О чем лжет паратов в сцене встречи
О чем лжет паратов в сцене встречи
ДЕЙСТВЕННЫЙ АНАЛИЗ ПЬЕСЫ
История русского и советского театра со всей очевидностью свидетельствует, насколько важным, определяющим для успешного и плодотворного развития театрального искусства является признание ведущей роли драматургии, ее примата в решении основных вопросов актерской и режиссерской практики.
Наиболее яркие страницы сценической культуры прошлого связаны с поиском и воплощением тех глубин идейного, общественно значимого и художественного, которые выносил на свет творческий гений драматурга. Именно тогда, когда искусство живого слова, жеста, действия — искусство актера — шло от острейших жизненных проблем, решаемых драматургом в подлинно художественной форме, — именно тогда и рождалось «чудо сцены», надолго оставлявшее след в жизни человека.
В тесном слиянии драмы и исполнительского мастерства заключалась и заключается сила неповторимого эмоционального воздействия, которое делает древнейшее искусство театра вечно молодым, неразрывно связанным с воспитанием эмоций, чувств. В. И. Ленин отмечал, что «без «человеческих эмоций» никогда не бывало, нет и быть не может человеческого искания истины»[1]. Другими словами, эмоциональная сфера активно воздействует на все сферы духовного мира человека, на глубину его убеждений, на его нравственный, эстетический облик. И здесь театру наряду с другими видами массового искусства принадлежит своя большая и неповторимая роль.
Как составная часть театрального искусства, драматургия всегда определяла его духовную наполненность, взлеты или падения.
Передовая русская эстетическая мысль именно так и рассматривала взаимоотношения драмы и театра. Достаточно вспомнить статьи В. Г. Белинского: «Мочалов в роли Гамлета» («…благодаря гению Шекспира раскрывается гений г-на Мочалова!»), «Об Александрийском театре», «И мое мнение о Каратыгине». Герцен в «Письмах о французском театре» утверждал, что господствовавшая манера игры современных ему французских актеров определялась популярной тогда драматургией Скриба.
Примерно в эти же 40-е годы прошлого века в России все более утверждалось новое, антиклассицистское, реалистическое направление театра, во многом определявшееся возрастающим влиянием пьес Островского. Позднее великий драматург справедливо отметит: «Школа естественной и выразительной игры на сцене, которой прославилась московская труппа и которой представителем в Петербурге был Мартынов, образовалась одновременно с появлением моих первых комедий и не без моего участия»[2].
О влиянии А. П. Чехова на становление и развитие искусства Московского Художественного театра написано чрезвычайно много. Это влияние новаторской драмы Чехова исследовано полностью и всесторонне.
Знаменательно, что уже в начале века один из известных критиков отмечал: «Ненависть Станиславского к «штампам», из которой родилась вся его теория сценической игры, вся его «система», — она, может быть, даже незаметно для него самого выросла из чеховских спектаклей»[3].
Представляется очевидным, что драматургия является первоосновой и для искусства современного театра. Неповторимость произведений драматурга должна рассматриваться как данность, долженствующая определять направление работы театра при воплощении пьесы. Велика роль такого понимания взаимоотношений театра и драматурга, когда мы обращаемся к классике.
В данном случае основополагающими для понимания существа этой проблемы должны быть положения В. И. Ленина о классическом наследии и его роли в деле воспитания человека новой, социалистической формации. Поэтому ленинская мысль о необходимости освоения и развития «лучших образцов, традиций, результатов существующей культуры с точки зрения миросозерцания марксизма…»[4] является направляющей в предлагаемой читателю книге.
Особенно важно для практики современного театра умение ответственно и вместе с тем бережно подойти к появлению нового драматургического произведения. «Настоящий талант встречается редко. Талантливое произведение литературы или искусства — это национальное достояние»[5] — эти слова Л. И. Брежнева должны стать основополагающими для поступательного развития нашего театрального дела. Не навязывать автору готовых рецептов, идущих от уже привычного, бывшего и до него драматургического и театрального опыта, а суметь разгадать его собственную художественную индивидуальность, его своеобразие — вот в чем состоит задача. Анализ произведения драмы, помогающий театру в решении этой задачи, может иметь серьезное практическое значение.
