Ничто не вечно под луной и кров что был дарован вами бродский
sadalskij
СТАНИСЛАВ САДАЛЬСКИЙ
Народный блогер России
Никто не знает наперёд, кого и с кем судьба сведёт.
Никто не знает наперёд,
Кого и с кем судьба сведёт:
Кто будет друг,кто будет враг,
А кто знакомый,просто так,
Кто осчастливит,кто предаст,
Кто отберёт,кто всё отдаст,
Кто пожалеет дел и слов,
А кто разделит хлеб и кров.
С кем можно всё,до простоты,
А с кем и не рискнёшь на «ты,
Кому-то сердце распахнёшь,
А перед кем-то дверь замкнёшь.
В кого-то веришь,как в себя,
Кого-то терпишь,не любя,
С одним и в горе хоть куда,
С другим и в радости беда.
Никто не знает наперёд,
Что нас на белом свете ждёт:
Кого блистательный успех,
Кого позор за тяжкий грех.
Всю жизнь везение-одним,
Боль и страдания-другим.
Одним-за правду вечный бой,
Другим-и ложь сама собой.
Так и живём мы на земле
И в благодетели,и в зле.
Грешим на молодость,порой,
На обстоятельства и строй.
Чужим ошибкам счёт ведём
И лишь своих не признаём,
Друзей обидеть норовим
И непростительно язвим.
Молчим,когда пора кричать,
Кричим,где надобно молчать,
Святынями не дорожим.
А перед серостью дрожим.
Лелеем собственное «я»,
То обвиняя,то кляня,
Исходим в вечной суете,
Глядишь. и мы уже не те.
Никто не знает наперёд,
К чему всё это приведёт.
А жизнь уходит,между тем,
Частично или. насовсем.
Вячеслав Урюпин
Сонет 11. Шекспир.
Ничто не вечно под луной. Но жизнь
Бессмертна эстафетой поколений.
Коль этим даром, друг мой, дорожишь,
Пусть красота живительной струёй
В преемнике, как Феникс, возродится,
А бездарь обойдёт вас стороной.
И злу чтоб не дано было свершиться.
Иначе человечеству конец
и жить ему лишь шесть десятилетий.
Хвала природе, ты – её венец,
За сохраненье рода ты в ответе.
Да не иссякнет мудрости печать,
Что ты сумел потомкам передать!
Локализован фразеологизм без потери смысла. в чем рука-лицо? Видно, что толковый переводчик переводил, а не надмозг.
Это называется вырвать из контекста и доебаться до слова.
В немецком переводе Экклесиаста так и пишут
Was geschehen ist, wird wieder geschehen,
was man getan hat, wird man wieder tun:
Es gibt nichts Neues unter der Sonne.
Ну полагаю, что у немцев в этой пословице речь таки о солнце, а у русских — о луне. Разные варианты одной пословицы.
Что не так то? Если бы они перевили как «Ничто не вечно под солнцем», наши бы не поняли. И наоборот. В данном случаи смысл передан максимально точно. Так что вы явно не правы.
врятли это ошибка перевода просто для нашего слуха это выражение лучше подходит у переводчиков есть некое понятие на сей счет
Такие речевые обороты не переводятся дословно! И в Америке это аналог нашего «Ни что не вечно под луной».
локализация речевых оборотов дело неблагодарное
расскажите ему про идиомы и устойчивые выражения.
Извиняюсь за вертикальное видео))
Женская сборная России по шахматам выиграла чемпионат Европы!
Сборная России одержала победы во всех восьми своих матчах на турнире.
Женскую сборную России на турнире представляют Александра Горячкина, Екатерина Лагно, Алина Кашлинская, Полина Шувалова и Валентина Гунина.
Эх, а помните, семь лет назад.
