О чем говорится в ипатьевской летописи
lsvsx
lsvsxВсё совершенно иначе!
Истина где-то посередине. Так давайте подгребать к ней не теряя достоинства.
Ну да бог с ним, с этой оукраиной. Ведь если свидомые считают «оукраину» государством или областью, то наверно именно в Ипатьевской летописи можно найти то самое первое упоминание украинцев, хотя бы даже в значении «оукраинцев». Ну что ж поищем!
А вот т.н. «украинцы» упомянуты ровно 0 (НОЛЬ, НОООЛЬ) раз. Т.е. об этом древней и великой нации, издревля жившей по соседству с перечисленными выше народами, не написано вообще НИЧЕГО. Про индусов летописцы знали, про египтян тоже, несмотря на то, что они и жили за тысячи километров, а вот о великом народе буквально по соседству не знали ничего.
Сосчитать, прочитать Ипатьевскую летопись, а заодно проверить цифры можно здесь:
Кстати, спросите у т.н. «украинцев» почему родословные черниговских и рязанских Рюриковичей ведутся от одного отца? Святослава Черниговского.
А когда т.н. украинские историки говорят, что Петр Первый назвал некую «Московию» Россией в 1721 году и тем самым «украл» русскую преемственность у Киева и несуществующей «украины», то просто ссылайтесь на Киево-Печерский Патерик. Смотрим фото и читаем. Где «Украина»?
Зачем РУССКОМУ Царству-Российскому Государству «пытаться выдать себя за преемника Руси», коли это написано в ЛЕТОПИСЯХ и даже в самом Патериконе Киево-Печерском?
Рюриковичи от Рюрика, Игоря, Владимира и Ярослава Мудрого до самого Даниила Московского и далее.
Напомню, что Киево-Печерский патерик — сборник рассказов об основании Киево-Печерского монастыря и житий его первых насельников.
Основанием послужили два послания, написанные в XIII веке. Первое написано бывшим иноком Киево-Печерской лавры, позже епископом Владимирским и Суздальским Симоном (умер в 1226 году) к своему ученику и другу киево-печерскому иноку Поликарпу; цель этого послания — путём повествования о чудесной жизни прославивших Печерскую обитель подвижников научить Поликарпа христианскому смирению и кротости. Второе написано киево-печерским монахом Поликарпом к киево-печерскому архимандриту Акиндину и состоит также из рассказов об иноках обители. Позднее к этим посланиям присоединены сказания о начале Киево-Печерского монастыря, об украшении обители, о первых подвижниках, а также статьи, имеющие отношение к предмету «Патерика», а иногда и без всякой связи с ним. Здесь можно встретить ответ Феодосия на вопрос великого князя Изяслава о латинянах, сказания о происхождении и первоначальном состоянии русской церкви, о крещении славян и проч. Историки находят в «Патерике» сведения об экономических, социальных и культурных отношениях в Киевской Руси, анимистических представлениях тех времён, когда языческие верования сосуществовали с христианством.
С. П. Шевырёв. Ипатьевская Летопись. СПб. 1843
СТЕПАН ПЕТРОВИЧ ШЕВЫРЁВ
КРИТИКА
Полное Собрание Русских Летописей. Том второй. Ипатиевская Летопись. С.-Петербург. В типографии Эдуарда Праца. 1843. IX. 381 стран. в 4-ку.
Сначала несколько слов об издании. Под именем Ипатьевской Летописи, составляющей второй том полного собрания Русских Летописей, издан нам теперь Ипатьевский список Киевской Летописи, служащий продолжением Временнику Несторову. Сей последний будет издан скоро по древнейшему списку Лаврентьевскому. Первая часть Ипатьевского списка перейдет в варианты к изданию Лаврентьевского. Список же Ипатьевским назван потому, что принадлежал Ипатьевскому монастырю, так как Лаврентьевский назван по имени инока Лаврентия, его писавшего. Самую же Летопись правильнее было бы назвать Киевскою, потому что и на заглавном листе ее написаны имена Князей Киевских, указывающие на особенность местного ее содержания и составления; но в таком случае следовало бы от нее отделить вторую половину, которая, по словам Издателя, содержит в себе Летопись Волынскую или Галицкую, содержащую в себе Историю Западно-Русских Княжеств до 1292 года.