Еще в 1911 году К. С. Станиславский писал: «Литературный анализ не входит в область моей компетенции.
Я могу только пожелать, чтоб кто-нибудь из специалистов пришел на помощь артистам и выработал бы, создал бы метод, облегчающий и направляющий литературный анализ пьесы и роли… Необходимо пойти за автором по проложенному им пути для того, чтобы не только понять, но и пережить задачи и намерения поэта…
Артист, подобный мастеру, должен знать строение пьесы: он должен уметь сразу угадывать главные двигательные центры литературного организма пьесы, в которых узлом завязаны все нервы поэтического создания поэта»[6].
Эти пожелания Станиславского прозвучали в то время, когда чрезвычайно популярны были теоретические установки Г. Фрейтага («Техника драмы»). У Фрейтага, как отмечали современники, были последователи не только в области теории, но его положениями увлекались и практики театра[7].
Жанр так называемой «хорошо скроенной драмы» победно шествовал по сценам Европы и России; помимо Э. Скриба, достаточно вспомнить популярную тогда драматургию Э. Ожье или Дюма-сына…
Станиславский утверждал, что схематизм господствующих в то время «теорий» нанес огромный вред художественной практике: «По этому заготовленному трафарету в первом акте должна была быть завязка или экспозиция, во втором — развитие, в третьем — кульминационный пункт, в четвертом — событие, подготавливающее развязку, и в пятом — развязка и мораль…»[8].
Отношение Станиславского к подобным регламентирующим, схематическим положениям оставалось неизменным на протяжении всей его жизни.
О несостоятельности схематической теории Г. Фрейтага и его последователей написано немало, и можно было считать тему исчерпанной, если бы не… С полным основанием один из теоретиков восклицает: «Художественная практика последнего столетия опровергла схемы Г. Фрейтага как догматические и нормативистские. Но и в наши дни в науке о драме, правда, в иных формах, тоже продолжается борьба между теми, для кого на первом месте именно «техника», и теми, кто думает о теории»[9].
Действительно, казалось бы, нормативистские теории типа Фрейтаговской должны были бы отмереть вместе с уходом из широкой практики современного театра драматургии Дюма-сына и т.п. Но на самом деле этого не произошло. Свидетельством тому может служить весьма типичное высказывание специалиста: «…драма интриги остается в арсенале современного театра. Она оказывается здесь к услугам всякого рода поверхностности и безыдейности. Ее влияние продолжает сказываться на наших теоретических представлениях о природе драмы. Таковы, например, укоренившиеся взгляды на композицию пьесы как на определенную схему развития действия. Они восходят к Фрейтагу и его последователям…»[10].
О чем лжет паратов в сцене встречи
ДЕЙСТВЕННЫЙ АНАЛИЗ ПЬЕСЫ
История русского и советского театра со всей очевидностью свидетельствует, насколько важным, определяющим для успешного и плодотворного развития театрального искусства является признание ведущей роли драматургии, ее примата в решении основных вопросов актерской и режиссерской практики.
Наиболее яркие страницы сценической культуры прошлого связаны с поиском и воплощением тех глубин идейного, общественно значимого и художественного, которые выносил на свет творческий гений драматурга. Именно тогда, когда искусство живого слова, жеста, действия — искусство актера — шло от острейших жизненных проблем, решаемых драматургом в подлинно художественной форме, — именно тогда и рождалось «чудо сцены», надолго оставлявшее след в жизни человека.
В тесном слиянии драмы и исполнительского мастерства заключалась и заключается сила неповторимого эмоционального воздействия, которое делает древнейшее искусство театра вечно молодым, неразрывно связанным с воспитанием эмоций, чувств. В. И. Ленин отмечал, что «без «человеческих эмоций» никогда не бывало, нет и быть не может человеческого искания истины»[1]. Другими словами, эмоциональная сфера активно воздействует на все сферы духовного мира человека, на глубину его убеждений, на его нравственный, эстетический облик. И здесь театру наряду с другими видами массового искусства принадлежит своя большая и неповторимая роль.
