О чем ностальгируют советские люди
Михаил Виноградов: Страна затосковала по «совку» — это нормально
Ностальгия по жизни в СССР — примета времени. И только наши люди способны ностальгировать совершенно отчаянно
Массовое увлечение эпохой «совка» становится приметой времени. В 2009 году на трех основных российских каналах в прайм-тайм шли программы, посвященные популярным песням, быту и моде советской эпохи: «Достояние Республики» (Первый), «Лучшие годы нашей жизни» (Россия), «И снова здравствуйте!» (НТВ). А в ночных клубах и ресторанах давно стали популярными вечеринки, посвященные СССР. Между тем, всеобщая ностальгия в обществе может свидетельствовать о том, что большинство его представителей не удовлетворено нынешней ситуацией в стране.
В чем причины повальной тоски по СССР, рассуждает профессор психиатрии, руководитель Центра правовой и психологической помощи в экстремальных ситуациях Михаил Виноградов.
«СП»: — Михаил Викторович, массовая ностальгия — это нормально?
— Ностальгия по любому прошлому — абсолютно нормальное явление. Будет ли это ностальгия по царскому времени, как это было в советские годы, или о сталинском времени, или о Брежневе или Хрущеве. Это нормально, это присуще старшему, уходящему поколению, которое сегодня уже не состоялось и не принимает новое. Есть такой анекдот. Приходит внук к дедушке и спрашивает: «Дедушка, тебе когда лучше жилось — при Сталине, Брежневе или Ельцине?» «Конечно, при Сталине». «Но лагеря были, 20 миллионов людей расстреляли!» «Миленький, тогда я еще был мужчиной, а сейчас — импотент!» В этом, немного вульгарном анекдоте, заложена суть. Тогда он был молодым, ходил на лыжах, а она играла в теннис, за ней ухаживали. А что сейчас? Старые, никому не нужные, пенсия грошевая… Конечно, у большого числа наших соотечественников — ностальгия.
«СП»: — Что касается старшего поколения — все ясно. Но ведь те же передачи по ТВ смотрят не только старики, но и более молодое поколение. Что их притягивает в советском времени?
— Люди имеют разные психологические типы. Давным-давно американцы провели интересное исследование: кто идет в военные, кто в творчество, куда-то еще. Люди, склонные, чтобы ими управляли, тоскуют об авторитарном режиме. И люди, которые любят сами управлять, и знают, как это делать, тоже тоскуют об авторитарном режиме. Почему молодые люди идут в милицию? Власть получить. Почему молодые идут служить в армию? Все расписано: раз-раз, фюрер думает за нас. А таких людей у нас наберется три четверти нашего общества. Людей самостоятельных, творческих всегда было меньше. И тогда возникает ностальгия об авторитарном режиме, когда все было расписано и все были равны. Что люди имели в советское время? «Жигули», шесть соток, и двушку в хрущебе — но все это имели. А сейчас контраст: у одного «мерседес». А у второго — старенькая «пятерка», у этого дворец, и пресса этот дворец всем показывает, а у того так и осталась двушка в хрущебе. Это неравенство у определенной категории людей вызывает ностальгию пусть о нищем, но равенстве, пусть о жестком порядке, пусть с лагерями, но о порядке. Сейчас-то порядка нет: там убивают, там взятки берут, и все об этом пишут и говорят. А понять, что устройство общества зависит от нас самих, определенная категория граждан не хочет. Им ближе мысль, что должен быть царь-батюшка, или генсек, или партия должна править железной рукой. Люди тоскуют о властной железной руке, и тоска выражается в конкретике: вот было. Поэтому психологически, к сожалению — это один из вариантов нормы.
«СП»: — Левада-центр утверждает, что 60% россиян сожалеют о распаде бывшего СССР. Эта цифра не меняется два последних года. Если большинство тяготится неравенством и беспорядком, насколько сейчас эти настроения являются массовыми? Есть ли в этой массовости опасность социального взрыва?
— Опасности нет. Левада говорит, что люди жалеют о распаде СССР, а не об изменении строя. Не о том, что закончила свою жизнь КПСС. Причина — единое экономическое пространство, единый телеграф, железная дорога, энергетическое пространство, тесные связи между родственниками. Сейчас все это нарушено, и в этом отношении мы жалеем о том, что держава распалась. История показывает, и покажет нам снова, что держава восстановится в прежних границах: мы слишком многими веками связаны в единое целое — и менталитетом, и психологией, и экономическими факторами. Люди жалеют не о сталинском времени, не об авторитарном управлении — люди жалеют о распаде страны. Врач из СНГ, хороший специалист приезжает в Москву устраиваться на работу — а его диплом недействителен, на Украину надо ехать через два пункта пограничного досмотра… Мы привыкли совсем к другому, к единому пространству. И с этих позиций, с позиций распада державы, ностальгируют больше 60%, уверяю вас.
