О чем книга элегантность ежика мюриель барбери
Элегантность ежика Мюриель Барбери
Жанр книги определить трудно. Дневниковые записи, размышления…
Замечательная грустная история о том, что люди не всегда хотят показать нам, какие они на самом деле. Не от снобизма, а просто от того, что один боится насмешек, другой – горя, которое ему могут причинить. С годами кокон недоверия становится все прочнее, и внутренний мир людей надежно за ним укрыт.
Герои романа живут в одном доме – в нем всего восемь квартир. Ближе всего мы знакомимся с консьержкой Рене Мишель, двенадцатилетней Паломой и немолодым японцем Кикоро Одзу.
«Какудзо Окакура в своей «Книге чая» пишет о нашествии монгольских племен в XIII веке как о великом несчастье: не потому, что оно было кровавым и принесло людям много горя, а потому, что уничтожило множество культурных достижений династии Сун, и в том числе драгоценнейшее из них — чайное искусство; я, как и он, убеждена, что чай — напиток не простой. Когда чаепитие становится ритуалом, оно развивает умение видеть великое в мелочах. В чем заключено прекрасное? В великих вещах, которые, как и всё на свете, обречены умереть, или же в малых, которые, при всей своей непритязательности, способны запечатлеть в мгновении бесконечность?»
Паломе 12 лет. Она живет в обеспеченной семье, с родителями и сестрой. Девочка рано научилась скрывать мысли от окружающих. Несмотря на благополучие семьи, все живут сами по себе, и Палома одинока. Друзей у нее нет. Подростковый кризис в ее душе приводит к мыслям о самоубийстве.
«Убирается у нас приходящая прислуга — по три часа ежедневно, но за цветами мама ухаживает сама. Надо видеть этот цирк! По утрам она берет две леечки — с жидким удобрением и с декальцинированной водой — и пульверизатор с несколькими режимами орошения: «струя», «дождевание», «распыление». И обходит все двадцать имеющихся в квартире растений, подвергая каждое индивидуальной обработке. При этом она постоянно что-то бормочет и становится совершенно глухой ко всему на свете. Когда мама возится со своими цветами, можете говорить ей что угодно, она не обратит на это ни малейшего внимания. Вы ей, например: «Буду сегодня колоться и устрою передоз», а она вам на это: «Ай-ай-ай, у кентии желтеют кончики листьев, наверное, воды многовато…»
Так бы все и продолжалось, но в одну из квартир вселяется японец. Именно он неожиданным образом обнаруживает тайну Рене!
«— Половик перед дверью Артансов остался невычищенным. Могу я вам об этом поручить?
Трагично не это, а то, что, когда Жасента произнесла «об этом поручить», я вздрогнула, месье Как-то-там тоже, и наши взгляды встретились. С этой самой бесконечно малой доли секунды, когда по общей боли, пронзившей нас одновременно, и по тому, как она выдала себя мгновенным трепетом, мы распознали — я уверена! — друг в друге братьев во языке, — с этой самой доли секунды месье Как-то-там стал смотреть на меня иначе.
С подозрением.
— Вы знали Артансов? — заговорил он со мной. — Я слышал, это была необыкновенная семья.
— Нет, — отвечаю я со всей возможной осмотрительностью. — Я не очень-то с ними водилась. Обычная семья, такая же, как все другие в этом доме.
— Конечно, счастливая семья, — встревает мадам Розен, которой не терпится закруглить разговор.
— Ну да, все счастливые семьи похожи друг на друга, — бормочу я, чтобы отделаться. Что тут еще скажешь!
— Зато каждая несчастливая семья несчастлива по-своему, — говорит новенький, все так же странно глядя на меня.
И тут я снова вздрогнула. Клянусь, нечаянно! Не сдержалась, дала маху, потеряла контроль над собой!»
А уж когда обнаруживается, что ее кота зовут Лев, а у японца проживают премилые Кити и Левин – понятно, что история должна развиваться по законам жанра. Полина помогает Рене и Кокору понять друг друга, и сама становится их другом.
«В чтении я все же более разборчива, хотя круг моих интересов необычайно широк. Я прочитала кучу книг по истории, философии, политэкономии, социологии, психологии, педагогике, психоанализу, ну а больше всего, конечно, художественной литературы.
