О чем ода державина бог
«Бог». Анализ оды Державина
О ты, пространством бесконечный,
Живый в движеньи вещества,
Теченьем времени превечный,
Без лиц, в трех лицах божества!
Дух всюду сущий и единый,
Кому нет места и причины,
Кого никто постичь не мог,
Кто все собою наполняет,
Объемлет, зиждет, сохраняет,
Кого мы называем: бог.
Измерить океан глубокий,
Сочесть пески, лучи планет
Хотя и мог бы ум высокий, –
Тебе числа и меры нет!
Не могут духи просвещенны,
От света твоего рожденны,
Исследовать судеб твоих:
Лишь мысль к тебе взнестись дерзает,
В твоем величьи исчезает,
Как в вечности прошедший миг.
Хаоса бытность довременну
Из бездн ты вечности воззвал,
А вечность, прежде век рожденну,
В себе самом ты основал:
Себя собою составляя,
Собою из себя сияя,
Ты свет, откуда свет истек.
Создавый всe единым словом,
В твореньи простираясь новом,
Ты был, ты есть, ты будешь ввек!
Ты цепь существ в себе вмещаешь,
Ее содержишь и живишь;
Конец с началом сопрягаешь
И смертию живот даришь.
Как искры сыплются, стремятся,
Так солнцы от тебя родятся;
Как в мразный, ясный день зимой
Пылинки инея сверкают,
Вратятся, зыблются, сияют,
Так звезды в безднах под тобой.
Светил возженных миллионы
В неизмеримости текут,
Твои они творят законы,
Лучи животворящи льют.
Но огненны сии лампады,
Иль рдяных кристалей громады,
Иль волн златых кипящий сонм,
Или горящие эфиры,
Иль вкупе все светящи миры –
Перед тобой – как нощь пред днем.
Как капля, в море опущенна,
Вся твердь перед тобой сия.
Но что мной зримая вселенна?
И что перед тобою я?
В воздушном океане оном,
Миры умножа миллионом
Стократ других миров, – и то,
Когда дерзну сравнить с тобою,
Лишь будет точкою одною;
А я перед тобой – ничто.
Ничто! – Но ты во мне сияешь
Величеством твоих доброт;
Во мне себя изображаешь,
Как солнце в малой капле вод.
Ничто! – Но жизнь я ощущаю,
Несытым некаким летаю
Всегда пареньем в высоты;
Тебя душа моя быть чает,
Вникает, мыслит, рассуждает:
Я есмь – конечно, есть и ты!
Я связь миров, повсюду сущих,
Я крайня степень вещества;
Я средоточие живущих,
Черта начальна божества;
Я телом в прахе истлеваю,
Умом громам повелеваю,
Я царь – я раб – я червь – я бог!
Но, будучи я столь чудесен,
Отколе происшел? – безвестен;
А сам собой я быть не мог.
Неизъяснимый, непостижный!
Я знаю, что души моей
Воображении бессильны
И тени начертать твоей;
Но если славословить должно,
То слабым смертным невозможно
Тебя ничем иным почтить,
Как им к тебе лишь возвышаться,
В безмерной разности теряться
И благодарны слезы лить.
«Бог» — одна из лучших од Гаврилы Романовича Державина стала первым произведением русской литературы, заслужившим такую широкую мировую известность. Вскоре после появления в печати она была переведена на английский, испанский, итальянский, польский, чешский, греческий, латинский, шведский и японский языки; существует также не меньше 15 французских и 8 немецких переводов.
Это неудивительно: тема стихотворения — величие Бога и постижение человеком, личностью Божественной сущности — поистине жива во все времена и актуальна для всех народов. К тому же ода проникнута не духом церковной ортодоксии, а своеобразным космическим пантеизмом, отождествляющим, как известно, Бога и все силы, движущие миром.
В собственных «Объяснениях» к своим сочинениям Державин писал о строчке «Без лиц, в трёх лицах божества», что «кроме богословского православной нашей веры понятия, разумел тут три лица метафизические: бесконечное пространство, беспрерывную жизнь и неокончаемое течение времени, которое Бог в себе совмещает». (Державин Г.Р. Стихотворения. Л., 1957. C. 381.)
Поэт задумал это произведение ещё в 1780 году, во время пасхальной заутрени в Зимнем дворце; тогда же на бумагу легли и первые строки. Однако окончательно мысль и образ созрели только через четыре года и начали проситься наружу.
«Он… взялся за перо, но все-таки суета житейская, городская мешала ему. Сердце хотело уединения, он решил бежать. Вдруг объявил жене, что едет осматривать белорусские свои земли, в которых никогда не был, хоть владел ими семь лет. Стояла самая распутица, о дальней дороге нечего было думать. Жена удивилась, но он ей не дал опомниться. Доскакал до Нарвы, повозку и слуг бросил на постоялом дворе, снял захудалый покойчик у старой немки и заперся в нём.