Мы ограничили покамест изучение свое первою частию Летописи, а именно по 155-ю страницу включительно, и предложим некоторые результаты этого изучения. Замечания наши будут касаться только литературного значения этого памятника: историк пускай предложит нам результаты своих наблюдений над ним в историческом отношении; юрист в юридическом. Мы же, во-первых, коснемся современных отношений, которые яснеют для нас из многих мест летописи и обнаруживают участие очевидцев в ее сочинении; во-2-х, предложим из этого памятника многие объяснения, служащие к подтверждению достоверности Слова о Полку Игореве.
Вот еще третье слово, которое носит на себе также печать современности: «Пристроивайся». Владимир Давыдовичь говорит Изяславу: «Се Гюрги, стрый твой, идет на тя, а уже есть вшел в наше Вятиче, а мы есме к тобе хрест целовали с тобою быти; а являю ти, пристроивайся».
Но пора перейти к Слову о Полку Игореве. Задача, которую я себе задаю относительно этого Слова, состоит в том, чтобы поверить его Летописью, ему современною, которая предлагает для того богатые материалы и под 1185 годом содержит преподробное описание событий, составляющих содержание Слова. Издание Ипатьевского списка в первый раз дает нам возможность произвести такое сличение. Мы считаем обязанностью воспользоваться им поскорее. У нас критика историческая памятников, при рассмотрении одного, слишком мало обращала внимания на другие, а если и производила сличения, то более с тою целию, чтобы облегчить подлог и заимствование древнейшего у позднейшего, тогда как следовало бы заключать обратно. При этом надобно всегда помнить, что только при совокупном обозрении всего яснеет истина и достоверность отдельного произведения: в этом отношении История литературы, в целости совокупной рассматривающая памятники и связующая их с отношениями современной жизни, всего более может содействовать к тому, чтобы разрешать сомнения и утверждать или отрицать достоверность.
Мы начнем сличение Слова с Летописью по порядку Слова с самого его начала и проведем до конца. Обратим внимание, кроме событий исторических, и на все слова, которым сходные представляются в Летописи.
С. о П. И. стран. 5 [7]. «Тогда Игорь възре на светлое солнце и виде от него тьмою вся своя воя прикрыты». Вот как говорится об этом солнечном затмении в Летописи: «Игорь же возрев на небо и виде солнце стояще яко месяць». В словах Игоря дружине есть различие; Слово намекает на будущий плен его.
Ярослав Осмомысл Галицкий, о котором Летопись говорит, что он был мудр и речен языком, заслуживал упрек. Он и в Святославовом походе 1183 года сам не участвовал, а только прислал ему помощь.
Далее в Летописи весьма подробно описывается пребывание Игоря в плену у Половцев [9]. Один Половчин, именем Лавор, предлагает ему освобождение. Игорь сначала ему не верил и не хотел бежать; но сдался наконец на совет думцев своих, и однажды вечером, когда Половцы напились кумыса, Игорь перебрел через реку, где уже Лавор дожидался его с конем, прошел сквозь Половецкие вежи и таким образом убежал из своего плена. Весь следующий отрывок Слова объясняется совершенно из обстоятельств Летописи: «Игореви Князю Бог путь кажет из земли Половецкой на землю Рускую к отню злату столу. Погасоша вечеру зари: Игорь спит, Игорь бдит. Игорь мыслию поля мерит от великаго Дону до малаго Донца. Комонь в полуночи. Овлур свисну за рекою; велить Князю разумети. Князю Игорю не быть; кликну, стукну земля; въшуме трава. Вежи ся Половецкии подвизашася; а Игорь Князь поскочи. » и т.д. [10].
С. Шевырев
ПРИМЕЧАНИЯ:
(Москвитянин. 1843. Ч. 6. № 12. С. 425 – 453).
Летопись Ипатьевская
Летопись Ипатьевская – общерусский летописный свод южной редакции кон. ХШ – нач. XIV в., древнейшим списком которого является Ипатьевский XV в. Рукопись эта, найденная Н. М. Карамзиным, содержит второй по древности (после списка Летописи Лаврентьевской 1377 г.) список начальной русской летописи – Повести временных лет. Л. охватывает хронологический период до 1292 г. и включает в себя три основных памятника – ПВЛ, Киевскую летопись и Галицко-Волынскую летопись.