Она — вся моя жизнь, все остальное — просто любопытства ради. Кота я назвала Львом в честь Льва Толстого. Предыдущий носил имя Донго — читай Фабрицио дель… А самый первый — Каренин — из «Анны Карениной», хотя звала я его просто Каре из страха, как бы меня не разоблачили. Главное мое пристрастие — русская словесность до 1910 года, я ей неизменно верна (единственная любовь на стороне — Стендаль), однако же успела и от всей мировой литературы отхватить весьма, на мой взгляд, приличный кус, тем более для такой деревенщины, как я, которая сделала головокружительную карьеру, утвердившись в привратницкой дома номер семь по улице Гренель, и которой сам бог велел упиваться Барбарой Картленд. Я, правда, питаю грешную слабость к детективам, но выбираю только те, которые можно причислить к высокой литературе. И до чего же бывает досадно, когда приходится отрываться от романа Коннелли или Манкелля и выходить на звонок Бернара Грелье или Сабины Пальер, бесконечно далеких от умозрений сыщика Гарри Босха, любителя рок-группы LAPD, особенно когда они спрашивают что-нибудь вроде:
— А что это помойкой воняет на весь двор?
То, что они оба: и Бернар Грелье, и наследница старинного рода банкиров — способны обращать внимание на такие вещи и пренебрегать нормой литературного языка, позволяющей заменять вопросительное местоимение «почему», категориально соотносимое с наречием, местоимением «что», соотносимым с именами существительными, лишь в просторечии, заставляет иначе взглянуть на человеческий род.»
Книга заканчивается неожиданно. Но если подумать, то хорошо.
В сказки обычно верят до определенного возраста.
«Элегантность ёжика» – Мюриэль Барбери
Рецензия на книгу «Элегантность ёжика» – Мюриэль Барбери, написанная в рамках конкурса «Книжная полка #1». Автор: Агапкина Марина.
“Tout vient a point a celui qui sait attendre”
«Все приходит в свой час для того, кто умеет ждать»
Кутузов в разговоре с князем Андреем, «Война и мир», Л.Н. Толстой.
Данное произведение, как и сам заголовок «Элегантность ёжика», совместило в себе несочетаемые, казалось бы, на первый взгляд, вещи: творчество Льва Николаевича Толстого и культуру Японии, задумчивые размышления о жизни и уверенные рассуждения о смерти, пожилую консьержку и двенадцатилетнюю девочку.
Действие романа разворачивается в доме номер семь по улице Гренель, восьмиквартирном элитном доме для буржуазных семей. Это, своего рода, уменьшенная модель высшего общества, состоящего, по большей части, из снобов и гордецов.
Повествование ведется от лица двух героинь: консьержки Рене Мишель, которую в доме зовут просто «мадам Мишель» (подозреваю, никто не знает и не желает знать, как ее зовут) и девочки-подростка Паломы Жосс. Обе умны и проницательны, и обе так же тщательно скрывают это, прячась за маской надуманного равнодушия к действительности.
Рене пятьдесят четыре года, и двадцать из них она проработала консьержкой. Она довольно беспристрастно оценивает свою внешность («вдова, некрасивая, толстая, на ногах косточки, а изо рта разит по утрам, как из помойки»), но при всем этом Рене настоящий ценитель искусства, философии и хороших фильмов. Совершенно не желающая быть изобличенной в данных пристрастиях, внешне она ведет жизнь именно той консьержки, стереотипы о которой у всех прочно сидят в голове: толстый кот, постоянно включенный бубнящий телевизор и запах плохой еды. Однако кота она назвала Львом – в честь Толстого, своего любимого писателя; телевизор она не слышит, поскольку в другой комнате с большой жадностью изучает идеализм Канта, пытается осилить феноменологию Гуссерля и в итоге приходит к выводу, что та «гроша ломаного не стоит».
На шестом этаже живет Палома Жосс – худенькая девочка в очках с розовой оправой «цвета леденца». Она невероятно серьезна и для своих двенадцати с небольшим лет уже слишком устала от этой жизни. В начале книги Палома сразу ошеломляет читателя уверенным, давно продуманным решением в день своего тринадцатилетия покончить жизнь самоубийством, наглотавшись снотворного, поскольку «жизнь не имеет смысла». Девочка уверена, что совершенно неважно, добьешься ли ты в жизни успеха или нет, если в конце все равно умрешь. Она не хочет питать иллюзий, как взрослые, которые окружили себя роскошью и считают, что уж их-то не коснутся никакие беды.
Поскольку Палома считала, что очень «важно, за каким занятием тебя застанет кончина», она решила вести дневник. Вернее, сразу два дневника: дневник с Главными мыслями, записываемыми в форме хокку или танка и дневник Всемирного движения, в противовес первому, – дневник «телесного или вещественного». Палома считает, что в жизни имеют смысл только три вещи: любовь, дружба и Искусство. До первых двух она не доросла, поэтому остается Искусство – не только шедевры великих мастеров, но «все прекрасное в мире, что может открыть движение жизни». И девочка занимается постоянным поиском этой красоты – бег спортсмена, когда все его движения словно сосредоточены внутри него, хрупкость момента падения на скатерть отломленного бутона, «антижест» в споре, чувство всеобщего единения на прослушивании школьного хора… Балансировка на грани красоты и смерти, движения и замирания – в этом она ощущает что-то поистине важное, цельное.