Кукуруза, Часть II. Турецкое зерно
Для начала, немного терминологии. Индейское название “махиз” попало в Старый Свет с первыми початками, и распространялось вместе с ними. Так оно и осталось в большинстве языков, от испанского и немецкого до финского и английского (да, по-английски будет maize, corn это по-американски). Однако затем, как мы знаем, произошла какая-то постирония, и возникло слово «кукуруза». Как именно возникло? Консенсуса наука не имеет, есть несколько версий. Согласно одной из них, что мне наиболее близка, слово проистекает от румынского cucuruz, что означает «еловая шишка». Близко и логично. Также существует вариант, что источником было словенское слово kukúrjav («кучерявый»), турецкое «кокороз» («высокое растение») или же болгарское кукуряк («чемерица»). Есть и необычная версия — дескать, междометие «кукуру» использовали, чтобы подзывать домашнюю птицу на кормёжку, и со временем это слово перешло на корм для птиц. Которым к этому времени стала преимущественно кукуруза.
Хорошая карта, если хотите запомнить все европейские вариации «кукурузы». Иронично, что в Румынии вместо пресловутого cucuruz используют нечто другое — это один из аргументов против «румынской» версии кукурузы. Примечательно и португальское milho, в переводе «просо» — как португальские и южнофранцузские фермеры различают эти две культуры, не совсем понятно.
Едва оказавшись в Европе, новый злак начал молниеносное распространение. Первым таинственным злаком заинтересовался Святой Престол — сразу после прибытия Колумба в 1494 году папский агент в Испании Педро де Алгерия пишет кардиналу Сфорца о маисе.
Островитяне также делают хлеб из особого проса, похожего на водящееся у Милана и Андалузии. Колос размером чуть больше ладони, тупоконечный и толщиной с мужское предплечье. Зёрна формой и размером напоминают горошины. Когда они растут, они белые, но чернеют при созревании. В земле они белее снега. Такое зерно называют maiz.
В одном из следующих писем Педро пишет, что отправил несколько початков Его Преосвященству с посыльным на пробные посадки — так Папская Область становится первой страной Старого Света, где задокументировано распространение кукурузы. Вероятно, почти одновременно она распространилась на Пиренейском полуострове.
Обласканный вниманием новый злак с блеском показывает свою адаптивность — по Европе волной прокатывается кукурузный блицкриг. Уже в 1517 году кукурузный мотив изображают на фреске в окрестностях Рима; злаку хватило 20 лет, чтобы начать покорять Италию. Отдельной ветвью распространения, через Венецию, становится мусульманский мир — в турецкий язык слово «кукуруза» проникает из арабского, а ряд восточноевропейских стран первое время считает кукурузу «турецким зерном». Так было и в Германии, где в 1539 году по свидетельству ботаниста Бока оно «…растёт во всех садах, практически везде». Можно увидеть, что тогда кукуруза ещё воспринималась как экзотическая садовая культура, но уже был виден потенциал для массового выращивания.
К 1570-м чудо-злак достигает альпийских регионов Италии — на этом завершает свой путь карибский, теплолюбивый сорт кукурузы, привезённый Колумбом. Его иногда называют кремнистым. Где-то параллельно происходит «второе пришествие» — во время одной из экспедиций в Европу заносят североамериканских сорт, отличающийся большей устойчивостью к холоду, и он успешно закрепляется в Северной Европе. В результате менее чем за век кукуруза овладевает Европой, севером Африки и Ближним Востоком, что по меркам сельского хозяйства того времени скорость просто неадекватная.
«Купидон и Психея» работы Джованни да Удин, 1517 год. Вилла банкира Агостино Киджи. В растительном обрамлении можно увидеть разные початки кукурузы, что свидетельствует о ввозе сразу нескольких сортов в Европу. Киджи увлекался разведением экзотических растений и был близок к Сфорце и папскому двору — возможно он был первым европейцем, вырастившим кукурузу.
Кукуруза давала хороший урожай практически в любой почве и очень быстро, была пригодна для севооборота с другими культурами, содержала ценный для организма крахмал — для крестьян Раннего Ренессанса это была манна небесная, так что не приходится удивляться столь быстрому распространению. Впрочем, суровая реальность напомнила о себе в 1550-е годы — тогда череда холодных лет разочаровала фермеров в идее растить только кукурузу. Несмотря на это, к концу XVI века кукуруза плотно заняла место в рационе европейцев.
Вслед за массовым выращиванием маиса его начали не менее массово употреблять в пищу. Помимо размалывания в муку и запекания, как европейцы делали с любым другим зерном, кукуруза стала кашей, компонентом супов, жаркого. Кукуруза ворвалась в консервативную европейскую кулинарию, подарив миру итальянскую поленту, румынскую мамалыгу, грузинский хлеб мчади… и это не считая многообразных запеканок, пирогов, соусов и прочих жанров, в которых индейцы не умели работать.
