О чем книга библиотекарь
Магический соцреализм. Михаил Елизаров. Библиотекарь
В этот мир попадает главный герой – скромный парень Алексей Вязинцев. Он родился в Украине, учился на инженера, потом на театрального деятеля, так как всегда мечтал быть режиссером, но судьба уготовила ему другое. Когда умер его дядя Максим Вязинцев, он отправился в Россию, чтобы продать его квартиру. Но квартирка оказалась нехорошей. Алексей стал свидетелем кровавых разборок, а потом полузаложником оказался в так называемой «читальне» – местной небольшой организации почитателей Громова. Со временем Алексея вводят в курс дела и даже назначают библиотекарем, то есть руководителем читальни. Теперь он принимает решения и участвует в боях. А бои происходят постоянно – то нужно кому-то помочь, то провести нечто вроде массовой дуэли, то зачистить местных бандитов. В громовском мире имеют хождение шесть книг, а седьмая – Книга Смысла – самая редкая, которую все ищут и которая должна все объяснить. И так получается, что Книга Смысла оказывается у Алексея Вязинцева. К читальне есть повышенный интерес со стороны Совета, кроме того, ее донимают праздношатающиеся почитатели Громова, все идет к тому, что свободу ей придется добывать силой. Но после всех кровавых сражений итог будет совсем неожиданный. Вязинцев примет на себя очень необычную роль, которая сначала возмутит его, а потом – после стадий отрицания и гнева – придаст его жизни смысл и значение.
Многие эпизоды «Библиотекаря» можно было приписать какой-нибудь жанровой книге категории Б, если бы не одно обстоятельство: Елизаров описывает «трешовые» сцены очень ярким и хлестким языком. Это уже почти кино. Писатель находит выразительные слова, и его описания людей заставляют увидеть их как на картинке («Шла старуха легко, с величавым благородством прямоходящей рептилии, древнего человекоподобного завра. Маленькую голову обрамлял серебристый пух, тщательно уложенный в причёску. На морщинистом безгубом лице, покрытом пигментной чешуёй, выделялись внимательно-неподвижные, выпуклые и тусклые, точно нарисованные на скорлупе глаза. Острые нос и подбородок вместе создавали ощущение развёрстого черепашьего клюва. Морщинистый, мягкий, как у игуаны, зоб уходил под кружевной белоснежный воротник блузы»).
И в каком-то смысле в 1990-е СССР еще не умер. Библиотеки по-прежнему сохраняют советский дух коллективизма, несмотря на противостояние. Елизарову замечательно удалось передать невозможность одиночества русского человека в России. Алексей Вязинцев, незнакомцем приехавший в город, чтобы продать дядину квартиру, стремительно обрастает социальными связями, и, несмотря на многолюдность романа, Елизарову довольно подробно удается рассказать о каждом новом знакомом главного героя. Вот яркий пример того, как начинается общение между незнакомыми людьми: «Из ближайшего окна на втором этаже высунулся дедок в растянутой майке, с татуированным худым плечом и седыми кудрями на груди. Он дружелюбно обматерил меня – так, чтоб я не нагрубил ему в ответ, а вступил в беседу». Позже вынужденная выехать за город из-за санкции Совета, читальня Вязинцева тоже не распадается на отдельные группки. Никто не сидит без дела, люди вместе обустраивают жилище и даже, как мимоходом сообщает автор, строят будку для собаки. Этот коллективизм еще не убит новыми ценностями капитализма.
«Библиотекарь» Елизарова – это очень приятный противовес оголтелой разоблачительной литературе об СССР, которой, пожалуй, стало слишком много. Да, это идеализм, ну а почему, собственно, человек должен лишаться идеалов? Значительная часть постсоветской литературы брала импульс в разрушении советского пафоса, а Елизаров этот пафос, наоборот, хочет сохранить. Он понимает, что это ложь, но возможность веры во что-то ему важнее, чем реальность. Писатель в этом романе совместил жанровую технику развлекательной чернушной литературы с ностальгией о прошлом. В каком-то смысле это роман о русском бессмертии и литературе как русской национальной идее. И, конечно, магический соцреализм, ведь книги Громова написаны исключительно в соцреалистическом ключе. Что касается отношения Вязинцева (и, вероятно, самого Елизарова) к СССР, то он высказывается предельно точно:
«Даже когда ненависть к собственной стране и её прошлому считалась в обществе признаком хорошего тона, я интуитивно сторонился разоблачительных романов, орущих прожорливыми голосами чаек о всяких гулаговских детях Арбата, идущих в белых одеждах. Меня смущала литературная полуправда и в особенности её насупленные авторы, колотящие о стол гулкими черепами жертв минувшей социалистической эпохи. Этот костлявый перестук ничего не менял в моём отношении к Союзу. Повзрослевший, я любил Союз не за то, каким он был, а за то, каким он мог стать, если бы по-другому сложились обстоятельства. И разве настолько виноват потенциально хороший человек, что из-за трудностей жизни не раскрылись его прекрасные качества?»