«СП»: — Все же, градус социального накала в обществе связан с количеством ностальгии? Была ли огромная ностальгия по прежним временам, например, в Гражданскую войну?
— Гражданская война ностальгии не имела. Идеология Гражданской войны была другая: были очень ловкие пропагандисты, подогретые Германией — Ленин, Троцкий, Каменев, Зиновьев и вся компания, и играли они на нищете народа, на абсолютном обнищании одних, и на том, что появился новый класс — буржуазия, люди богатые и преуспевающие. С 1905 года эти процессы шли вверх, и так же, как в нашем недавнем прошлом, немцы платили Горбачеву, чтобы он развалил страну, так и тогда немецкая пропаганда нам прикатила в пломбированном вагоне своего провокатора Ленина. Это совершенно другие механизмы. Ностальгия была, есть и будет, это свойство, присущее всем народам, и в большей степени — русским: люди мигрируют по всему свету, но ностальгируют по своей родине совершенно отчаянно только россияне. В Гражданскую мы имели совершенно другие факторы: с 1905 по 1917 год шло резкое расслоение общества. Возьмите Достоевского: герой романа «Идиот» тысячной купюрой прикуривает сигару на глазах у совершенно нищего — вот в чем причина.
«СП»: — Вы говорите, только русские отчаянно ностальгируют по родине. А почему, это наше особое свойство?
«СП»: — Это хорошо или плохо?
— Для страны — хорошо. Такая же ностальгия воспитывается 200 с небольшим лет в Америке. Они тоже говорят: мы — единая держава, сверхдержава.
Ностальгия по СССР не покидает россиян
Научно-
образовательный
портал IQ
Обезболивание ностальгией
Общества, пережившие исторические травмы, нуждаются в анестезии и психотерапии. Эти функции часто выполняет коллективная ностальгия по «старым добрым временам», например, позднесоветскому периоду «развитого социализма». Тоску по приукрашенному прошлому материализовали многочисленные музеи СССР, созданные энтузиастами. Она не просто конвертировалась в коммерческий продукт, но и помогла переосмыслить прошлое, рассказал IQ.HSE исследователь ностальгии, социолог Роман Абрамов.
Коллективная анестезия
Волны ностальгии стали частым феноменом ХХ века, когда происходили большие геополитические катаклизмы, мировые войны, революции, резкие социальные и технологические перемены. Ностальгия играла роль антидепрессанта, анестетика и адаптогена одновременно. Люди пытались найти спокойное и благополучное прошлое — и спрятаться в него, ненадолго забыться. Но этот эскапизм в итоге нередко помогал привыкнуть к новым условиям, адаптироваться.
Условным «золотым веком», или референтным временем, с которым сверялась современность, в коллективном сознании стала позднесоветская эпоха, двадцатилетие с середины 1960-х по середину 1980-х. Это время меньше ассоциировалось с историческими травмами (в отличие, например, от репрессивных 1930-х и «сороковых роковых») и больше — с относительной стабильностью для большинства населения СССР.
Ясно, что на деле эпоха «развитого социализма», более известная как «эпоха застоя» (или «длинные семидесятые»), отнюдь не была однозначной. Это время экономической стагнации, войны в Афганистане, кампаний против диссидентов (Александра Солженицына, Андрея Сахарова и пр.), эмиграции третьей волны. Однако эти события затрагивали не всех и выглядели менее травматичными — по контрасту с событиями очень непростых предыдущих десятилетий.
неопределенность будущего;
недовольство настоящим у разных социальных групп;
наличие материальных свидетельств (вещей, архитектуры, изображений), соответствующих ожиданиям ностальгирующих.
Современные общества с их идеологией непрерывных инноваций и перемен, при размывании традиционных систем ценностей, способствуют росту ностальгии. Тяга к прошлому, которое видится как более стабильное, понятное и обжитое, овладевает сознанием миллионов. Причем предметный мир — гигантская барахолка старых вещей — играет здесь особую роль.
Тоска в вещах
Ностальгическая экосистема — прекрасный пример симбиоза эмоций, воспоминаний, практических действий, институтов, людей и вещей. Все они преобразуют реальность — окрашивают ее в ностальгические тона, а с другой стороны, стимулируют ностальгическое потребление.