Ваша биомасса, синьоры!
При этом не стоит думать, что кукурузе было какое-то дело до границ, культур и религий — невидимая рука рынка несла зёрна на восток, и в 1533 году злак достигает Индии, к 1555 — Китая. Таким образом, 60 лет кукуруза пересекла всю Евразию вдоль. На Востоке кукуруза тоже воспринимается положительно благодаря способности расти там, где больше ничего не растёт — её усердная культивация там также сделала неоценимый вклад в мировую кулинарию. Несмотря на это, зашкаливающей популярности в Азии кукуруза не получила, в отличие например от Восточной Европы.
Даже в сравнении с оглушительным успехом кукурузы в Европе, её роль в урожаях и рационе американских колоний была определяющей. Попытки внедрять на новой земле европейские методы хозяйствования успехом завершались далеко не всегда, тогда как многие вкусные и полезные штуки росли «на месте». В результате уже в XVII столетии будущие американцы позаимствовали у коренного населения т. н. метод «Трёх Сестёр» — выращивание тыквы, бобов и кукурузы на одном поле. Эти три культуры дополняют друг друга не только в кулинарии, но и на местности. Ещё майя выращивали их вместе, это делало почву устойчивее к истощению — колонисты добавили в рецепт успеха пашню плугом, севооборот и европейские культуры. Бонусом экспансивно расширяем пашни и порабощаем местное население — профит! Путём этой многоходовочки голод в Новом Свете не был таким опустошающим, это часто становилось решающим аргументом в пользу переселения из Европы в колонии.
«Три сестры» в поле. На современных механизированных фермах так редко делают, однако в былые времена такой тандем давал больше, чем если растить культуры раздельно.
Весь этот праздник жизни не преминул сказаться на расово американской кухне. Так, жители будущего Род-Айленда вместе с названием позаимствовали у местных суккоташ — отварную кукурузу с бобами в кукурузной же муке, для вязкости. Похожим образом «из того что было» голландские переселенцы, будущие меннониты и амиши, крафтили себе панхаас — это такая котлета из ошмётков после резки мяса, кукурузной муки и специй. Дальний родственник британского пудинга. Однако если эти локально знаменитые шедевры вошли в моду давно, то к XVIII веку звезда американской кукурузы озарила весь мир.
Жил-был в конце Галантного Века славный пастор, Элайджа Крейг. Жил он в богоспасаемом городке Луисвилль, Кентукки. Пастор кормил неимущих кукурузной кашей, однако не всегда удачно рассчитывал объёмы — в результате часть каши прокисала в подвале. Там она складировалась в бочках, которые — чтобы потом использовать для чего-то почище — изнутри обжигали, во избежание сохранения аромата. Однажды погожим днём пастор спустился в подвал и зачем-то попробовал жидкость из бочки на вкус. За годы прокисшая каша отстоялась, и оказалась недурным бухлишком. Пастор, не будь дурак, стал гнать его для прихожан уже целенаправленно.
Параллельно ту же методику отстаивания отходов развил Якоб Спирс в соседней Вирджинии. Неясно, обе эти истории были реальны или какая-то одна, но оба спиртогона жили в округе Бурбон. Каждый в своём штате. Позднее то ли из-за этого, то ли из-за улицы Бурбон, где их продукт продавали в Новом Орлеане, получил название знаменитый напиток — развившийся как дешёвая альтернатива французскому коньяку и британскому виски, бурбон (он же кентуккийский виски) уверенно завоевал популярность на всех континентах. В Америке же дешёвый крепкий алкоголь стал весомой частью культурного сдвига от париков отцов-основателей к салунам Дикого Запада.
Американские округа и улицы нередко назывались в честь французских Бурбонов, которые в своё время помогали пинать англичан — поэтому отследить точное происхождение напитка не представляется возможным.