«У Книг не было смысла, но был замысел»
Несколько дней назад прочла елизаровскую книгу и все еще нахожусь под ее воздействием. Не могу в это поверить, что эта странная книга, где много кровавых событий и жестокости, мне может понравиться. Есть в ней некая дьявольская сила, которая завораживает, притягивает, как магнит и крепко держит в своих объятиях, и словно воздействуя на тебя закодированным текстом, заставляет полюбить.
«Библиотекарь», получивший букеровскую премию, книга многожанровая, это гремучая смесь детектива, философии, мистики, фантастики с политической подоплекой.
В тексте мало диалогов, читая книгу, я думала, что их и не стоит ожидать, и была удивлена, что люди, наконец, заговорили. По сюжету очень много сражений, казалось им не будет конца. Автор применил и нецензурную лексику. Я не сторонница таких литературных приемов, но почему-то не была возмущена. Смысл или Замысел елизаровской книги дошел до меня в конце. Я была потрясена фантазией писателя, его безумным талантом или талантливым безумием.
Как признался Михаил Елизаров идея написать книгу пришла к нему когда
В деревне была бойня, где три раза в неделю забивали свиней. И три раза в неделю везде чудовищно пахло, можно было сойти с ума от запаха. Вечером, когда накатывал шквал этого запаха, я бросался запирать окна. И в один из этих вечеров возникла идея „Библиотекаря“, я сел и тут же написал первую главу. Стимулом стало мертвое свиное мясо. Почему именно оно — не поддается логике»
Сюжет. Советским писателем Д.А.Громовым было написано семь книг (цифра семь магическая, к ней частенько обращают свой взор творческие люди) в жанре соцреализма. Вроде книги, как книги, многие писали тогда в этом жанре. Но при соблюдении некоторых условий книги имели магическую Силу, Власть, Ярость, Терпение, Радость, Память и Смысл. Но об этом знали только истинные фанаты Громова.
На первый взгляд покажется, что это обычная фантастика, но прочитав книгу, окажется, что автор заложил в «Библиотекаря» глубокий символический Смысл.
Который нынче год на дворе? Если свободна Родина, неприкосновенны ее рубежи, значит, библиотекарь Алексей Вязинцев стойко несет свою вахту в подземном бункере, неустанно прядет нить защитного Покрова, простертого над страной. От врагов видимых и невидимых.
Это совершенно не та книга, под чтение которой можно отдыхать, не загружая свой мозг, это абсолютна не та книга, которая придется по вкусу всем и каждому, думаю, автор и не преследовал такую цель.
Такую книгу высоко оценит только любитель своеобразной, неординарной литературы.
Поэтому читать или не читать подобные книги, дорогой читатель, решать вам.
А здесь другой мой отзыв на книгу М.Елизарова Мультики.
М. Елизаров. Библиотекарь
(Елизаров М. Библиотекарь: Роман. — М.: ООО «Ад Маргинем Пресс», 2009. — 448 с.)
«Хор заглох. Остались натуральные звуки смерти».
(М. Елизаров. «Библиотекарь»)
Версия о том, что бывшее наше отечество СССР — «самая читающая страна» в мире, возможно, и дала импульс Михаилу Елизарову сочинить этот текст. «Текст» вышел удачный (хоть и со своими проблемами, о чем я еще скажу), «схлопотав» «Букера» за 2008 год. И теперь профессиональная, но тщеславная библиотечная общественность может массово обламывать на нем зубы, ибо ни о каком «библиотекаре» в общеупотребимом смысле слова речи в нем не идет.
КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ. Молодой неприкаянный выпускник института культуры Алексей Вязинцев неожиданно получает наследство: в далеком российском городке умирает его родной дядя, оставив ему квартиру (сам Алексей, как и автор, — уроженец самостийной Украйны). На месте новоявленный Онегин узнает, что его дядя был «библиотекарем» (нечто вроде руководителя секты) местных почитателей творчества советского беллетриста Громова, ныне тоже покойного. Громов — это собирательный образ советского писателя, и книги его, вообще-то занудно «совковые», воспевающие когдатошний миф о социалистическом житье, труде и подвиге, содержат в себе некую магическую силу, к которой можно приобщиться, если читать их, не отрываясь. Прочитавши же их, люди наливаются бесстрашием и обретают смысл, утраченный ими в нынешней жизни. Обретенный смысл жизни так велик, что и помирать не страшно. Секты «почитательников» Громова раскиданы по всей стране. Между адептами идет беспрерывная война за владение редкими уже экземплярами и за первенство, причем битвы разворачиваются нешуточно кровопролитные, масштабами похожие даже не на разборняки 90-х, а на сражения раннего средневековья. В итоге Вязинцев становится заложником победителей. Запечатанный в бункере, он должен беспрерывно перечитывать семикнижие Громова, храня тем самым отечество от напастей, беспрестанно реанимируя в своем сознании угасший советский миф.