Он писал, пока сон не валил его на постель, а проснувшись, вновь брался за работу. Старуха носила ему пищу. Он работал в таком же диком уединении, в таком же неистовом напряжении телесных и душевных сил, в каких Челлини отливал некогда своего Персея…».
(Ходасевич В.Ф. Державин. М., 1988. С. 106.)
Державинская ода написана знаменитыми в русской поэзии десятистишными одическими строфами четырехстопного ямба, канонизированными еще Ломоносовым. Первые 6 строф обращены непосредственно к Богу; вглядываясь в Него со всех возможных сторон, поэт пытается постичь Его всеобъемлющее могущество.
Подбор образов передает всё мыслимое разнообразие мира, подвластного божеству: здесь и океан, и пески, и лучи планет, и миллионы светил — весь оформленный Божественной волей хаос; здесь цепь живых и смертных существ, здесь их история как часть вечности. Но по мере того, как открывается поэту величие божества, растет изумление Державина перед собственной способностью к его постижению — и последующие 5 строф становятся гимном Человеку, ода Богу превращается в оду «божественному сыновству человека», по выражению В.Ф. Ходасевича.
Апофеоз её — торжественная чеканная формула:
Я связь миров, повсюду сущих,
Я крайня степень вещества;
Я средоточие живущих,
Черта начальна божества;
Я телом в прахе истлеваю,
Умом громам повелеваю,
Я царь — я раб — я червь — я бог!
Не сосчитать, сколько раз цитировалась последняя строка! Особую убедительность тексту придает противопоставление двух интимных местоимений: «Ты» (Бог) — и «я» (человек). Тем самым мощь и пафос державинских строк становятся личным приобретением каждого, кто дал себе труд в эти строки вчитаться.
В оде «Бог» Державин полностью господствует над своим материалом — словом. Гармонично сочетаются потоки однородных перечислений; уместны и ненавязчивы вопросы и восклицания; замечательно использованы анафоры, просты и весомы эпитеты, редкие метафоры и сравнения. Здесь, как нигде, поэт-живописец предстает поэтом-мыслителем.
Напомним многозначительный факт, описанный многими мемуаристами:
«От рождения был он весьма слаб, мал и сух. Лечение при- менялось суровое: по тогдашнему обычаю тех мест, запекали ребенка в хлеб. Он не умер. Было ему около году, когда яви- лась на небе большая комета с хвостом о шести лучах. В наро- де о ней шли зловещие слухи, ждали великих бедствий. Когда младенцу на неё указали, он вымолвил первое свое слово: — Бог!». (Ходасевич В.Ф. Державин. М., 1988. С. 7.)
Бог Г. Р. Державина
1. О смирении и дерзновении в оде «Бог» Г.Р. Державина
(К 200-летию со дня смерти Гавриила Романовича Державина)
Гавриил Романович Державин (1743 — 1816) — один из немногих поэтов, которому удалось в своём творчестве гармонично соединить глубину человеческого смирения с высотой духовного дерзновения. Почему сочетание именно этих двух качеств играло столь высокую роль в его духовной поэзии? Объяснение находим в словах протоиерея Валентина Свенцицкого: «Без смирения дерзновение становится дерзостью. Без дерзновения смирение становится слабостью. Истина только в соединении двух этих требований духовного устроения, требований христианского идеала.» И духовная поэзия Державина преподносит очень глубокие уроки того, как надо сочетать два этих начала. Взаивмосвязь смирения и дерзновения в своём обращении к духовным темам Г. Р. Державин лаконично выразил в двух стихах:
«Не собой блистал я — Богом;
Вне себя я Бога пел.»
В оде «Бог» (1784) гармоничная мера этих двух равновеликих и взаимообразующих начал нашла наиболее полное выражение. И здесь мы очень многому можем научиться.
1. Из чего рождается смирение у Г.Р. Державина? Из размышления о своей ничтожности? Отнюдь нет. Из размышления о природе Божественного естества!
«О Ты, пространством бесконечный,
Живый в движеньи вещества,
Теченьем времени превечный,
Без лиц, в трех лицах Божества!
Дух всюду сущий и единый,
Кому нет места и причины,
Кого никто постичь не мог,
Кто всё собою наполняет,
Объемлет, зиждет, сохраняет,
Кого мы называем: Бог.
Не могут духи просвещенны,
От света Твоего рожденны,
Исследовать судеб Твоих:
Лишь мысль к Тебе взнестись дерзает,
В Твоем величьи исчезает,
Как в вечности прошедший миг.»
Когда это размышление переходит к сравнению величия Божия с его творением и в частности с человеком, то в видении их несоразмерности рождается глубина человеческого смирения:
«Как капля, в море опущенна,
Вся твердь перед Тобой сия.
Но что мной зримая вселенна?
И что перед Тобою я?