Нельзя обойти вниманием и другую американскую инновацию в области — попкорн. Известная с индейских времён забава — греть особый сорт кукурузы, ждать её разноса и есть в таком виде — была также заимствована бледнолицыми. Поначалу американцы просто руками клали зёрна на печь до готовности, к середине XIX века это уже было распространено. Около 1880 года стали появляться специальные «попперы» — паровые аппараты для изготовления попкорна. В 1885 году Чарльз Креторс догадался поставить такой аппарат на телегу и продавать попкорн — дешёвый, быстрый и обманчиво объёмный — на массовых мероприятиях. На этом господин Креторс всего за пару лет сколотил состояние, а в 1893 выпустил сиквел — теперь самоходная попкорнодельня параллельно жарила орешки. Схема «выстрелила» и, пережив второе рождение в тяжёлые годы Великой Депрессии, здравствует до наших дней.
Праздничная шайтан-машина — слева орешки, справа попкорн, позади лучезарный продавец считает баксы.
Куда люди рубежа веков приходят регулярно и массово? В новомодный синематограф, конечно! Даже в странах, где кукурузу не слишком жалуют, конкретно попкорн прижился как обязательный элемент кино-культуры.
А наши как? Возвращаясь чуть назад, к ошеломляющим скоростям распространения «турецкого зерна» — в Российскую Империю злак проникал сравнительно медленно, оседая в основном на национальных окраинах. Появившись в начале XVII века в современной Грузии, оттуда через османов и/или Болгарию кукуруза просочилась таки в Валахию и Бессарабию. Когда Россия их невозбранно зажевала в конце XVIII века, досталась ей и кукуруза. Отмечается, что уже к этому моменту кукуруза успела стать важной частью местного сельхоза — она созревала раньше прочих злаков, подкрепляя силы крестьян и их кобыл в период сбора основного урожая. Были и другие приятные бонусы — например, до самого конца Империи в российском законодательстве имелся не-баг-а-фича, позволявший не платить подати с кукурузы. Потому что список податных круп составляли до её появления. Несмотря на это, её наползание на север протекало черепашьим темпом. Это может быть связано как с теплолюбивостью растения и прочими техническими причинами, так и банально с консервативностью крестьянских общин. Как многие знают, их и картофель сажать научили из-под палки.
Бессарабия на иллюстрированной карте Российской Империи, 1896 год. Виноград, цыгане и кукуруза — основные статьи экспорта этого края стали его визитными карточками.
Хотя площадь распространения кукурузы слабо изменилась от начала XIX до его конца (равняясь
5% всей посевной площади), существенно возростала интенсивность её посевов. Произошла такая интенсификация, что предыдущая экспансия нервно курит в стороне. В 1814 году кукуруза становится экспортной культурой, на Запад экспортируется почти 400 тонн кукурузной крупы. В 1846 году царские власти рекомендовали крупным бессарабским землевладельцам «непременно третью часть засевать разного рода хлебом, кукурузой и картофелем». Параллельно кукурузу активно осваивали крестьяне — в результате к 1850-м объём экспорта достигал 13 000 тонн, к концу XIX века — 490 тысяч тонн. Ещё раз, это экспорт, и прогрессия его роста неиронично геометрическая.
Отчасти такой взрывной рост вызван механизацией сельского хозяйства, на острие которого оказалась кукуруза: первая кукурузная сеялка отечественного производства была применена аж в 1866 году, вслед за ней на отрасль посыпалась лавина нововведений. Рыхлилки и сеялки, рядные и колёсные, ручные и конные — причудливый «зоопарк» агрегатов на любой карман и сарай проходил боевое крещение в полях Бессарабии. Интерес к новинкам не ослабевал, за них платили баснословные деньги и кустарно дорабатывали… в таких условиях ранее возделываемая буквально вручную кукуруза уверенно шагнула в статус основной полевой культуры региона.
Сеять за десятерых, не вставая со стула — это ли не мечта?
Возникшая рекордная урожайность привлекла внимание властей — к концу 1880-х кукуруза усилиями царских чиновников наконец начала выходить из своего ареала обитания. Средняя урожайность зерновых в то время колебалась на уровне 40 пудов с десятины, кукуруза же в среднем давала 60. При этом в отдельных случаях в «исконных» Бессарабии и Кавказе её сбор пробивал все мыслимые потолки, достигая 400 пудов с десятины. «Нам есть куда стремиться» — решили наверху и организовали изучение агротехнических приёмов, пользуемых в «кукурузных» землях. Работы были в самом разгаре, когда по совокупности погодных и антропогенных причин грянул 1891 год. О причинах неурожая и сопутствующего голода до сих пор любят точить языки, но факт голода неоспорим — вызванная им волна прокатилась по всей России, вышла за её пределы и достигла ажно Небраски… но об этом в другой раз!