На первый взгляд, «Библиотекарь» — это ироническая эпитафия литературоцентричному периоду нашей истории, тем паче, что сам автор Михаил Елизаров — тоже писатель, то есть в определенной мере и он заложник иссякшей традиции. Это также «антиутопия» и сатира, причем сатира не только на нынешние бездуховные или советские безбашенно героические времена, но и на историю человечества в принципе, в любом своем варианте чреватую жуткой жестокостью и самообманом. Позитив проливает кровь, негатив заражает гноем, и, как ни крути, «от судеб защиты нет».
Похоже, сам автор не видит выхода из этой ситуации и склоняется порою к самообману как форме забвения безнадежной истины. Едва ли не самые яркие строки в его «тексте» — это, пусть с оттенком иронии, строки об образах детства, не реального, а вымышленного, воспетого советскими песнями (прежде всего, детскими, но не только), где добро торжествует «с мучительным постоянством»: «Этот трехмерный фантом воспринимался ярче и интенсивнее любой жизни и состоял только из кристалликов счастья и доброй грусти, переливающихся светом одного события в другое», с. 61.
Собственно, «Библиотекарь» — не столько даже о судорогах «советскости» в теле нынешней России, сколько о потребности в некоем идеале, «нас возвышающем обмане», без которого жизнь — не в жизнь. Это книга о дефиците духа сейчас, об отсутствии общей идеи в обществе, без которой оно неизбежно деградирует и распадается.
Мне показалось, Елизаров все же чересчур привязан к фантомам советского прошлого, отчего на романе лежит печать некоторой… провинциальности, что ли. Мнится, общество наше вполне себе живо и вырабатывает новую систему ценностей, но вовсе не на тех развалинах, среди которых зачарованно блуждает автор. Больше того, мне кажется, после «Библиотекаря» тема советского фантома, так разносторонне представленная и до Елизарова в творчества В. Сорокина и И. Масодова, подысчерпалась.
Хотя как знать? Действие в романе отнесено к 2000 году, к началу путинской эры, которая так странно, противоречиво и неубедительно пытается сочетать былое «советское» с нажитым нынешним… Оппоненты сегодняшнего порядка вещей тоже поневоле обращаются к копилке советских идей и образов, уже совершенно преображенных на расстоянии времени в некий миф… Жив курилка, и те, кто больше всего хотели бы его смерти, многое делают для его обновления…
Вот почему роман о вроде бы недалеком прошлом имеет более широкий радиус действия во времени, локальный материал возведен в формулу «как бы» абсолютного обобщения.
И теперь о самом проблемном в книге. Мало кто из моих знакомых дочитал роман до середины, и вовсе не потому, что они какие-то непродвинутые патриоты библиотечного дела. Причин пробкусовки текста мне видится, как минимум, три.
ПРИЧИНА «ЭНЕРГЕТИЧЕСКАЯ». Да, текст — это, прежде всего, энергетика, которую читатель ощущает на подсознательном уровне. Зачин «Библиотекаря», можно, сказать, перенасыщен энергией. Собственно, здесь-то мы и узнаем о «громовском мире», о царящих в нем кровавых интригах. Истекающая дальше история Вязинцева явно менее насыщена, энергия текста здесь «разбодяживается» на сюжет (не особенно увлекательный) и на характеры (довольно одномерные в большинстве своем).