Л. сохранилась в семи списках: 1) Ипатьевский список первой четверти XV в. (БАН, 16.4.4); завершается записями о пинских и степанских князьях 1292 г. Рукопись принадлежала костромскому Ипатьевскому монастырю. Есть пробелы, объясняющиеся неисправностью оригинала, а также перебои в повествовании в связи с тем, что в оригинале были перепутаны листы; 2) Хлебниковский список (ГПБ, F.IV.230) XVI в., юго-западного происхождения. Восходит к тому же оригиналу, что и Ипатьевский, но в ряде случаев содержит более правильные чтения и иногда восполняет пробелы Ипатьевского списка. Кроме того, сообщение о пинских и степанских князьях, завершающее Ипатьевский список, в Хлебниковском читается несколько ранее. Остальные пять списков восходят к Хлебниковскому и поэтому не имеют существенного значения для восстановления протографа; 3) Погодинский список (ГПБ, собр. Погодина, № 1401) начала XVII в., дефектный, конец утрачен. Это точная копия Хлебниковского списка, отразившая имеющиеся в нем перебои текста и перестановки; 4) Краковский список (из Пулавской библиотеки князей Чарторыских) конца XVII в., список сделан с русской рукописи 1621 г. (может быть, не непосредственно, а через список-посредник) латинскими буквами. Эта рукопись отражает текст Погодинского списка, но восполняет конец, который в Погодинском утрачен. Имеются искажения в тексте, связанные с тем, что писец плохо понимал оригинал; 5) Ермолаевский список (ГПБ, F.IV.231) конца XVII – начала XVIII вв.; 6) ГПБ, F.IV.237 – копия с Ермолаевского списка; 7) БАН, 21.3.14, 1651 г. Перечисленные рукописи подробно описаны А. А. Шахматовым в предисловии к изданию Ипатьевской летописи (ПСРЛ, т. 2, с. VI–XVI); о списке БАН, 21.3.14 в кн.: Описание Рукоп. отд. Библ. АН СССР. М.; Л., 1959, т. 3, вып. 1, с. 304–306.
Происхождение, состав и формирование текста Л. определяются специалистами по-разному. Л. имеет мало аналогий с другими летописными памятниками. Текст ее включает три основных компонента: ПВЛ – от начала летописи до статьи 1118 г. (л. 1–106 об.); Киевская летопись – от 1119 до 1200 г. (л. 106 об.–245); Галицко-Волынская летопись – от 1201 до 1292 г. (л. 245–307 об.). Однако, поскольку Л. представляет собой свод, т. е. она формировалась путем последовательного включения одного в другой разных сводов, состав ее представляется значительно сложнее. А. А. Шахматов выделил четыре источника Л.: 1) Общерусский летописный свод, составленный в Суздальской области в начале XIV в. и бывший одним из источников Л., Летописи Лаврентьевской и летописного свода Московского великокняжеского 1479 г. Однако существование этого общего источника в настоящее время в науке отвергнуто; связь между Л. и Лаврентьевской летописью достаточно убедительно объясняется влиянием южнорусского свода XII–XIII вв. на владимирское летописание XII–XIII вв. Едва ли есть необходимость предполагать протограф начала XIV в. у Л., доведенной до конца XIII в. 2) Киевский летописный свод, составленный в киевском Михайловском Выдубицком монастыре в 1199 г.; 3) Черниговский свод; 4) Галицко-Волынский свод (который используется составителем Л. уже с 40-х г. XII в.).