Вещи из «прекрасного далека» — это и сосуды ностальгии, и психологические якоря, и талисманы, и психоделические средства. Они помогают «телепортироваться» в прошлое (точнее, в мир иллюзий о нем), подобно машине времени или психотропным веществам.
Мода на все советское «предметно» проявила себя во множестве тематических интернет-сайтов (например, «Энциклопедия нашего детства»), телесериалов, ресторанов советской кухни, квазисоветских товаров («тот самый чай»), народных музеев и экспозиций.
Ретроспективное изобилие
Восприятие брежневской эпохи во многом определили личные воспоминания. Ностальгия охватила поколение тех, чье детство и юность совпали с «длинными семидесятыми», и даже тех, кто родился на излете существования СССР. У большинства участников движения «народной музеефикации» было относительно благополучное детство, что, несомненно, накладывает отпечаток на восприятие эпохи.
Вещи, все то, что окружает человека, влияет на его культурную социализацию. Это своего рода социальный импринтинг, который определяет дальнейшее восприятие действительности. Для части этого поколения советский мир казался странным и притягательным одновременно. В итоге «последнее советское поколение» (говоря словами Алексея Юрчака, автора книги «Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение») стало генераторами народной музеефикации позднего «совка», которая пришлась во многом на 2009–2012 годы. И если раньше советская повседневность выглядела как бедная красками и вещами, то в этих экспозициях она более чем живописна и разнообразна.
Пространство музеев советской повседневности отчасти напоминает блошиный рынок, перенасыщенный свидетельствами эпохи — от школьных тетрадей до автомобилей. Но создатели таких экспозиций не только реабилитировали советскую бытовую культуру. По сути, они писали неофициальную историю или, по крайней мере, противопоставляли ей свой нарратив.
Краудсорсинг коллекционеров
Новых музеев о советской жизни немало, они могут присутствовать в реальном и виртуальном пространстве (в том числе, как цифровые архивы свидетельств очевидцев). Среди наиболее интересных — Музей быта советских ученых «Академгородок» (Москва) — реконструкция повседневной жизни сотрудников Курчатовского института (кстати, чисто любительская инициатива), столичный Музей советских игровых автоматов, Музей социалистического быта в Казани, Музей советского детства в Севастополе, новосибирский Музей СССР, Музей СССР на ВДНХ и пр. Весьма профессиональный проект — Московский музей дизайна, который представил в Манеже выставки советского дизайна и упаковки 1950–1980-х годов.
Музеефицируется — профессионально и с участием волонтеров — история целых районов. Так, есть Музей авангарда на Шаболовке, который рассказывает об архитектуре района и его истории через личные воспоминания жителей. Существует проект об истории Басманного района. Один из пионеров таких инициатив — сайт «Северяне» («Московский север»), созданный в 2004 году (он позиционируется как «сайт памяти Бескудниковской железной дороги»).
Некоторые музеи весьма успешно капитализируют ностальгию. Например, Музей советских игровых автоматов работает как коммерческое предприятие: как ресторан, сувенирная лавка, точка аттракции для туристов — и как пространство взаимодействия родителей с детьми. Наконец, это лекционная площадка. Этот музей стал частью городского пространства.
Аффективное восприятие
В народных проектах репрезентация советского мира выдержана в духе идиллии или утопии. В интервью и обращениях на сайтах музеев их создатели предлагают приобщиться к доброму старому времени, совершить путешествие «в мир положительных эмоций». Проект «Энциклопедия нашего детства» обещает «возвращение в волшебный мир, где царили мороженое в стаканчике и уроки «физры», крепкая дружба и дефицитная жвачка». Создатели пишут: «Помните запах разбавленного спиртом фломастера и пионерского галстука под утюгом, вкус газировки за три копейки и холодной столовской котлеты? Значит, вы тоже из этого мира!» Главное намерение кураторов проектов — не фактуализация прошлого, а ностальгическая мифологизация — с помощью рефлексивной ностальгии.
По сути, это музеи аффекта, провоцирующие сильные психологические и физиологические реакции. Причем телесность играет существенную роль. Материальный мир советского заставляет посетителей участвовать в реконструкции реалий того времени: переодеваться в винтажные костюмы, танцевать твист, отдавать пионерский салют, опробовать советские игровые автоматы.
Этот фрейм взаимодействия, несомненно, отражает установку современных музеев на интерактивность. Но, в то же время, за ним нередко следует и переключение мировоззрения. Есть риск, что материализованный советский спектакль захочется продолжать за рамками музея, совершенно забыв о травмах той эпохи.