А ещё вы можете поддержать Кота царским рублём, за что мы будем вам благодарны.
Яндекс-Юmoney (410016237363870) или Сбер: 4274 3200 5285 2137.
Подробный список пришедших донатов вот тут.
Ничто не вечно под луной.
*****
(Из цикла «МОИ маленькие открытия»)
Написав однажды вот это (особо не размышляя над смыслом и не мучаясь над рифмами, – как у меня частенько бывает!):
«Ничто не вечно под луной»,
И мы с тобой – не вечны.
Но был ли счастлив ты со мной?
Ведь счастье быстротечно.
………………………………………
Вопрос я этот задаю
Себе не первый раз.
И от тебя печаль таю,
Своих не пряча глаз…
я потом всё-таки задумалась. Над первой строчкой: «Ничто не вечно под луной».
Это выражение столь хорошо всем нам знакомо, что уже не заморачиваешься и не углубляешься в поиски автора, считая его обычным афоризмом, каких тысячи.
Но я его (автора) всё-таки нашла!
Оказывается, это выражение из стихотворения русского историка, писателя и поэта Карамзина Николая Михайловича (1766-1826) «Опытная Соломонова мудрость, или Выбранные мысли из Экклезиаста» (1797 г.):
«Ничто не ново под луною:
Что есть, то было, будет ввек. »
Николай Михайлович применил это выражение в варианте «Ничто не ново под луною», которое со временем изменилось до известного нам «Ничто не вечно под луной».
Вполне вероятно, что сам Карамзин позвимствовал эту мысль из книги Екклезиаста, гл.1, ст.9—10 (одна из книг, входящих в состав Библии) в варианте «Нет ничего нового под солнцем».
Иногда (совершенно ошибочно!) эти слова приписывают знаменитому В.Шекспиру: якобы они из его 11-ого сонета.
Но в тексте оригинала (на англ. языке) про луну ничего нет:
«As fast as thou shalt wane,
so fast thou grow’st.»
Известный советский писатель и переводчик Самуил Яковлевич Маршак перевёл эту строку так:
«Мы вянем быстро –
так же, как растём»,
что соответствует буквальному значению этих строк у В.Шекспира.
Вот такие маленькие открытия я иногда совершаю, погуглив-погуляв. по Интернету!
Не зря же говорится-поётся в известной песне*:
«. Кто ищет – тот всегда найдёт!»
© Ольга Благодарёва, 2016
*Строчка из песни в к/ф «Дети капитана Гранта».
Афоризм «Ничто не вечно под луной» занял второе место в рейтинге 10 самых лучших фраз 2016 года!
Фото – из Интернета.
Спасибо автору!
Ничто не вечно под луной и кров что был дарован вами бродский
Твердят себе, порою, люди.
Ни ночи тень, ни свет дневной
Сейчас-всё есть, потом-не будет.
Не будет белых облаков.
Не будет солнца, снега, ветра.
Всего, что создала любовь.
Всего, что нежностью согрето.
И страшно станет всем кругом,
И каждый станет на колени,
Но нам не замолить грехов,
Что свершили мы от лени.
Всё это будет. Но: потом.
Сейчас же надо постараться
Хранить любовь, добро, а зло-
Должно в забвении остаться.
Ничто не вечно под луной:
Всё, появляясь, исчезает
—
Знать хочет каждый, но: не знает.
Пусть красота живительной струёй
В преемнике, как Феникс, возродится,
А бездарь обойдёт вас стороной.
И злу чтоб не дано было свершиться.
Иначе человечеству конец
и жить ему лишь шесть десятилетий.
Хвала природе, ты – её венец,
За сохраненье рода ты в ответе.
Да не иссякнет мудрости печать,
Что ты сумел потомкам передать!
А он взял ее девичьи груди и узлом завязал за спиной, вот и верь после етого людям.
Вечность не дана нам свыше. Есть жизнь и она одна. Удачи вам в этой жизни!