Как составная часть театрального искусства, драматургия всегда определяла его духовную наполненность, взлеты или падения.
Передовая русская эстетическая мысль именно так и рассматривала взаимоотношения драмы и театра. Достаточно вспомнить статьи В. Г. Белинского: «Мочалов в роли Гамлета» («…благодаря гению Шекспира раскрывается гений г-на Мочалова!»), «Об Александрийском театре», «И мое мнение о Каратыгине». Герцен в «Письмах о французском театре» утверждал, что господствовавшая манера игры современных ему французских актеров определялась популярной тогда драматургией Скриба.
Примерно в эти же 40-е годы прошлого века в России все более утверждалось новое, антиклассицистское, реалистическое направление театра, во многом определявшееся возрастающим влиянием пьес Островского. Позднее великий драматург справедливо отметит: «Школа естественной и выразительной игры на сцене, которой прославилась московская труппа и которой представителем в Петербурге был Мартынов, образовалась одновременно с появлением моих первых комедий и не без моего участия»[2].
О влиянии А. П. Чехова на становление и развитие искусства Московского Художественного театра написано чрезвычайно много. Это влияние новаторской драмы Чехова исследовано полностью и всесторонне.
Знаменательно, что уже в начале века один из известных критиков отмечал: «Ненависть Станиславского к «штампам», из которой родилась вся его теория сценической игры, вся его «система», — она, может быть, даже незаметно для него самого выросла из чеховских спектаклей»[3].
Представляется очевидным, что драматургия является первоосновой и для искусства современного театра. Неповторимость произведений драматурга должна рассматриваться как данность, долженствующая определять направление работы театра при воплощении пьесы. Велика роль такого понимания взаимоотношений театра и драматурга, когда мы обращаемся к классике.
В данном случае основополагающими для понимания существа этой проблемы должны быть положения В. И. Ленина о классическом наследии и его роли в деле воспитания человека новой, социалистической формации. Поэтому ленинская мысль о необходимости освоения и развития «лучших образцов, традиций, результатов существующей культуры с точки зрения миросозерцания марксизма…»[4] является направляющей в предлагаемой читателю книге.
Особенно важно для практики современного театра умение ответственно и вместе с тем бережно подойти к появлению нового драматургического произведения. «Настоящий талант встречается редко. Талантливое произведение литературы или искусства — это национальное достояние»[5] — эти слова Л. И. Брежнева должны стать основополагающими для поступательного развития нашего театрального дела. Не навязывать автору готовых рецептов, идущих от уже привычного, бывшего и до него драматургического и театрального опыта, а суметь разгадать его собственную художественную индивидуальность, его своеобразие — вот в чем состоит задача. Анализ произведения драмы, помогающий театру в решении этой задачи, может иметь серьезное практическое значение.
Еще в 1911 году К. С. Станиславский писал: «Литературный анализ не входит в область моей компетенции.
Я могу только пожелать, чтоб кто-нибудь из специалистов пришел на помощь артистам и выработал бы, создал бы метод, облегчающий и направляющий литературный анализ пьесы и роли… Необходимо пойти за автором по проложенному им пути для того, чтобы не только понять, но и пережить задачи и намерения поэта…
Артист, подобный мастеру, должен знать строение пьесы: он должен уметь сразу угадывать главные двигательные центры литературного организма пьесы, в которых узлом завязаны все нервы поэтического создания поэта»[6].
Эти пожелания Станиславского прозвучали в то время, когда чрезвычайно популярны были теоретические установки Г. Фрейтага («Техника драмы»). У Фрейтага, как отмечали современники, были последователи не только в области теории, но его положениями увлекались и практики театра[7].
Жанр так называемой «хорошо скроенной драмы» победно шествовал по сценам Европы и России; помимо Э. Скриба, достаточно вспомнить популярную тогда драматургию Э. Ожье или Дюма-сына…
Станиславский утверждал, что схематизм господствующих в то время «теорий» нанес огромный вред художественной практике: «По этому заготовленному трафарету в первом акте должна была быть завязка или экспозиция, во втором — развитие, в третьем — кульминационный пункт, в четвертом — событие, подготавливающее развязку, и в пятом — развязка и мораль…»[8].