Кстати, механизм аффекта оправданно задействуют и музеи, посвященные самым трагическим событиям истории ХХ века: войнам, репрессиям и пр. Эмоциональная реакция соединяется с интеллектуальной, культурной и физиологической. Таков Музей истории ГУЛАГа. И экспонаты, и организация музейного пространства оказывают сильное (до слез и дрожи) воздействие на зрителей. Его эффект гораздо мощнее, чем у сухих фактов о том, сколько людей были уничтожены в сталинскую эпоху.
По ту сторону мифа
В 1990-е годы брежневский период советской истории трактовался как время стагнации, разложения коммунистической идеологии и системы управления. Во второй половине 2000-х эта эпоха представала в массовом сознании уже в другом свете. Появился запрос на ностальгию. Он был вызван неудовлетворенностью результатами рыночных реформ и экзистенциальными потребностями — обретения ценностной почвы под ногами. Ею и стало идеализированное прошлое, некий штиль на фоне частых штормов (прекаризации труда, резкой смены социальных ролей, экономических кризисов и пр).
Однако ностальгия не была всеобщей. Не все социальные группы тосковали по приукрашенному прошлому. Тяга к нему, скорее, проявлялась у тех, кто не был вовлечен в повседневность позднего советского времени, особенно в регионах и малых городах, которые переживали тотальный дефицит. Обычных людей — инженеров на заводе, мастеров в цеху, квалифицированных рабочих, доярок, водителей — по-видимому, чаще беспокоило не отсутствие свободы слова, а бытовые тяготы, например, отсутствие товаров. Нужно готовить ребенка в школу, а формы, ботинок, рубашки в продаже нет. Их нужно доставать. Каждое бытовое действие сопровождалось гигантскими затратами сил, что было довольно странно для технически развитой страны, запускавшей космические корабли.
А жителям крупных городов, гуманитарной или технической интеллигенции часто не хватало интеллектуальной свободы, «воздуха» чтения (многое было запрещено), поездок за границу (культурного отдыха). Это были квазипотребительские и гражданские ожидания. У этой прослойки ностальгия проявляется меньше. Они даже немного удивляются этому интересу к советскому дизайну. Ведь в свое время люди мечтали о том, что они купят не радиоприемник «Океан», а какой-нибудь «Philips» или «Grundig».
Но все эти бытовые ожидания и трудности были характерны для родителей. А дети и подростки воспринимали то время с неким романтизмом. Они гоняли на велосипедах, носили ключи от дома на шее, играли в казаков-разбойников и были счастливы. Казалось, что впереди, за поворотом, их ждет «прекрасное далеко». Но этот миф внезапно умер. Да здравствует миф!
Старт рефлексии
Любопытно, что ностальгия позднесоветских поколений по периоду застоя способствовала рефлексии, более взвешенному осмыслению той эпохи. В середине 2000-х произошел резонанс — или встречное движение. С одной стороны, о прошлом размышляли самые обычные люди (сначала в многочисленных сообществах в живом журнале, затем в блогах, на сайтах и пр.), с другой — ностальгией всерьез заинтересовался академический мир: историки, социальные антропологи, культурологи. Стало ясно, что этот феномен обществу необходимо изучать, с тем, чтобы понять и осознать себя. И при этом, по возможности, отказаться от идеологических клише.
В начале 2000-х годов исследования ностальгии были, в основном, на Западе. Ряд работ вышел у российско-американского историка культуры, антрополога Сергея Ушакина. Довольно много было посвящено феномену остальгии в Германии (нем. Ostalgie от Ost — «восток»), тоски по бывшей ГДР. Это пример самой ранней тяги к ушедшему социалистическому прошлому, как к затонувшему «Титанику» (немецкие авторы стали писать об этом феномене с конца 1990-х).
В России поначалу выходили, скорее, журналистские материалы, особенно вокруг ностальгического потребления — например, открытия ресторанов в советском духе, использования квазисоветских брендов. Стало очевидно, что идет волна материализации ностальгии. Но она началась за три-четыре года до этого, когда люди разных профессий — журналисты, предприниматели, инженеры — вдруг по собственной воле решили собирать вещи и открывать в приобретенных для других целей домах, квартирах и гаражах музеи, посвященные СССР, и демонстрировать свои коллекции. Развивалась народная музеефикация.
Без шор
Очень долго рассуждения на тему застоя сводились к тому, что была плановая экономика, нерациональный Госплан, и отдельные функционеры, например, Алексей Косыгин, что-то делали. Сейчас ряд исследователей (например, Алексей Сафронов) занимаются изучением советской экономики, реформ, выясняют, почему и как действовало «нефтяное проклятье» и пр. Ясно, что простая стигматизация в духе «период застоя» ничего не дает в исследовательском смысле, — нужен глубокий всесторонний анализ.