Об основных компонентах Л. в науке существуют следующие суждения: Первый из них – 3-я редакция ПВЛ, составленная в 1118 г. в Киево-Печерском монастыре, в Л. она вошла в составе Киевского летописного свода. Второй компонент Л. – Киевский свод 1200 г. Он (согласно А. А. Шахматову и М. Д. Приселкову) был составлен игуменом Выдубицкого монастыря Моисеем и кончался сообщением о постройке вокруг Выдубицкого монастыря в 1199 г. каменной стены; под 1200 г. помещена речь игумена Моисея с благодарностью князю Рюрику Ростиславичу и с похвалой ему. Поскольку известия о Рюрике Ростиславиче и его семье содержатся в этом своде регулярно начиная с 1173 г. (притом, как отмечает М. Д. Приселков, составитель свода приписывает Рюрику деяния его предшественника – Святослава Всеволодовича), М. Д. Приселков предлагал считать Киевский свод 1200 г. великокняжеским сводом Рюрика Ростиславича. В этом своде он выделял три источника: первый из них – семейная хроника Ростиславичей, с некрологами каждому из них: Святославу (1172 г.), Мстиславу (1177 г.), Роману (1180 г.), Давыду (1198 г.). Эти некрологи, написанные традиционным этикетным языком, содержат похвалы князьям без индивидуальных характеристик и фактических сведений об их деятельности. Они написаны одним автором – Моисеем (многие из них текстуально совпадают) – в Киеве (а не в тех городах Киевского государства, где княжил тот или иной князь) в связи с получением известий о смерти князей, т. е. «хроника Ростиславичей» не содержит фактических сведений о княжении князей Ростиславичей или каких-либо местных данных. Второй источник Киевской летописи – летописец Переяславля Южного князя Владимира Глебовича, заканчивающийся описанием смерти этого князя в 1187 г. и включающий повествование о военных действиях его против половцев. Третий источник – Черниговский летописец князя Игоря Святославича, оканчивающийся сообщением о смерти в 1198 г. черниговского князя Ярослава Всеволодовича и вступлении на черниговский стол Игоря Святославича. Черниговский летописец, как полагал М. Д. Приселков, был начат при Святославе Ольговиче (отце Игоря), продолжен при Олеге и потом при его брате Игоре Святославиче – т. е. это семейный летописец Святославичей, возникший в 40-х г. XIII в. Однако летописец Игоря Святославича перерастает рамки семейного летописца; после 1120 г. (под 1123, 1140, 1142 и др. гг.) появляются сведения о черниговских князьях и епископах (за пределами семейной хроники). Это летописание велось в Киеве, а не в Чернигове (об этом можно судить, например, по враждебным – невозможным в Чернигове – сообщениям об Олеге Гориславиче). Принципы работы сводчика, сочетавшего киевский и черниговский источники, хорошо видны на примере рассказа об убийстве князя Игоря Ольговича киевлянами – в этом рассказе видны два источника: киевский рассказ (подробный, но деловой) и черниговский (условно-литературный). Приселков считает, что житийный рассказ восходит к черниговскому летописанию, поскольку под 1180 г. есть сообщение о перенесении мощей Игоря Ольговича в Чернигов стараниями его брата Святослава Ольговича, князя Черниговского. Анализируя повесть об убийстве Игоря, Д. С. Лихачев высказал мнение, что в ней соединились три повести, причем соединение это сделано небрежно и противоречиво – версия Ольговичей, канонизировавших Игоря, написанная в житийном стиле; переяславская версия – нейтральная, и киевская – оправдывающая Изяслава и обвиняющая Олъговичей и Давыдовичей. В тексте Киевской летописи, как это отмечал еще А. А. Шахматов, имеются вкрапления из Галицко-Волынского свода начиная с 40-х г. XII в., и из ростово-суздальского летописания. Влияние этого источника наблюдается во всех частях Л., но главным образом это касается Киевской летописи. Поскольку все известия, взятые из ростово-суздальского летописания, в Л. связаны с Черниговом, М. Д. Приселков считает, что они попали в Киевскую летопись через черниговский летописец Святослава Ольговича. По мнению В. Т. Пашуто, Киевская летопись доходит не до 1200 г., а до 1238 г., т. е. до нашествия татар. Он опирается на тот факт, что в статье, предшествующей в Л. ПВЛ («Се же суть имена князем киевьским, княжившим в Киеве до избитья Батыева» – л. 1–1 об. Ипатьевского списка), список князей завершается Владимиром Рюриковичем и Димитром, наместником Даниила, при котором «взяша Батый Киев». Таким образом, по мнению В. Т. Пашуто, летописец писал при дворе Даниила Романовича после нашествия татар; он же пополнил киевский текст кусками галицко-волынского летописания XII в. и использовал Киевскую летопись до 1238 г. Этим объясняется и отсутствие в Л. сведений о Романе Мстиславиче – Киевская летопись была ему враждебна, а своего летописца у него не было. После 1200 г. летописец Даниила Романович берет из Киевской летописи только те немногие сведения, которые ему были нужны для дополнения собственного галицко-волынского летописания (которое возникло при Данииле, а не при Романе, в связи с тем, что политический центр общерусской жизни после татарского нашествия переместился в юго-западную Русь, в связи с чем там и возникло княжеское летописание). Пересматривает В. Т. Пашуто и точки зрения А. А. Шахматова и М. Д. Приселкова на взаимоотношения Л. с другими летописями. Резюмируя рассуждения В. Т. Пашуто о Киевской летописи, следует предполагать наличие второго киевского свода, повествование которого было продолжено по сравнению со сводом 1200 г. и в котором были заимствования из ростово-суздальского летописания. Этот свод сохранился только в тех немногих фрагментах, которые включены в галицко-волынскую часть Л.