Отношение Станиславского к подобным регламентирующим, схематическим положениям оставалось неизменным на протяжении всей его жизни.
О несостоятельности схематической теории Г. Фрейтага и его последователей написано немало, и можно было считать тему исчерпанной, если бы не… С полным основанием один из теоретиков восклицает: «Художественная практика последнего столетия опровергла схемы Г. Фрейтага как догматические и нормативистские. Но и в наши дни в науке о драме, правда, в иных формах, тоже продолжается борьба между теми, для кого на первом месте именно «техника», и теми, кто думает о теории»[9].
Действительно, казалось бы, нормативистские теории типа Фрейтаговской должны были бы отмереть вместе с уходом из широкой практики современного театра драматургии Дюма-сына и т.п. Но на самом деле этого не произошло. Свидетельством тому может служить весьма типичное высказывание специалиста: «…драма интриги остается в арсенале современного театра. Она оказывается здесь к услугам всякого рода поверхностности и безыдейности. Ее влияние продолжает сказываться на наших теоретических представлениях о природе драмы. Таковы, например, укоренившиеся взгляды на композицию пьесы как на определенную схему развития действия. Они восходят к Фрейтагу и его последователям…»[10].
Анализ монолога о Ларисе, когда Паратов узнает о ее замужестве.
— О чем свидетельствуют здесь многоточия?
— Но, когда человек думает, он может притворяться? Соединим эти фразы. Что получим?
(«Что ж. Бог с ней. Замуж. выходит. Все-таки на душе у меня полегче стало…».)
4. Анализ действия II, 3 явление:
— Куда рвется Лариса? Почему ее не привлекают подарки? О чем она мечтает?
(В сердце героини живет любовь. О ней мечтает Лариса, любовь для нее все (по мнению Островского, любовь спасет мир), но любовь эта не нужна никому. Лариса это понимает, вернее, начинает понимать, вот почему ей так страшно, беспокойно, необыкновенно тяжело.)
— Что отличает мечты Ларисы и окружающих ее людей?
— Почему Лариса поет во время разговора?
— Что главное в этой жизни для нее?
Задание.
Проанализируйте разговор с матерью (второе действие, 6-е явление): чего боится Лариса?
Анализируем второе действие, 8-е явление.
— Почему нет приветствия?
— Почему Лариса позволяет думать о себе «что угодно»?
— Почему все же признается в любви?
— Почему Паратов не спрашивает, за кого выходит Лариса? Зачем ему ее любовь?
(Любовь Ларисы для Паратова — утешение его гордости. Но не этого ждет Лариса. Однако решается с ним ехать.)
Анализ действия III, 12-е явление.
— Что заставляет Ларису выбрать этот путь?
— Каков же финал пути к Паратову?
— Прочитайте монолог Ларисы о смерти. Какой вывод можно сделать? В чем трагедия героини?
— Какой образ созвучен образу Ларисы? Как он проявляется в ее желаниях?
(Лариса — чайка, парит над миром на крыльях музыки. Неоднократно в пьесе звучит ее желание: «уедемте отсюда», «поскорее отсюда вырваться», «уехать надо», «поедемте поскорей», «бежала б я отсюда куда глаза глядят», «мне хочется бежать отсюда». Все ею восхищаются, претендуют на нее, но ее заветное желание — бежать. Она одна, наедине со своими думами и мечтами, тогда как окружающие решают ее судьбу.)
— Кем является Лариса для окружающих ее людей? Как она сама к ним относится?
(Для них она вещь, выставленная на торги матерью, которая совершенно не понимает Ларису, заставляет ее лгать, притворяться, хитрить, и Ларисе хочется бежать из родного дома. Вокруг Ларисы дельцы. Одного из них она считает идеалом мужчины.)
— Почему в самый напряженный момент когда решается вопрос, поедет ли Лариса за Волгу, она поет романс «Не искушай меня без нужды»? (Звучит романс).