В России исследованиями советской эпохи занимается, например, Галина Орлова, которая изучает советских физиков-ядерщиков. На Украине коммеморацию эпохи СССР анализирует литературовед и культуролог Валентина Хархун. Наконец общество стало воспринимать позднесоветское время как комплексный, многослойный, составленный из историй разных социальных групп период, а не только как историю, в которой действовали старцы из Политбюро, трудно было достать колбасу, но люди были счастливы, потому что существовала стабильность. Наконец формируется аналитический взгляд на прошлое. А у молодых людей тем временем стало модно тосковать по 1990-м.
IQ
Исследование музеефикации позднего советского времени поддержано Научным Фондом НИУ ВШЭ
Ностальгия по Советскому Союзу
Сначала люди (в России) с энтузиазмом «гонятся» за «светлым будущим», а потом с восторгом ностальгируют по «светлому прошлому».
Память милосердная старуха,
Ностальгии сладкое вино,
Нам нальет стакан и мы под мухой
Будем славить прошлого дерьмо.
Главные мракобесные тренды нынешней России: Сталин — выдающийся правитель страны; СССР — лучшая эпоха в российской истории. Ностальгия по душегубству зашкаливает. На портале ВКонтакте есть даже огромные группы ностальгоев «Я люблю СССР» и «Назад в СССР».
«Ностальгия по советскому» или «по совку» весьма многолика и многогранна — от восхваления убогого совкового быта, «замечательная» социальная система (бесплатные образование и медицина, равенство возможностей и т.д.) до «великих», или «грандиозных» целей и восхваления советских вождей, прежде всего, Ленина и Сталина.
Каковы причины декоративной посткоммунистической ностальгии? Плакальщиков действительно много и они касаются самых разных сторон прошлой жизни: светлая память об ушедшей молодости, тоска по кладбищенской «стабильности», ущербным «социальным гарантиям» и «справедливости» массовых чисток, утрата чувства принадлежности к великой милитаризованной державе и единой экономике… Мол, СССР был справедливой народной страной, где человек человеку был друг и товарищ. Еще — резкое снижение жизненного уровня огромной массы населения в 90-х, неспособность большинства приспособиться к рыночным отношениям, неприспособленность к новому или неудовлетворенность произошедшими изменениями, разочарование текущей ситуацией, ежедневная борьба за выживание.
Любители «совка» горюют о распаде СССР, подвергают сомнению тезис о тоталитарности существовавшего в Советском Союзе режима, опровергают жуткие негативы советского общества, культивируют «советское ретро», апеллируют ко времени, когда всё было «просто», идеализируют совковые идеалы и ценности, «заботу государства» и «равенство возможностей». Они уверены в том, что Советский Союз был более эффективным государством всеобщего благосостояния, военной сверхдержавой, где было гораздо меньше экономической неопределенности и неравенства по сравнению с сегодняшним днем.
Нет сомнений в том, что важной причиной ностальгии и явной идеализации советского прошлого является явное или скрытое недовольство современной властью… Но и сама власть одержима опасной ностальгией по утраченной империи, в ее основе которой лежат имперский синдром и тоска по сильной руке. Ностальгия по СССР — это утрата чувства принадлежности к великой державе, тоска по грозной империи, сильному государству, вселявшему страх во врагов. Слишком многим нравилось сильное и огромное государство, которого боялся весь мир. Забывали, что любые империи, тем более созданные на основе страха, запретов и подневольного труда, — не имеют будущего. Человек как разумное создание всегда будет рваться к свободе.
Российский старожил давно заприметил острую востребованность старого, ибо каким бы мерзотным ни казался текущий режим, следующий за ним будет таким, что заставит вспоминать предыдущий с томительной ностальгией. Страна живет в атмосфере реставрации сталинизма, ностальгии и восторга перед исчезнувшей великой империей. Пафос, цветущий вокруг победы во Второй мировой так велик, что забывается, какой ценой она далась и какую цену за нее страна платила еще много лет после.
Мол, СССР — первая социальная страна с бесплатной медициной и образованием, общество человека творца, где нет частной собственности на средства производства, где каждый не враг друг другу, а друг и помощник…
Эй, коммуняки, если ваш СССР был таким замечательным, то чего же даже железный занавес и выездные визы не могли предотвратить массовую утечку мозгов, да и в 91-м на защиту отечества не только не вышла ни одна собака, но даже охранка растворилась, точнее — сама его продала с потрохами?