Третий компонент Л. – Галицко-Волынская летопись, резко отличается от предшествующего текста по стилю и по содержанию; можно считать, что это самостоятельный, почти независимый от общерусского летописания памятник. В частности, повествование в Галицко-Волынской летописи составлялось не по годам: в Хлебниковском списке вообще нет годовой сетки (как ее, по-видимому, не было в протографе), а в Ипатьевском списке годы проставлены при составлении списка, притом с механической ошибкой – при присоединении к Киевской летописи, оканчивающейся 1200 г., составитель Л. первым годом Галицкого летописца поставил 1201, хотя на самом деле события, о которых повествуется под 1201 г., произошли, как свидетельствуют другие источники, в 1205 г., так что хронологическую сетку следует сдвинуть лет на пять. Пашуто, опираясь на мнение Приселкова, считал, что первоначально летопись писалась в форме свободного рассказа, потом (в конце XIII в.) материалы были перегруппированы в соответствии с хронологией событий, но без годовой сетки, которую внес в летопись лишь редактор Ипатьевского списка.
Галицко-Волынская летопись – это уникальный источник сведений о Галицком и Волынском княжествах, а также о международных связях России этого времени, поэтому уже в XIX в. она привлекалась для исследований по истории юго-западной Руси, издавалась и цитировалась, но до 40-х г. XX в. исследования происхождения и состава этого памятника не было произведено. Вопрос об источниках и составе Галицко-Волынской летописи чрезвычайно важен. Трудность исследования ее текста заключается, во-первых, в том, что каждый последующий летописец редактировал работу своего предшественника, дополнял и включал в свой свод предыдущий в существенно переработанном виде. Во-вторых, сведения об авторах, редакторах, месте и времени написания сводов мы вынуждены черпать из самого текста летописи, так как мы не располагаем параллельными текстами, возможными источниками Галицко-Волынской летописи. Источники Галицко-Волынской летописи многообразны: это княжеские летописцы, различные документы (акты, грамоты, военные донесения, дипломатические отчеты), рассказы очевидцев о битвах и походах, воинские повести, фрагменты из других летописей (например, Повесть о битве на Калке), местное летописание (например, Пашуто утверждал существование Новогрудской Литовской летописи, откуда взяты подробные известия о литовских князьях в летописец Шварна Даниловича – однако, это считается недоказанным) и т. д. Кроме того, в Галицко-Волынской летописи есть частые обращения к книжным источникам – к переводным историческим сочинениям (греческим хроникам, к «Истории иудейской войны» Иосифа Флавия); есть в ее составе и большие цитаты из «Слова о законе и благодати» митрополита Илариона. Из текста летописи выясняются имена лиц, составивших отдельные документы, или авторов тех или иных рассказов; в создании летописи в качестве информаторов об отдельных событиях принимали участие тысяцкий Демьян, боярин Вячеслав Толстый, дядька Мирослав, стольник Яков, дворский Андрей, тысяцкий Димитр. Согласно гипотезе В. Т. Пашуто, Начальная Галицкая летопись, составленная в 1211 г. галицким книжником Тимофеем, вошла в состав свода, составленного в 1246 г. Кириллом (ум. 1280 г.), митрополитом Киевским, и продолженного до 1261 г. епископом Иоанном в г. Холме. После смерти Даниила Романовича летописание перешло во Владимир Волынский. Пашуто считал, что летописец Василька Романовича довел повествование до 1269 г., его продолжил короткий летописец Шварна, а затем – свод 1272–1289 гг., рассказывающий о княжении Владимира Васильковича, князя Волынского. Автором этого свода Пашуто считал епископа Владимирского Евстигния (по мнению И. П. Еремина, не меньше оснований приписывать его епископу Туровскому Марку), а А. И. Генсьорский – писца Федорца, которому Владимир поручил писать свое «рукописание» – завещание. Последний свод – Свод Мстислава Даниловича 1292 г., включил в себя также сведения о «заднепровских князьях», т. е. отрывки из местных летописей Пинска, Степани и др. Киевская и Галицко-Волынская летописи рассматриваются как выдающиеся памятники литературы. Именно на материале Киевской летописи И. П. Еремин построил свою классификацию типов летописного повествования. Кроме того, исследователи «Слова о полку Игореве» (см. Автор «Слова о полку Игореве») указывали на его близость к образной и языковой системам летописи. По гипотезе Б. А. Рыбакова, один из киевских летописцев мог быть автором «Слова о полку Игореве».