ПРИЧИНА «ИГРОВАЯ». Художественный текст — всегда «игра», а смысл затеянной Елизаровым игры читатель улавливает уже из мощного вступления. Дальше наше внимание держат лишь повороты сюжета. И хотя они интеллектуализированы, осмыслены, это не просто тупой напористый «экшн» — тем не менее, читателю в предвидении отгаданного ответа наскучивает заполнять своим временем однотипные ячейки предложенного кроссворда. Просто же сопереживать героям —
ПРИЧИНА «СМЫСЛОВАЯ». Читатель Елизарова — человек, как минимум, интеллектуально продвинутый, то есть, хотя бы отчасти и независимый. Он не из тех, кто «сам обманываться рад». Герои же романа — те, кого сейчас принято называть «лузерами»: люди неуспешные и чересчур простодушные, готовые прокисшей иллюзией заменить неудобную им реальность. По жизни они уж точно субпассионарии, способные лишь на временные (хотя иной раз и кровавые) истерики. Елизаровский читатель вряд ли может сильно сопереживать таким. Да и знает он этих товарищей по жизни преотличненько, почему и видит великое насилье автора над истиной, когда тот наделяет подобных субъектов чертами пассионариев-творцов, этаких крестоносцев. Здесь они гибнут пачками, но это лишь усиливает ощущение затянувшегося мультика, сказки, в которой слишком уж очевиден просчет самого рассказчика. Ведь и в сказке правдоподобный СМЫСЛ не может нарушаться безнаказанно, произвольно.
Конечно, герои романа (склад их натуры) и автор не совпадают. Мощная струя авторской отстраняющей иронии, даже сарказма, постоянно напоминает об этом. И все ж таки возникает ощущение, что писателю, безусловно, блестяще талантливому, не хватает крыльев для заданной самому себе высоты интеллектуального полета. Предложенные им «выводы» слишком очевидны, банальны.
Да и поди сделай их, эти «выводы», если все мы находимся в состоянии некоей интеллектуальной отуманенности, как на развилке трех дорог в известной народной сказке…
Но Михаил Елизаров — писатель молодой, крылья его еще растут и, дай бог, отрастут по чаемой им самим надобности. И надежно лягут на воздух, хотя бы чуть более прозрачный, чем ныне…
Библиотекарь
Перейти к аудиокниге
Посоветуйте книгу друзьям! Друзьям – скидка 10%, вам – рубли
Эта и ещё 2 книги за 299 ₽
Михаил Елизаров – автор романов “Земля”, “Pasternak” и “Мультики” (шорт-лист премии “Национальный бестселлер”), сборников рассказов “Ногти” (шорт-лист премии Андрея Белого), “Мы вышли покурить на 17 лет” (приз читательского голосования премии “НОС”).
“Библиотекарь” – роман, удостоенный премии “Русский Букер” и породивший скандалы и дискуссии в обществе; роман о священных текстах – но без “книжной пыли” Борхеса и Эко: книги здесь используются по прямому архетипическому назначению – оправленные в металл, они сокрушают слабенькие черепные коробки, ломают судьбы, зовут на костёр и вторгаются в ткань мироздания.
…Скучнейшие производственные романы всеми забытого советского писателя Громова спустя годы после его смерти обнаруживают в себе магические свойства: каждый способен наделить читателя сверхъестественными способностями. За право читать Книгу приходится сражаться с топором в руке…
Скрытность – это интеллектуальное усилие. Когда личность деградирует, контроль утрачивается.
Скрытность – это интеллектуальное усилие. Когда личность деградирует, контроль утрачивается.
Повзрослевший, я любил Союз не за то, каким он был, а за то, каким он мог стать, если бы по-другому сложились обстоятельства. И разве настолько виноват потенциально хороший человек, что из-за трудностей жизни не раскрылись его прекрасные качества?
Повзрослевший, я любил Союз не за то, каким он был, а за то, каким он мог стать, если бы по-другому сложились обстоятельства. И разве настолько виноват потенциально хороший человек, что из-за трудностей жизни не раскрылись его прекрасные качества?
Субординация, она очень предохраняет отношения и на качество дружбы совершенно не влияет. Обращение на «вы» – не дистанция, а бережное отношение к собеседнику, если хотите, резиновые перчатки – чтобы не занести инфекцию в дружбу.
Субординация, она очень предохраняет отношения и на качество дружбы совершенно не влияет. Обращение на «вы» – не дистанция, а бережное отношение к собеседнику, если хотите, резиновые перчатки – чтобы не занести инфекцию в дружбу.
Старухи привлекли своих пожилых, но еще крепких дочерей. Полуспившиеся, разведенные, просто одинокие, озлобленные на весь мир, они навсегда оставались в Доме, выбрав борьбу за бессмертие.
Старухи привлекли своих пожилых, но еще крепких дочерей. Полуспившиеся, разведенные, просто одинокие, озлобленные на весь мир, они навсегда оставались в Доме, выбрав борьбу за бессмертие.
С этой книгой читают
Отзывы 43
С первой страницы Елизаров разворачивает мысль, которая посещала всякого, кто проходил между стеллажами районных библиотек или вычищал антресоли в старых квартирах. Многие помнят и книжные магазины советских времен: все полки забиты литературой, но нет ничего, что может заинтересовать. Десятки тысяч членов Союза писателей, стотысячные тиражи – какой был у этого смысл? А такой, отвечает автор, что среди сонма пишущих хлам оказался один, сподобившийся стать ретранслятором Откровения. В текст убогих производственных романов снизошел код, действующий прямиком на душу. Разные коды: радости, терпения, ярости, силы. Никакой мистики, чисто научная фантастика.
