но бедный и – увы – беззащитный. Правят же бал такие, как Троекуров. «Как, – вскипел тот, прочитав письмо Дубровского, – высылать к ему моих людей с повинной, он волен их миловать, наказывать! да что он в самом деле задумал; да знает ли он, с кем связывается?»
А конфликт, как говорят в таких случаях, разгорался. Непримиримый конфликт между людьми, стоящими на разных ступеньках социальной лестницы.
Огромное расстояние отделяет богатых, обладающих властью, от бедных, ни власти, ни даже возможности отстоять свое достоинство не имеющих. Такова природа конфликта – то решающее обстоятельство, которое приводит в движение сюжет романа, заставляет поступать так, а не иначе всех персонажей, от главных до второстепенных.
Вы, читатели романа, особенно те, кто первый раз берет его в руки, не станете, скорее всего, сразу размышлять об этом. Вас увлечет само повествование. Вы познакомитесь с Троекуровым, с его дикими шутками, вы наверняка станете симпатизировать старику Дубровскому, будете следить за тем, как Троекуров обманным путем отберет имение своего бывшего товарища, прочтете и тот судейский документ, который был упомянут выше. Документ сочинен в особом стиле, отличном от авторского, пушкинского, он тяжеловесен и запутан, но это не станет для вас помехой. Наоборот, поможет погрузиться в стихию той, давно отшумевшей, полной несправедливости эпохи, о которой рассказывает вам Пушкин.
Да, вам, юные читатели! Пушкин всегда обращается и к своим современникам, и к своим потомкам. Он был уверен в том, что новым поколениям будет важно знать, как жили когда-то их соотечественники. Как отстаивали свои права, как сопротивлялись злу и несправедливости, как страдали, любили…
Если первый том романа посвящен противостоянию Троекурова и старика Дубровского, то основная тема второго – любовная интрига. Он начинается с описания праздника, который устроил Кирила Петрович Троекуров и на котором присутствует недавно нанятый для его сына учитель Дефорж.