Пафосный миф социализма, списанный с конфетных коробок «Сталин в окружении муз» и напоминающий фонтан на ВДНХ, по сей день не растерял амбиций своего оригинала: чем дальше в прошлое отступала советская власть, тем больше в моду входили ее артефакты и утопии, усиливались игры с кровавым прошлым, брежневский застой трансформировался в процветание, а жуть массовых казней — в идиллию.
По словам Александра Гениса, ностальгия позволяла играть с прошлым, помещая его в безопасную музейную зону, украшаемую и возрождаемую средствами массовой информации: ущербный мир возрождался в исковерканном и зомбированном массовом сознании таким, каким он никогда не был: бедным, но честным, скудным, но равным, простым, но безыскусным, коммунальным, но добрососедским, голодным, но вкусным, скучным, но беспорочным. «Призрак социализма соткался из этого морока. Не обращая внимания на зыбкое настоящее и смутное будущее, он зовет в прошлое, полное магических и сверхъестественных феноменов, которые отравляли старую и заражают новую жизнь». Оказывается, даже «массовые» репрессии затронули, по словам совкофилов, только (. ) 1 процент населения и касались в основном номенклатурных граждан, а количество осужденных никогда не превышало показатели, например, в той же архидемократической Америке.
Массовую ностальгия по прошлому подпитывают и внушают людям среднего и старшего возраста, забывшим то, что они когда-то ненавидели и осуждали на кухнях.
Исследователи Г. Е. Зборовский и Е. А. Широкова утверждают, что ностальгические настроения буквально пронизывают Россию. Огромные группы населения сочувствуют идеалам, провозглашенным в советском обществе коммунистическим учением. В качестве примера авторы исследования называют обращение к внешней атрибутике советского государства: принятие Государственной Думой закона о государственной символике и гимн, написанный на старую музыку композитора А. Александрова.
В Москве в последние годы были открыты несколько ресторанов в советском стиле, в некоторых из них проводятся «ностальгические вечеринки», где молодые люди, одетые как пионеры, танцуют под советскую музыку.
Я обратил внимание на то, что ностальгия по СССР, совковость, совкопоклонничество и совкоугодничество совместимы с агрессивным неприятием диссидентства, инакомыслия, критичности, со злобным отношением к разоблачениям тоталитаризма и вождизма.
Свидетельствует П.Казарин: Советский человек мог оправдывать советский строй по незнанию. Но постсоветский сторонник Советского Союза делает это сознательно. Советский человек отвергал обвинения в адрес режима, потому что мог в них не верить. Постсоветский — выступает в роли адвоката дьявола. Постсоветский обыватель уже не может сослаться на то, что чего-то не знает. Что ему не доступны данные о реальных масштабах. Напротив, он их знает, но прячется за лукавое «зато». «Зато космические корабли». «Зато все боялись». «Зато стабильность». Все его «зато» — это лишь попытка оправдать персональным комфортом репрессии против других. Он убедил себя, что ему лично было уютно в старой реальности — и он без тени сомнения готов разменять ее на судьбы других. Место наивности занял цинизм. Незнание сменилось подлостью. Постсоветский просоветский — это тот, кто сознательно отказался от правды. Тот, кто добровольно надел на себя шоры. Тот, кто готов выносить в одну часть уравнения персональный комфорт, а в другую — судьбы всех остальных. И если это не подлость, то что такое подлость?
Я сам считаю, что СССР в метафизическом плане не распался, а живет и процветает: тот же империализм, та же вертикаль власти, то же зомбирование народа, активная устремленность к восстановлению СССР — теперь на олигархической основе…
Фактически идеология власти выстроена на ностальгии и реванше, фальсификациях и обманах. Все эти годы народу внушали, что СССР был великой непобедимой страной (которая, кстати, была не в состоянии справиться с франкистской Испанией или маленькой Финляндией, да и в Афганистане получила под самое немогу), а миллионы погибших — это враги, с которыми боролась великая страна, «ибо был такой исторический момент».
Тоска по империи? Империя была сильным государством? Почему тогда проигрывали войны, отдавали территории за бесценок, относились к простому человеку как к скоту? Массовые репрессии, цензуру, всепронизывающую пропаганду, культ личности помню, а вот реальную экономическую мощь, социальную защищенность, надежную систему здравоохранения что-то не припоминаю… Зато помню противоестественный отбор, кремлевские распределители, вороватых комсомольских боссов, спецполиклинники и спецсанатории. Уничтожили сословные различия, но ввели различия по степени допуска к общественным благам. Сажали детей в тюрьму за одну картофелину или за за колосок, а взрослых — за убеждения или веру. Переселяли одни народы и готовили переселения других, уничтожая по пути стариков и детей.