С первой страницы Елизаров разворачивает мысль, которая посещала всякого, кто проходил между стеллажами районных библиотек или вычищал антресоли в старых квартирах. Многие помнят и книжные магазины советских времен: все полки забиты литературой, но нет ничего, что может заинтересовать. Десятки тысяч членов Союза писателей, стотысячные тиражи – какой был у этого смысл? А такой, отвечает автор, что среди сонма пишущих хлам оказался один, сподобившийся стать ретранслятором Откровения. В текст убогих производственных романов снизошел код, действующий прямиком на душу. Разные коды: радости, терпения, ярости, силы. Никакой мистики, чисто научная фантастика.
Читайте, други! Эта книга для всех, кто любит добротный экшн и тех, кого всегда грела мысль о вселенском заговоре.
Хорошее описание боев (даже, пожалуй, слишком хорошее), отличные пейзажи и лирика, а также описание персонажей. Как автору удается сочетать все это в одной книге – загадка, видимо это и называется – профессионализм.
В общем очень качественно написанный мейнстрим на пару вечеров, лучше любого фильма.
Читайте, други! Эта книга для всех, кто любит добротный экшн и тех, кого всегда грела мысль о вселенском заговоре.
Хорошее описание боев (даже, пожалуй, слишком хорошее), отличные пейзажи и лирика, а также описание персонажей. Как автору удается сочетать все это в одной книге – загадка, видимо это и называется – профессионализм.
В общем очень качественно написанный мейнстрим на пару вечеров, лучше любого фильма.
ПОДБОРКА КРИТИКИ на БИБЛИОТЕКАРЯ часть 1
Роману, водящему дружбу с жанром конспирологического триллера, положено вообще-то долго кружить героя с читателем по лабиринту загадок, заманивать в тупики ложных версий, морочить двусмысленными намеками — чтобы лишь в кульминации выпихнуть их, измотанных и подслеповато щурящихся, под ослепительный свет Тайной Истины. «Библиотекарь» грубо нарушает конвенцию, с ходу выкладывая карты на стол, — впрочем, надо признать, что для зачина Елизаров припас флеш-рояль.
…Писатель Дмитрий Громов прошел полвойны военкором, потерял на фронте правую руку, а после сочинял скучнейшие соцреалистические романы с титулами вроде «Дорогами труда» или «Счастье, лети!». Всего их было вроде как шесть, умер Громов за десять лет до распада СССР, и уже к перестройке все, казалось, наглухо забыли про словесный шлак, писанный буквально одной левой. Казалось, да зря. Потому что были и есть люди, знающие громовским книгам настоящую цену, готовые отдавать за них жизни — свои, своих товарищей и тем паче своих противников из других «библиотек» (крупных группировок) и «читален» (группировок мелких), биться насмерть на обставленных по строгим правилам поединках. Они-то ведают: если прочесть роман Громова особым образом, выполнив два условия — Тщания и Непрерывности, то читающему откроются совершенно иные смыслы, явятся совершенно иные ощущения, и соцреалистический мусор обернется Книгами Ярости, Радости, Силы, Власти, Терпения и Памяти. И, говорят, есть еще седьмая, главная книга — Книга Смысла, сводящая воедино великий громовский замысел. Кто ж знал, что открыть этот Смысл в 2000 году доведется не патриарху «громовского подполья» Лагудову, не беспощадной предводительнице страшных читательниц-старух Моховой, а 27−летнему лопуху Леше Вязинцеву, по чистой случайности угодившему на должность Библиотекаря крохотной Широнинской читальни…
Декодированная Книгой Смысла, громовская нафталинная графомания оказывается колдовским Семикнижием, развернутым заклинанием, «покровом советской Богородицы»: «…покуда читаются Книги, одна за другой, без перерыва, страшный Враг бессилен. Страна надежно укрыта незримым куполом… непроницаемым сводом, тверже которого нет ничего на свете».