Л. оказала влияние на ряд последующих летописных памятников и, в числе их, на общий протограф Софийской I и Новгородской IV («Новгородско-Софийский свод» или «Свод 1448 г.») и на протограф Московского свода и Ермолинской летописи («Свод Феодосия–Филиппа» по А. Н. Насонову).
Изд.: ПСРЛ, 1843, т. 2 (2-е изд. под ред. А. А. Шахматова: СПб., 1908; фотомехан. переизд.: М., 1962; 3-е изд.: Пг., 1923, т. 2, вып. 1); Волынско-Галицкая летопись, составленная с концом XIII в. / Издал и объяснил А. С. Петрушевич. Львов, 1871; Летописный рассказ событий Киевской, Волынской и Галицкой Руси от ее начала до половины XIV в. / Изд. Александр Клеванов. М., 1871; Летопись по Ипатскому спискому / Изд. Археогр. ком. СПб., 1871; Древнерусские летописи / Пер. и ком. В. Панова, статьи В. Лебедева и В. Панова. М.; Л., 1936, с. 246–313; Галицъко-Волинський лiтопис, ч. 1 / Переклав i пояснив Т. Коструб. Львiв, 1936 (пер. на укр. яз.); The Galician-Volynian Chronicle / Transl. by G. A. Perfecky. München, 1973 (пер. на англ. яз.); Галицко-Волынская летопись / Подгот. текста, пер. и ком. О. П. Лихачевой. – ПЛДР. XIII век. 1981, с. 236–425.
Лит.: Фирсов Н. Н. Содержание и характеристика Галицко-Волынской летописи. Казань, 1891; Истрин В. М. Хронограф Ипатского списка. – ЖМНП, 1897, № 11, с. 83–91; Грушевський М. С. Хронольогiя подiй Галицько-Волинськоi лiтописи. – ЗНТШ, 1901, т. 41, с. 1–72; Орлов А. С. 1) К вопросу об Ипатьевской летописи. – ИОРЯС, Л., 1926, т. 31, с. 93–126; 2) О галицко-волынском летописании. – ТОДРЛ, 1947, т. 5, с. 15–24; Шахматов. Обозрение, гл. 4–5; Приселков М. Д. История русского летописания XI–XV вв. М.; Л., 1940; Черепнин Л. В. Летописец Даниила Галицкого. – ИЗ, 1941, т. 12, с. 228–253; Лихачев Д. С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М.; Л., 1947, с. 176–267, 431–433; Еремин И. П. 1) Киевская летопись как памятник литературы. – ТОДРЛ. 1949. т. 7, с. 67–69 (переизд. в кн.: Еремин И. П. Литература Древней Руси. М.; Л., 1966, с. 98–131); 2) Волынская летопись 1289–1290 г. как памятник литературы Древней Руси. – ТОДРЛ, 1957, т. 13, с. 102–117 (переизд. в кн.: Еремин И. П. Литература Древней Руси, с. 164–184); Пашуто В. Т. Очерки по истории Галицко-Волынской Руси. М., 1950; Генсьорский А. И. 1) Галицъко-Волинський лiтопис (процес складання, редакцоi i редактори). Киïв, 1958; 2) 3 коментарiя до Галицько-Волинського Лiтопису. – Iсторични джерела, Киïв, 1969, вып. 4, с. 171–184; Рыбаков Б. А. Русские летописцы и автор «Слова о полку Игореве». М., 1972; Франчук В. Ю. Мог ли Петр Бориславич создать «Слово о полку Игореве»?; (Наблюдения над языком «Слова» и Ипатьевской летописи). – ТОДРЛ, 1976, т. 31, с. 72–92; 2) Книжня лексика у Киiвському лiтопiсi. – Мовознавство, 1980, № 6, с. 36–43; 3) Образна мова Киiвського лiтопису. – Там же, 1982, № 3, с. 19–27; Романов В. К. Статья 1224 г. о битве на Калке Ипатьевской летописи. – Летописи и хроники. 1980. М., 1981, с. 79–103; Бибиков М. В. Сведения в Ипатьевской летописи о печенегах и торках в свете данных византийских источников XII в. – Там же, с. 55–78.
Доп.: Мельничук А. С. О языке Киевской летописи XII в. – Слов’янське мовознавство. Киïв, 1983, с. 116–142; Франчук В. Ю. Киевская летопись: Состав и источники в лингвистическом освещении. Киев, 1986.