все преходяще и уходяще.Иначе старые пыльные декорации нагоняют тоску!
Пройдёт ночь, наступит утро, и ты поймёшь, что всё было не так уж важно!
что будет уже было и нет ничего нового под солцем. суета,сует.
ЛИшь догорит закат,луна взойдет на трон,с ума сведя весь ад
Лишь лунный свет из века в век нам освещает путь во тьме.
Иосиф Бродский. Любимые стихи ( 12 ). Часть 1
Навсегда расстаемся с тобой, дружок.
Нарисуй на бумаге простой кружок.
Это буду я: ничего внутри.
Посмотри на него, и потом сотри.
Заспорят ночью мать с отцом.
И фразы их с глухим концом
велят, не открывая глаз,
застыть к стене лицом.
Рыдает мать, отец молчит.
И козодой во тьме кричит.
Часы над головой стучат,
и в голове — стучит.
Их разговор бросает в дрожь
не оттого, что слышишь ложь,
а потому, что — их дитя —
ты сам на них похож:
молчишь, как он (вздохнуть нельзя),
как у нее, ползет слеза.
«Разбудишь сына». — «Нет, он спит».
Лежит, раскрыв глаза!
И слушать грех, и грех прервать.
Не громче, чем скрипит кровать,
в ночную пору то звучит,
что нужно им и нам скрывать.
Wystan Hugh Auden «Funeral blues» (1940)
Stop all the clocks, cut off the telephone,
Prevent the dog from barking with a juicy bone,
Silence the pianos and with muffled drum
Bring out the coffin, let the mourners come.
Let aeroplanes circle moaning overhead
Scribbling on the sky the message He is Dead
Put crepe bows round the white necks of the public doves,
Let the traffic policeman wear black cotton gloves.
He was me North, my South, my East and West,
My working week and my Sunday rest,
My noon, my midnight, my talk, my song
I thought that love would last for ever, I was wrong.
The stars are not wanted now: put out every one;
Pack up the moon and dismantle the sun;
Pour away the ocean and sweep up the wood,
For nothing now can ever come to any good.
Перевод Иосифа Бродского «Похоронный блюз»
Часы останови, забудь про телефон
И бобику дай кость, чтобы не тявкал он.
Накрой чехлом рояль; под барабана дробь
И всхлипыванья пусть теперь выносят гроб.
Пускай аэроплан, свой объясняя вой,
Начертит в небесах “Он мертв” над головой,
И лебедь в бабочку из крепа спрячет грусть,
Регулировщики – в перчатках черных пусть.
Он был мой Север, Юг, мой Запад, мой Восток,
Мой шестидневный труд, мой выходной восторг,
Слова и их мотив, местоимений сплав.
Любви, считал я, нет конца. Я был не прав.
Созвездья погаси и больше не смотри
Вверх. Упакуй луну и солнце разбери,
Слей в чашку океан, лес чисто подмети.
Отныне ничего в них больше не найти.
Как жаль, что тем, чем стало для меня
твое существование, не стало
мое существование для тебя.
. В который раз на старом пустыре
я запускаю в проволочный космос
свой медный грош, увенчанный гербом,
в отчаянной попытке возвеличить
момент соединения. Увы,
тому, кто не умеет заменить
собой весь мир, обычно остается
крутить щербатый телефонный диск,
как стол на спиритическом сеансе,
покуда призрак не ответит эхом
последним воплям зуммера в ночи.
Прощай, позабудь – и не обессудь,
А письма сожги, как мост.
Да будет мужественным твой путь,
Да будет он прям и прост!
Да будет во мгле для тебя гореть
Звездная мишура,
Да будет надежда ладони греть
У твоего костра.
Да будут метели, снега и дожди
Да бешеный рев огня!
Да будет удач у тебя впереди
Больше, чем у меня.
Да будет могуч и прекрасен бой,
Кипящий в моей груди.
Я счастлив за тех, которым с тобой,
Может быть, по пути!
Прощай, позабудь – и не обессудь,
А письма сожги, как мост.
Да будет мужественным твой путь,
Да будет он прям и прост!
Топилась печь. Огонь дрожал во тьме.
Древесные угли чуть-чуть искрились.
Но мысли о зиме, о всей зиме,
каким-то странным образом роились.