Свое кредо СССР елизаровский герой ближе к финалу проговаривает вполне внятно — и, кажется, автор при всем своем шутовстве солидарен с ним всерьез: «Земной СССР был грубым несовершенным телом, но в сердцах… детей из благополучных городских семей отдельно существовал его художественный идеал — Союз Небесный… Повзрослевший, я любил Союз не за то, каким он был, а за то, каким он мог стать, если бы по-другому сложились обстоятельства…»
О, сколь знакомые нотки: ностальгия поколения «тех, кому за 30» по СССР — очень настойчивый росточек, который в «стабильности нулевых» причудливо привился на древо гламура и дает плоды один интереснее другого. Я очень хорошо могу ее понять, эту ностальгию. Мне и самому тридцать два, и я тоже вырос на имперской национальной окраине и сам хорошо помню это ощущение советского детства — потрясающе уютной скорлупы, за которой мерещится не душная прель отгнивающего «реального социализма», но ослепительное Прекрасное Далеко, и понесут нас в него могучие крылья Родины… Искру этого чувства (ничем не опошленного — поскольку повзрослеть при СССР мы так и не успели) несложно оказалось сохранить в полураспаде 90−х — и соблазнительно раздуть в «новом застое» «нулевых». Советская мифология Общего Смысла к закату Империи могла быть сколь угодно муляжна — но и этот муляж наливается некими соками, румянится привлекательностью по контрасту с двумя десятилетиями дробления Общего Смысла на частные бессмыслицы, со всеобщим вызверением и цинизмом, с остервенелым дележом нефтянки, с осыпанием всех систем координат. Когда Великая Мечта превращается в олигарха или, паче того, налогового чиновника — то и пионер-герой кажется истинным божеством, по праву пирующим в «Советской Валхалле».
Есть, однако, во всей этой ностальжи одна большая подмена — и именно она раздражает в «Библиотекаре» куда сильней чисто литературных изъянов (из которых главный — элементарная раздутость: отлично завязанная история эта тянет от силы на короткую повесть, но уж никак не на большой роман). Подмена — в том, что «Союз Небесный» осуществился-таки исключительно в сердцах «детей из благополучных городских семей», а на деле Утопия, так и не воплотившись (да и были ли шансы, коль скоро Утопию долго вскармливали трупами?), оставалась Союзом Земным со всеми вытекающими, включая и коллапс 90−х. И не надо бы заниматься некромантией, воскрешая памятных лишь по детским воспоминаниям мертвецов; а то обычно вместо них приходит что-нибудь другое, читайте Стивена Кинга.
Впрочем, Елизарову многое прощаешь за иронию. Не случайно же он, в конце концов, делает своего постигшего Смысл Вязинцева новым Хранителем Родины именно в 2000−м.
Или кто забыл, что у нас тогда произошло?
Лев Данилкин
Библиотекарь
Книги всеми забытого третьестепенного советского писателя Громова обладают сверхъестественной способностью вызывать в читателях исключительные чувства: силу, ярость, терпение и проч. За раритетами охотятся несколько сект библиофилов; руководителем одного из таких формирований приходится стать главному герою Алексею. За право читать галлюциногенную Книгу приходится сражаться с топором в руке — на каждой странице, и это почти не преувеличение; подлинное понимание сути Книги приходит к герою в тот момент, когда его «я» решает разделить судьбу выбранного им — и полагающегося по праву рождения — «мы».
Как всегда, Елизарову («Ногти», «Pasternak») удалось найти тему, по-настоящему захватывающую своей курьезностью, и составить интригующее попурри из сюжетов литературы 90-х годов — чтобы затем аккуратно вплести коллизии «Сердец четырех», «Бубна Нижнего мира» и «Голодного времени» в представляющуюся ему интригующей тему — ностальгию по «советскому», по «Небесному Союзу». Острые выходы один на один с минимальным вкусом («канувшая страна из небытия предъявляет свои векселя о долге»), далеко не плоские мысли («Союз знал, как сделать из Украины Родину. А вот Украина без Союза так и не смогла ею остаться»), шокирующие декорации (бойня в доме престарелых), десятки батальных сцен, духоподъемный пафос, умело придушенный всепронизывающей иронией, — буквально все говорит о том, что, несомненно, перед нами самый сильный текст Елизарова, непобиваемый в той системе координат, которую он сам для себя создал.
Который раз приходится признать: у Елизарова удивительно сильные и проворные пальцы — которыми он с непостижимой ловкостью перебирает горы слов, чтобы выбрать единственно возможные таким образом, чтобы у читателя сложилось ощущение полного отсутствия контакта с реальностью; Елизаров — по-настоящему креативный автор, с фантастической сноровкой преобразующий в законченные художественные произведения самые нелепые и выморочные сюжеты.
Наблюдая, с каким тщанием унавоживает автор свою ностальгию, трудно не разделить с героем тот энтузиазм-задним-числом, который он испытывает в отношении «Небесного Союза»; и если правда, что в громовских книгах есть сила и в самом деле кто-то должен поддерживать это поле в надлежащем состоянии, то Елизаров лучший кандидат на эту должность; также, имея представление о его далеко не громовской харизме, можно не сомневаться, что в распоряжении Библиотекаря окажется достаточное количество подобных ему трейнспоттеров, пожелающих обзавестись читательским билетом.