Девочка презирает свою семью: отца – лицемерного сноба, мать, помешанную на уходе за комнатными цветами, сестру с ее маниакальностью к чистоте и порядку. Паломе отчетливо ясно, что ритуальные поливания цветов или тщательно расставленные книги на столе создают у матери и сестры нечто вроде иллюзии того, что все в порядке. Это тоже, своего рода, уменьшенная модель, только уже модель защитного поведения человека от собственных страхов, осознания собственной глупости и эмоциональной пустоты. Глядя на свою семью, Палома еще больше не хочет жить в мире, полном притворства, придуманных ценностей и лицемерия.
Казалось бы, так и не столкнулись бы два невероятных человека, проживающих в одном доме, с одинаковыми убеждениями в философии и литературе, каждый день видящие друг друга, но не замечающие, однако одна встреча и один человек изменили весь дальнейший, спокойно плывущий, ход событий.
Весь дом номер семь по улице Гренель всколыхнула новость, что жители пятого этажа продают свою квартиру. Еще больше дом удивился, когда узнал, что апартаменты займет некий богатый японец.
Какуро Одзу был «весьма японского вида» — лет шестидесяти, невысокий, с морщинистым, но открытым лицом. Он сразу обратил на себя все внимание и любопытство жильцов, поскольку был человеком, совершенно на них не похожим. Какуро совершенно не склонен к предрассудкам, он не скрывает своих интересов к литературе, фильмам и Искусству в целом, в то время как Рене и Палома тщательно стараются скрыть малейшее проявление интеллекта. Он постепенно знакомится и с Рене, и с Паломой. Его очень увлекает дружба с умной и серьезной девочкой, а, разговаривая с ней за чашечкой чая о Рене, он произносит: «Она совсем не то, чем кажется».
С появлением Какуро-сана, как его называет Палома, само повествование переходит от философских размышлений к более художественному и живому течению событий. История начинает набирать обороты, постепенно закручиваясь вокруг главных героев, убыстряя темп происходящего. Какуро галантно и очень мягко добивается расположения Рене. Они заводят настоящую дружбу, ужиная по вечерам японской кухней или пересматривая вместе «Сестер Мунаката».
В японском языке есть слово «ваби», означающее «скромную красоту, неприхотливую изысканность». Рене отмечает этим словом книгу, которую ей подарил Какуро. Я бы назвала этим словом их дружбу, их отношения, медленно, но верно переходящие в нечто большее, чем дружба. Эта тихая любовь, показанная именно с японской изысканностью, как раз как тот самый цветок камелии, – неспешно, почти незаметно раскрывается, заставляя читателя с трепетом следить за героями.
Конечно же, любовь преображает человека. Рене с большой опаской делает себе прическу, надевает красивое платье – девочка, живущая внутри пятидесятилетней консьержки, робко выглядывает наружу и осознает, как прекрасен этот мир. На Дне рождения Какуро, за изысканным ужином в небольшом ресторане, Рене чувствует себя весьма неловко. Она вдруг осознает, что недостойна всего этого, что сама себе все придумала и все неправильно. Однако Какуро, будто читая ее мысли, наклоняется к ней и произносит фразу, от которой Рене потом не заснет всю ночь: «Мы можем быть друзьями. И всем, чем только захотим». Эта, воистину по-японски, лаконичная фраза заставляет Рене осознать нечто важное: она готова любить. Она готова впустить в свою жизнь человека и делиться с ним своими мыслями и интересами – ах, какая это роскошь в наше время.
Я не знаю, что чувствовали другие при прочтении этого эпизода, во мне лишь билась надежда, глупая, но отчаянная надежда, что Рене все же будет жить. Быть сбитой машиной из химчистки в попытке спасти знакомого бомжа Жежена, с которым приключился припадок и который выскочил на улицу — что может быть абсурднее. Однако это так, Рене умирает на мостовой, с нежностью вспоминая перед смертью о своем коте, единственной подруге Мануэле, Паломе и, конечно же, Какуро Одзу. Она жалеет о том, что не узнает, получилось бы у них что-нибудь, но жалеет не с отчаянием, а с тихой грустью. Жалеет, что не может выпить на прощание последнюю чашечку чая с ним и Паломой.
«Я умираю в мире и покое».
Мюриэль Барбери настолько смогла сделать Рене родной для читателя, что на прочтении последних страниц трясутся руки, и плохо видно буквы от беспрестанно наворачивающихся на глаза слез.
«Отныне, в память о Вас, я буду искать частицы «всегда» в «никогда». Искать красоту в этом мире».
«Элегантность ёжика» — так Палома отзывается о Рене, имея я виду, что та столь же колюча снаружи, сколь изысканна и элегантна внутри, совсем как ёжик. Я бы хотела согласиться, но добавить, что лично для меня Рене больше была камелией на храмовом мху — частица прекрасного и особенного в большом потоке Вселенной.