Самую чудовищную идеологию, позволяющую положить за «великую идею» еще более великое количество людей, именовали «передовой», а подавление личности, ее низведение до уровня муравья в муравейнике — торжеством справедливости…
По мнению русского поэта Юрия Нестеренко, уже тот факт, что огромное количество людей, называющих себя русскими патриотами, ностальгирует по советскому режиму, причинившему русским больше зла, чем все враги за всю российскую историю, а антикоммунистов именует «русофобами» — причем это уже нельзя объяснить неведением — уже даже не просто диагноз, а патологоанатомия.
Поддержка самых гнусных режимов на планете Земля («В какой-нибудь далекой Африке живет кровавый упырь, его международный суд обвиняет в геноциде собственного народа, а Россия встает на его защиту»); финансирование и вооружение тиранов и живодеров, мощная финансовая поддержка симулирующих коммунистический партий за счет нищеты собственного народа, неэффективная и разорительная система управления, подавление свободы, всеобщий пофигизм, низкая продолжительность жизни, интеллектуальная и моральная деградация, торжество некомпетентности и непрофессионализма во всех сферах и на всех уровнях, включая и так называемую элиту — вот что такое СССР на самом деле. Причем всё это — на фоне массовой алкогольной деградации, в разы превысившей тот порог, на котором возрождение нации еще возможно хотя бы чисто физически.
Люди в СССР ценились настолько низко, что даже имперское расширение мыслилось в категориях территорий, а не населения: угробить миллион-другой человек, чтобы приобрести или не отпустить очередной клочок земли, — это достойное великого правителя деяние, а те, кто этого не понимает, сплошь «пятая колонна» и «предатели национальных интересов».
Любая империя, империя во всех ее вариантах, это только зло, вопиюще бессмысленное предприятие, оплачиваемое огромными жертвами, но изначально обреченное на деградацию и распад.
Можно продолжать и продолжать, но из головы почему-то не выходят строки Александра Сергеевича Пушкина, задолго до нашего времени писавшего:
Мне счастья нет. Я думал свой народ
В довольствии, во славе успокоить,
Щедротами любовь его снискать —
Но отложил пустое попеченье:
Живая власть для черни ненавистна.
Они любить умеют только мертвых —
Безумцы мы, когда народный плеск
Иль ярый вопль тревожит сердце наше!
Им не стыдно, что их сегодняшнее государство представляет собой такую социальную катастрофу, что на медицину, образование и все остальное идет только то, что осталось от воровства.
Им не стыдно за вождей, извлекающих из людей всю мразь, самые низменные и темные качества человеческой природы.
Что там, где есть Хозяин, люди — расходный материал, что построена система, где царствует дарвинизм.
Им не стыдно за их конвент, невежественный и агрессивный, за некомпетентное правительство, за руководителей страны, игрушечных суперменов, поклонников силы и хитрости, не стыдно за народ, потерявший нравственные ориентиры.
Им не стыдно, что политической элитой стала шпана, чудовищные социальные отбросы, что они живут с властью, которая выросла из бандитов и проросла насквозь бандитами, что до тех пор пока общественные интересы и приоритеты будет определять вороватая шпана, будет торжествовать воровская этика.
Им не стыдно, что министры и олигархи чувствуют себя тем лучше, чем хуже живется их соотечественникам, что в услужении у мерзавцев могут быть только негодяи, что единственный действующий закон — это беззаконие, что когда у власти оказываются воры, честность становится уголовно наказуемой.
Им не стыдно, что живут в воровском государстве, и это государство их в принципе устраивает — не устраивает лишь распределение наворованного.
Им не стыдно, что величие государства ассоциируется с количеством неприятностей, которое они могут доставить миру. Им не стыдно, что пафос — их основное производство, что они ничего не могут предложить человечеству, кроме шантажа.
Им не стыдно, что сняты сняты все моральные запреты, отменено действие закона, не стыдно за моральную деградацию нации, за агрессивную озлобленность, за то, что их «нравственные опоры» по-прежнему не переносят правды — и требуют продолжения балагана.
Им не стыдно, что они перестали стесняться самых позорных вещей, что последняя сволочь здесь непременно в первых рядах, что в мире они ассоциируются с уголовщиной, что размеры их гордости определяются масштабами их несчастий.
Им не стыдно, что в понятие нормы входит забитое молчание, что рабская немота открывает широкие перспективы: Северная Корея, Замбия, Уганда, Конго, Свазиленд, Эритрея, Мадагаскар, Бурунди… Что во всех этих странах рейтинги лидеров тоже растут вместе с объемом нанесенного ущерба.