Кирилл Решетников
Копии недействительны
«Библиотекарь» Михаила Елизарова
Герман Садулаев
Михаил Елизаров. Библиотекарь
Эту книгу я собирался купить. Но досталась она мне в дар. Именно так, а не просто даром.
Я был в гостях у Леонида Юзефовича с супругой. Леонид Абрамович – писатель, историк, сценарист и просто очень образованный и интеллигентный человек. Мы познакомились на форуме в Липках – он вёл семинар.
На подоконнике лежали стопки книг. Оказалось, хозяин в Большом жюри литпремии – «Букер», кажется. И отбирает для длинного списка. О, там были изумительные издания! Фолианты весом в четыре килограмма, изданные тиражом в двести экземпляров, с иллюстрациями и графикой. Трактаты, раскрывающие, наконец, все загадки в истории человечества – от гибели Атлантиды до истинного происхождения Медведева – одной изящной теорией. Но я уцепился за чёрно-красный том издательства «Ад Маргинем». «Елизарова можете взять себе, – сказал хозяин и член жюри – Я его уже прочитал».
И я взял. Начал читать в тот же вечер. И не закрывал книгу, пока не дочитал до конца. А было к тому моменту шесть утра – благо, выходной. Так что, условия «тщания» и «непрерывности» были соблюдены. Кто читал «Библиотекаря», поймёт, о чём я.
Итак, книги благополучно забытого советского писателя Громова, оказываются магическим инструментом, кодом, формулой, изменяющей сознание читателя (при соблюдении предписанных условий чтения). Вокруг обладания этими книгами и тайны их чтения формируются конспиративные кружки – «библиотеки» – ведущие между собой смертную битву за обладание редкими экземплярами. Книг поначалу четыре – «Книга Силы», «Книга Власти», «Книга Радости», «Книга Терпения». Когда находится последняя книга Громовского Пятикнижья, «Книга Смысла», открывается, что замысел писателя выходил за пределы обретения читателями эйфории и сверхъестественных способностей. Это – только приманка.
Громов создал социалистический псалтырь, постоянное чтение которого жертвенным человеком распространит над страной покров советской богородицы, который спасёт и убережёт, защитит и сохранит…
Замысел грандиозен. И у Громова, и у Елизарова. И веришь всему. Действительно, что-то же хранит нас. Мы давно должны были погибнуть. С армией, которой для поражения не нужно даже врага – достаточно себя самой. С правительством, которое правит страной в интересах большинства населения, но большинства населения какой-то другой страны, может, Швейцарии. С вороватыми предпринимателями, которых ловят вороватые полицейские, а потом меняются местами. И с творческой интеллигенцией, которая в припадке лояльности так сильно дует в сторону, куда повёрнут начальственный флюгер, что, захоти флюгер развернуться – ему будет не так-то просто.
Мы должны были исчезнуть с карты мира! А мы живём. Не иначе в секретном бункере исхудалый отшельник читает тайное Пятикнижье…
Хорошо прописана у Елизарова предыстория главного героя – жителя незалэжной Украины. Быт, колорит постперестроечной страны, детали – всё удалось. Надо ещё отметить обилие кровавых схваток. Библиотеки не прибегают к огнестрельному оружию, поэтому всё по-рыцарски, средневеково, фэнтэзийно. С поправкой на современность: мотоциклетные каски вместо шлемов, латы из резины покрышек, топоры, цепи, пилы… Хоррор!
И всё хорошо, но…
Но, отправившись спать в то утро, я не мог заснуть, я думал: а какой он, Михаил Елизаров?
Нет, что писатель он талантливый, хороший, владеющий словом и стилем, сюжетом и смыслом – это понятно. Это я знал. Правда, в своей книжонке «Радио Fuck» я проехался по Елизаровскому «Pasternakу» весьма нелицеприятно. Но «Радио Fuck» всё равно почти никто не читал (зря, кстати – хорошая книжка), и Елизарову это не повредило. Да и моя критика была скорее идеологической, чем литературной.