(Для Ларисы существует только мир бескорыстной любви. Она ждала его, своего искусителя, и вот он пришел. Лариса идеализирует Паратова, видя широту его души, смелые поступки, но не может понять самого главного в нем. Будучи обманута им однажды, она вновь верит в его искренность, вновь ошибается и теряет уже всякую надежду.)
Слово учителя.
Рвется ее очередная связь с жизнью, с окружающими людьми. И вот она готова выйти замуж за Карандышева, которого не любила и никогда не смогла бы полюбить. Но обмануть себя, укрыться за Карандышевым Ларисе не удается. (Звучит монолог Ларисы. Д. IV, явл. 9).
— В чем причина гибели Ларисы?
(Лариса приходит к мысли о самоубийстве, но лишить себя жизни она не может. И когда Кнуров предлагает Ларисе богатое содержание: «Дорогой бриллиант и дорогой оправы требует», — Лариса отвечает: «Я вещь, а не человек». Она знает, что ее хотят сделать содержанкой, и она пытается бросить вызов этим людям: «Уж если быть вещью, так одно утешение — быть дорогой». Но будущей своей жизни в качестве вещи она не представляет. Поэтому выстрел Карандышева для нее — естественный выход. Ее душа по-прежнему чиста, уходя из жизни, она всех, кто ее продавал, прощает. Она умирает со словами любви, таким образом осуществляется ее мечта бежать из этой жизни, которую она не принимала).
III. Просмотр видеофрагмента фильма «Жестокий романс»
Последние сцены. Сопоставительный анализ с текстом пьесы.
Домашнее задание
Сочинение по темам:
— «Что сближает Ларису Огудалову и Катерину Кабанову».
— «Женские образы в пьесах Островского»;
— «Гроза, разразившаяся в двух драмах АН. Островского». (По пьесам «Гроза» и «Бесприданница«);
— «Молодое поколение в пьесах Островского»;
— «Жестокие нравы «темного царства» в пьесах А. Н. Островского»;
— «Люди с горячими сердцами в драмах «Гроза» и «Бесприданница».
Вариант урока 40
Искушение лейтмотив драмы «Бесприданница»[19]
Цели урока: показать учащимся, что мотив искушения является лейтмотивом; соотнести финальную сцену «Бесприданницы» с христианским пониманием искушения.
Оборудование урока: Материалы для подготовки домашнего задания по группам (статьи о «Бесприданнице» Ю. Лебедева и В. Вишневской, тексты стихов Е. А. Боратынского «Разуверение» и Медведева «Нет, не любил он. »), видеокассета с фильмом «Жестокий романс».
Ход урока
Комментарий к уроку
Интерес к «Бесприданнице» Островского в последние годы во многом вызван оригинальной экранизацией пьесы Эльдаром Рязановым. Об оригинальности можно говорить уже потому, что восприятие молодыми зрителями героев фильма, с одной стороны, ставит в тупик, с другой — подтверждает не однажды высказанную мысль о том, что каждое поколение примеряет великие произведения к собственному опыту.
На вопрос, кто из героев «Бесприданницы» вызвал наибольшие симпатии, десятиклассница уверенно заявила — Кнуров. И с ней туг же согласились другие. Их аргументы: Кнуров — человек основательный, надежный, с таким в жизни не пропадешь. Конечно, это идет от фильма. Кнуров Петренко действительно у Рязанова привлекателен. И вполне подходит под определение «нового русского» в самом лучшем смысле.
Да, социальные причины способствовали трагической развязке истории Ларисы Огудаловой. Но сам Островский исследует прежде всего трагедию талантливой личности, а не девушки без приданого. То есть у драматурга определяющими становятся причины не социального порядка. Только так можно рассматривать и непонятный современному читателю финал «Бесприданницы». Островский, как и вся русская классика ХIХ века, верен христианской традиции, поведение, поступки своих героев он обязательно соотносит с моральными принципами православия.