Какой печалью нужно обладать,
чтоб вместо парка, что за три квартала,
пейзаж неясный долго вспоминать,
но знать, что больше нет его; не стало.
Стоят стволы, стоят кусты в ночи.
Вдали холмы лежат во тьме угрюмо.
Луна горит, как весь огонь в печи,
и жжет стволы. Но только нет в ней шума.
Мои мечты и чувства в сотый раз
Идут к тебе дорогой пилигримов»
В. Шекспир
Мимо ристалищ, капищ,
мимо храмов и баров,
мимо шикарных кладбищ,
мимо больших базаров,
мира и горя мимо,
мимо Мекки и Рима,
синим солнцем палимы,
идут по земле пилигримы.
Увечны они, горбаты,
голодны, полуодеты,
глаза их полны заката,
сердца их полны рассвета.
За ними поют пустыни,
вспыхивают зарницы,
звезды горят над ними,
и хрипло кричат им птицы:
что мир останется прежним,
да, останется прежним,
ослепительно снежным,
и сомнительно нежным,
мир останется лживым,
мир останется вечным,
может быть, постижимым,
но все-таки бесконечным.
И, значит, не будет толка
от веры в себя да в Бога.
. И, значит, остались только
иллюзия и дорога.
И быть над землей закатам,
и быть над землей рассветам.
Удобрить ее солдатам.
Одобрить ее поэтам.
Воротишься на родину. Ну что ж.
Гляди вокруг, кому еще ты нужен,
кому теперь в друзья ты попадешь?
Воротишься, купи себе на ужин
какого-нибудь сладкого вина,
смотри в окно и думай понемногу:
во всем твоя одна, твоя вина,
и хорошо. Спасибо. Слава Богу.
Как хорошо, что некого винить,
как хорошо, что ты никем не связан,
как хорошо, что до смерти любить
тебя никто на свете не обязан.
Как хорошо, что никогда во тьму
ничья рука тебя не провожала,
как хорошо на свете одному
идти пешком с шумящего вокзала.
Как хорошо, на родину спеша,
поймать себя в словах неоткровенных
и вдруг понять, как медленно душа
заботится о новых переменах.
Мои слова, я думаю, умрут,
и время улыбнется, торжествуя,
сопроводив мой безотрадный труд
в соседнюю природу неживую.
Классический балет есть замок красоты,
чьи нежные жильцы от прозы дней суровой
пиликающей ямой оркестровой
отделены. И задраны мосты.
В имперский мягкий плюш мы втискиваем зад,
и, крылышкуя скорописью ляжек,
красавица, с которою не ляжешь,
одним прыжком выпархивает в сад.
Мы видим силы зла в коричневом трико,
и ангела добра в невыразимой пачке.
И в силах пробудить от элизийской спячки
овация Чайковского и Ко.
В зрачках городовых желтели купола.
В каких рождались, в тех и умирали гнездах.
И если что-нибудь взлетало в воздух,
то был не мост, а Павлова была.
Как славно ввечеру, вдали Всея Руси,
Барышникова зреть. Талант его не стерся!
Усилие ноги и судорога торса
с вращением вкруг собственной оси
Скажи, зачем узор
такой был даден
тебе всего лишь на день
в краю озер,
чья амальгама впрок
хранит пространство?
А ты лишаешь шанса
столь краткий срок
попасть в сачок,
затрепетать в ладони,
в момент погони
пленить зрачок.
Не ощущая, не
дожив до страха,
ты вьешься легче праха
над клумбой, вне
похожих на тюрьму
с ее удушьем
минувшего с грядущим,
и потому
когда летишь на луг
желая корму,
приобретает форму
сам воздух вдруг.
Так делает перо,
скользя по глади
расчерченной тетради,
не зная про
судьбу своей строки,
где мудрость, ересь
смешались, но доверясь
толчкам руки,
в чьих пальцах бьется речь
вполне немая,
не пыль с цветка снимая,
но тяжесть с плеч.
Ты лучше, чем Ничто.
Верней: ты ближе
и зримее. Внутри же
на все сто
ты родственна ему.
В твоем полете
оно достигло плоти;
и потому
ты в сутолоке дневной
достойна взгляда
как легкая преграда
меж ним и мной.