Им не стыдно, что цинизм — главное чувство, которое продуцирует страна. Им не стыдно за холуйство, безответственность, подлость, пьянство, не стыдно за миллионы доносов, за очернительство, за уничтожение лучших, за палачей этих лучших…
Им не стыдно за потоки лжи, текущие с телеэкранов, не стыдно за зашкаливающий градус ненависти, за массовую агрессию и свинство. Им не стыдно, что две трети населения съело свой мозг, что зомбоящик превратил народонаселение в не желающую думать орущую протоплазму с пеной на губах, что страна не в состоянии генерировать демократию, технологии, экономику, развитие и безопасность. От мысли, во что они превратили людей, становится страшно.
Им не стыдно, что мерзкая, направленная на самые низменные, самые животные, самые негативные человеческие чувства пропаганда, соединенная с самым мощным средством ретрансляции идей, повергла в сумасшествие, в форменное безумие, абсолютное большинство народонаселения большой страны.
Им не стыдно, что в стране фальшиво всё — от сыра до президента, что сама страна становится самой страшной для них чужбиной, что в стране действуют строгие законы о защите собак, но бездействуют — о защите людей. Что сами отрезали себя от цивилизованного мира.
Им не стыдно за тотальное беззаконие…
Им не стыдно за вечно воюющую страну, испокон веков посылающую своих мальчиков воевать не известно за что…
Им не стыдно, что страна умеет только одно — убивать своих лучших. Свою молодежь. Что она не может просто дать спокойно жить своим же собственным детям.
Им не стыдно, что они снова готовятся. Готовятся воевать. И снова готовятся воевать — своими детьми. Им не стыдно, что если годами дебилизировать свое население, насаждать агрессию, злобу, ненависть, ксенофобию, что если постоянно талдычить: «Убивай вездесущих врагов!, — то эта накопившаяся агрессия, эта злость просто так не рассосутся, они обязательно должны будет выплеснуться наружу.
Им не стыдно за чернуху и безнадегу, которая их окружает, за ту беспросветность, в которой они живут, и из которой только два выхода — алкоголизм и война. Война не важно где, не важно с кем, не важно за что. А в девяноста процентах случаев война еще и совмещенная с алкоголизмом. Они снова готовятся. Готовятся воевать. И снова готовятся воевать — своими детьми.
Им не стыдно, что жены отказываются от своих погибших мужей-солдат, а родители своим молчанием отказываются от своих оказавшихся в плену сыновей, что к своим солдатам здесь всегда относились наплевательски: пропал Никим — ну и фиг с ним.
Они привыкли к смертям, катастрофам и трагедиям. Здесь так принято. В Мордоре по-другому не бывает. Не может быть. И не будет. Пока все не взорвется ко всем чертям окончательно.
Им не стыдно, что за пятнадцать лет золотого дождя они умудрились проспать всё, что страна стремительно скатывается в мракобесие, беднеет, дичает, взрывается агрессией каждый божий день то тут, то там, что жизнь не стоит ломаной копейки, что общество атомизировано до крайности и ненавидит всех остальных, кто не входит в их маленький кружок, что все институты разрушены, экономика раз за разом сворачивает с магистрального пути на трассу Венесуэла-Гондурас-Куба…
Им не стыдно, что на глазах происходит конголизация страны, что из темноты лезут совсем уж дистиллированные упыри. Уже совсем конченное зло. Эталонное. Без примесей.Что власть делает всё, дабы басню ускорить до максимально возможных скоростей, так что, возможно, все произойдет быстрее.
Им не стыдно, что в стране веками убивали ген свободолюбия, вольнодумства, предприимчивости, трудолюбия, инакомыслия, самостоятельного мышления, критического восприятия информации. Им не стыдно, что они не могут жить свободными, что им страшно жить свободными, и эту доставшуюся им бесплатно свободу они с величайшей радостью при первой же возможности обменяли на «вертикаль власти», на «стабильность» или «величие».
Им не стыдно, что они так и не научились извлекать уроки из истории, зато овладели поразительной способность настаивать, что их позор — это их гордость, настаивать на позоре, как на гордости.
Им не стыдно, что в стране никогда ничего не меняется, что критическое восприятие информации напрочь утрачено, что страна существует в каком-то вымороченном, параллельном измерении, что время вперед не движется, что ничего никогда не меняется, что страна живет в выдуманном мороке и борется с выдуманными вызовами, с выдуманными врагами. Все то же самое. Все те же самые лживые и героические мифы.
Люди платят, народы платят. За свою слепоту, за неграмотность, за невежество. Платят сами.