Исследуя различные мотивы, которые по-своему дополняют трагическую историю Ларисы, мы приходим к тому, что короткая жизнь ее — это жизнь среди соблазнов и искушений. И если соблазны материального порядка Ларисой отвергаются, то духовные захватывают без остатка. Осознание этого приходит слишком поздно. Искушение — добро, через него укрепляется вера. Эта христианская истина открывается Ларисе в минуту гибели, и только потому последние слова прощения и любви она обращает к тем, кто ее только что предал.
Эпиграфы:
Во всем этом — и в смерти рядом с цыганским разгулом,
и в словах прощения и любви есть какое-то святотатство.
«Сознание спасительной силы христианской любви звучит
в прощальных словах Ларисы. »
Звучит романс на слова Боратынского «Не искушай меня без нужды».
I. Предваряющая беседа и комментарии
— Каким образом содержание романса «Не искушай меня. » соотносится с сюжетом пьесы?
В литературе об Островском и драме «Бесприданница» основные споры возникают в связи с финальной сценой. И оригинальное прочтение пьесы кинорежиссером Эльдаром Рязановым тоже вызывает вопросы по поводу финала. давайте сравним текст Островского и финальную сцену фильма.
Смотрим фрагмент фильма «Жестокий романс»
— Что у Рязанова осталось за кадром?
— Насколько значим финал в музыкальном, литературном произведении?
Работа с эпиграфами.
Два современных критика так толкуют последние слова Ларисы.
— Кто из них, по-вашему, ближе к замыслу Островского?
Обсуждение названия драмы.
Обратимся к тексту. У Островского значимо название драмы. В данном случае оно имеет два смысла: социальный и духовный.
— Объясняется ли трагедия Ларисы социальными причинами?
— Позволит ли нам анализ драмы понять финальную сцену?
— Наряду с главной темой у Островского звучат дополнительные, которые оттеняют главную. Как они называются?
— Как вы объясните значение слова искушение?
— Какие соблазны захватили драмы Островского? Где начинает ся мотив искушения?
Действенный анализ пьесы (6 стр.)
Как видим, Иван не отказался от чаевых, следовательно, его «обметание» Паратова не было бескорыстным актом внимания. А раз так, то, «обметая», Иван ждал: даст Паратов или нет, а если даст, то сколько? Заметим, что Паратов сразу же запротестовал против этих «обметаний», следовательно, Иванну для достижения своей цели пришлось преодолевать действия Паратова, т.е. один «хотел одного», но это «встречало препятствие со стороны… другого».
Совершенно очевидно, что в этой маленькой по объему сцене есть конфликт между Иваном и Паратовым. Фактом, порождающим этот конфликт, является «приезд Паратова».
Начало действия пьесы происходит примерно в первом часу воскресного дня (об этом мы узнаем из диалога Гаврилы и Ивана).
Паратов. Так вы меня, Василий Данилович, с «Самолетом» ждали?
Вожеватов. Да ведь я не знал, что вы на своей «Ласточке» прилетите; я думал, что она с баржами идет.
Паратов. Нет, я баржи продал, Я думал нынче рано утром приехать, мне хотелось обогнать «Самолет», да трус машинист. Кричу кочегарам: «Шуруй!», а он у них дрова отнимает. Вылез из своей мурьи: «Если вы, говорит, хоть полено еще подкинете, я за борт выброшусь». Боялся, что котел не выдержит, цифры мне какие-то на бумажке выводил, давление рассчитывал. Иностранец, голландец он, душа коротка; у них арифметика вместо души-то.
Кнуров. Как это вам, Сергей Сергеевич, не жаль «Ласточку» продавать?
Паратов. Что такое «жаль», этого я не знаю. У меня, Мокий Парменыч, ничего заветного нет; найду выгоду, так все продам, что угодно. А теперь, господа, у меня другие дела и другие расчеты. Я женюсь на девушке очень богатой, беру в приданое золотые прииски.
Далее Паратов сообщает, что прибыл сюда, чтобы «проститься с свободой, с… веселой жизнью». Вожеватов строит планы вечерней прогулки за Волгу и заодно сообщает о предстоящем замужестве Ларисы.