Позже я узнал, что Михаил ростом под 2 метра и однажды отмудохал известного газообразного литератора Б., за то, что тот обозвал его в каком-то тексте «харьковским парвеню». Я вот не знаю, что такое «парвеню». Но наверняка это какое-то нехорошее слово, раз Михаил на него обиделся. А литератор Б. сдулся. Литератор Б. оказался чепушок, а не пацан. Потому что реальный пацан должен отвечать за свой базар. То есть, если назвал кого-то парвеню, то обоснуй на стреле, не шхерься, выйди на район с теми, кто за тебя мазу потянет, либо тебя самого опустят, и будешь ты сам парвеню. Его пример – другим наука, чтобы не кидали пустых предъяв на честных пацанов, не фаршмачили по-беспределу в натуре…
В общем, после того случая стал я Михаила Елизарова уважать, как конкретного писателя, способного отстоять свою творческую индивидуальность.
А вопрос мой состоит в другом: в чьём лагере стоит палатка боевого библиотекаря, на чью мельницу льётся вода его текстов, по какую он сторону баррикад?
И вот не надо мне вспоминать этот анекдот:
«– Гляди, под горой некрофилы с зоофилами машутся!
– А, наши победят, по-любому…».
А также и стандартное деление на три лагеря:
1. Фашисты (они же почвенники, патриоты, деревенщики и славянофилы);
2. Коммунисты (они же социалисты, анархисты, марксисты, маоисты, сталинисты и некрофилы);
3. Либералы (они же дерьмократы, ельцинисты, чубайсисты, социал-дарвинисты и зоофилы).
Валерий Иванченко
«Книжные войны»
Наталия Курчатова
Библиотекарь
Михаил Елизаров — тот самый тип литератора «широко известного в узких кругах». Елизаров ассоциируется с фрондерским московским издательством Ad Marginem, и не случайно. Его проза находится прямо в золотом сечении их кадровой политики — автор, работающий на линии Сорокина-Пепперштейна, зрелый, но до бронзы далеко, несколько экстремальный для среднего читателя, но, как правило, без дури и по поводу. «Библиотекарь» — роман, появившийся не к месту и не ко времени, но исключительно достойный выхода за пределы тусовочной популярности.
Тех, кого отпугнет название, можно успокоить сразу: жевать книжную пыль а-ля Борхес не придется. Несмотря на это, роман вроде бы действительно о книгах, они здесь используются по прямому архетипическому назначению — оправленные в металл, сокрушают слабенькие черепные коробки, ломают судьбы, зовут на костер и прочими способами вторгаются в ткань мироздания.
Так получается, что книжки начинают «работать» тогда, когда территория бывшего Союза стремительно превращается в Рим периода упадка, то есть в метрополии еще вроде бы заседает Сенат и какой-никакой цезарь из полукровок трясет напомаженными кудрями на телекамеры, а по окраинам бродят бородатые варвары, и бывшие граждане постепенно забывают классическую латынь. В общем, картина «величественного запустения». В подобной мизансцене вокруг громовских книг формируются секты из выброшенных на обочину нового уклада — всяческих «убогоньких»: учителок, старушек и боевитых дедков, знатных рабочих и вечных студентов. Объединенные книгами и тайной, эти униженные и оскорбленные постепенно превращаются в отмороженные боевые группировки — «библиотеки» и «читальни», разногласия между собой разрешающие на каком-нибудь пустыре при помощи самодельных пик, рогатин и топоров для разделки мяса.
Жутковатого национального колорита роману берлинского жителя Елизарова не занимать — крупнейшая библиотека возникла вокруг Книги Силы в заштатном доме престарелых, где старухи, перебив персонал и мужскую часть населения, продлевают себе жизнь при помощи громовских книг. Главный герой — вечный капитан команды веселых и находчивых, Дед Мороз с детских утреников, 30-летний неудачник — попадает в сумасшедшую компашку «читателей», которые запирают его в квартире и заставляют освоить Книгу Памяти.
Елизаровскую «параллельную вселенную» уже сравнивали и с коммунистами, и с движением «толкинутых». Любые аналогии правомерны в некоторой степени — очень емкая и одновременно развернутая получилась метафора. Ошибочно полагать, что затонувший материк советской эпохи уже не нуждается в осмыслении; более того, у литературы долгое дыхание, и время открытий и «прорывов и историю», думается, еще только подступает. Причем открытия эти работают по принципу бумеранга — каждая из доказанных Елизаровым «теорем» эхом отзванивает в день сегодняшний.
Под финал, когда отыскивается последняя и главная книга Громова — Книга Смысла, роман и вовсе взмывает на метафизическую высоту; и первый признак высокой пробы текста — что при всем хитроумном постмодернизме он не утрачивает ни чувства, ни увлекательности. Елизарова не замедлили заклеймить эпигоном Пепперштейна и пересмешником Сорокина. Слов нет, в «Библиотекаре» достаточно реверансов и тому, и другому; при всем том, если это и гибрид, то необыкновенно удачный, жизнеспособный, талантливый. Выдающийся роман.