Почему так странно ведет себя Вожеватов: ведь он не знает истинной причины приезда Паратова, почему же он не заговаривает о «Ласточке»? Почему продажей «Ласточки» интересуется именно Кнуров, который не имеет никакого отношения к пароходу?
Судя по поведению Паратова, Кнуров и Вожеватов вряд ли могли бы предположить, что Паратову действительно жизненно необходимо продать «Ласточку»: Паратов о продаже ни разу не заговорил; более того, он так невыгодно описал «Ласточку» (опоздала она потому, что машинист боялся, «что котел не выдержит»!). Если человек заинтересован в продаже товара, то станет ли ой его показывать со столь невыгодной стороны?
Но поскольку они оба знают, что год назад Паратов «было чуть не женился на Ларисе», то разве они не могут предположить, что приезд Паратова как-то связан с прежними отношениями Паратова и Ларисы? Может быть, Паратов приехал исправить то, что сделал раньше, приехал жениться на Ларисе…
В таком случае, разумеется, всем планам Кнурова с Вожеватовым не суждено было бы осуществиться. Поэтому такая причина приезда Паратова их, очевидно, менее всего бы устраивала. Но, может быть, Паратов приехал потому, что, узнав о предстоящем замужестве Ларисы, решил напоследок провести с ней время…
Вот этот вариант, очевидно, более всего бы устроил Кнурова с Вожеватовым. Поэтому Кнурова и Вожеватова при встрече с Паратовым занимает, очевидно, только один вопрос: зачем явился Паратов?
А чем определяется поведение Паратова?
Прежде всего надо понять, почему Паратов так стремился «приехать рано утром», т.е. в то время, когда ему вряд ли кто-нибудь мог бы встретиться на пристани. Может быть, и это связано с отношениями Паратова и Ларисы? Ведь эти отношения развивались на глазах у всего бряхимовского «света». Как ни бедна была Лариса, но она девушка «хорошей фамилии», и дворянин Паратов, «человек чести», должен был либо жениться на ней, либо не заходить в отношениях с ней так далеко. Паратов же, «чуть не женившись», сбежал… Возможно, что, возвращаясь в Бряхимов спустя год, Паратов хотел прежде чем кого-либо видеть (в том числе и Вожеватова), узнать, какова атмосфера в городе: помнят ли бряхимовцы о происшедшем год назад, каково нынче положение Ларисы. Поэтому в планы Паратова менее всего входила неожиданная встреча на набережной с Кнуровым и Вожеватовым. Ведь Паратов прибыл спустя два часа после «Самолета». Почему же Вожеватов, да еще и Кнуров дожидаются его?
Паратов. Лариса выходит замуж! (Задумывается.) Что ж… Бог с ней! Это даже лучше…
Мог ли Паратов мечтать о встрече с уже замужней Ларисой, поскольку не надо было бы ни в чем оправдываться? Думается, что вряд ли подобное возможно: где гарантия, что Лариса не вышла бы замуж по любви? В таком случае приезд Паратова был бы бессмыслен.
Но, может быть, Паратов рассчитывал именно на то, что Лариса, по-прежнему любя его, тем не менее вынуждена по необходимости выйти замуж за какого-нибудь случайного человека, Карандышева или еще кого-либо вроде этого? В таком случае все бы могло сложиться далее именно так, как это и случилось в пьесе… Но если бы подобное действительно входило в планы Паратова, то, очевидно, тотчас же после сообщения о замужестве Ларисы он должен был сразу задать бы вопрос: за кого она выходит? Ибо это было бы для него чрезвычайно важно. Но Паратов об этом так ни разу и не спросил. Совершенно очевидно, что не только не было у Паратова подобных планов. Наоборот, мы видим, что сообщение о предстоящем замужестве Ларисы повергло Паратова в состояние полной растерянности. Думается, что нет необходимости доказывать, что ни один человек (тем более самолюбивый барин Паратов!) не любит, когда его видят посторонние люди в таком состоянии, более того, знают даже причину этого: женщина, которую когда-то он бросил, теперь предпочла другого!