В воздушном океане оном,
Миры умножа миллионом
Стократ других миров, — и то,
Когда дерзну сравнить с Тобою,
Лишь будет точкою одною;
А я перед Тобой — ничто.
Ничто!»
Державин два раза повторяет «ничто», причём второй раз с восклицательным знаком. Это вполне согласуется со словом преподобного Симеона Нового Богослова: «Всякому человеку необходимо знать себя самого, что он – ничто. Того, кто не знает себя самого, что он ничто, не может спасти Сам всемогущий Бог при всем том, что желает спасти его. И если бы кто принес Богу в дар весь мир (что конечно невозможно), а не думал о себе, что есть ничто, не может спастися никоим образом».
2. Из чего же рождается тогда духовное дерзновение? Искреннее смирение, возникающее в результате сравнения своей ничтожности с величием Божиим, обладает такой чудесной и могущественной силой, что из него и рождается дерзновенное «блистание» Богом. В стихотворении это происходит совершенно неожиданно всего лишь через тире:
«Ничто! — Но Ты во мне сияешь
Величеством Твоих доброт;
Во мне себя изображаешь,
Как солнце в малой капле вод.»
То есть несмотря на моё ничтожество, даже благодаря ему, точнее осознанию его я становлюсь вместилищем божественной благодати.
3. Чем питается это дерзновение кроме смирения? Осознанием и сердечным ощущением в себе божественной Жизни:
«Ты есть! — природы чин вещает.
Гласит мое мне сердце то,
Меня мой разум уверяет,
Ты есть. »
Это не логический вывод, а глубоко прочувствованная живая истина.
4. Итак, благодаря Богу, пребывающему во мне и позволяющему Себя почувствовать, моя ничтожность становится чудным сосудом великих замыслов Божиих и их осуществления:
5. Но самый великий замысел Бога о нас заключается в том, чтобы мы осознали себя во Христе и пребывали в этом сердечном осознании. Поэтому далее поэт возвышается до богочеловеческого осознания себя во Христе:
«Я связь миров, повсюду сущих,
Я крайня степень вещества;
Я средоточие живущих,
Черта начальна Божества;
Я телом в прахе истлеваю,
Умом громам повелеваю,
Я царь — я раб, я червь — я Бог!»**
Это самоосознание являеет всю библейскую историю человека в восьми словах:
Обобщающим венцом этого самоосознания себя во Христе звучат стихи:
В своём творении Г.Р. Державин призывает и нас идти этим путём смирения и дерзновения во Христе в бессмертие Отца.
*Без указанного сравнения человеку трудно достигать необходимой глубины смирения.
**«В силе воплощения Божия соделываясь не только чадом Божиим, но и причастником Божественного естества, восторг его (человека): «я Бог» соделался не хвастовством червя, но благоговением человека, величающего в себе действие благодатного
милосердия Божия, возведшего его из червя в Бога» (Шишков)
«. Каждое слово в предложенном образе, как гвозди в кресте Господа» (Александр Краснослабодский)
2. Ода Г.Р. Державина «Христос»
К 200-летию появления в печати оды Державина «Христос» (1814)
Что же предстваляет собой это произведение, о котором в своё время так восторженно отзывался Мицкевич, и которое так заботливо старались навсегда похоронить апологеты атеизма? В оде «Христос» поэт «как бы на небо восхищенный» дерзновено обращается к самому Христу с вопросом: «Кто Ты?», превращая свою оду в молитвенную беседу с Ним. Такого, кажется не делал ещё никто. Разве что Иаков, видевший Бога лицом к лицу и дерзновенно просивший Его: «Скажи имя Твое» (Быт.32:29). Обращение это у Державина пронизано таким искренним молитвенным восторгом, что восклицательные предложения в нём сменяют друг друга. При этом ни на секунду не возникает сомнения в истинности этого неземного восторга, охватившего поэта, и заставившего изречь возвышеннейшие тайны, созерцателем и слушателем которых он стал.
Желая донести до современного читателя чудное веяние духа державинской оды «Христос», я печатаю её в сокращении, внеся некоторые изменения в текст, для того, чтобы подчеркнуть главную идею этого произведения, рождающуюся в духовном диалоге поэта и Бога. Да простит меня Державин за эту попытку реконструировать сокровенную суть его оды и те небольшие изменения, которые пришлось сделать ради этого.
«Никтоже приидет ко Отцу, токмо Мною» (Ин. 14:6)
О Сый, которого пером,
Ни бренным зрением, ни слухом,
Ниже витийства языком
Не можно описать, а духом
И верой пламенной молить!
Твоею благодатью пленный,
Как бы на небо восхищенный,
Тебя дерзаю я гласить. —
Тебя; — но кто же сущий Ты,
Что человеком чтим и Богом?
Лице, как солнца красоты!
Хитон, как снег во блеске многом!
Из ребр нетленных льется кровь!
Лучи — всю плоть просиявают!
Небесный взор, уста дыхают
Сладчайшим благовестьем слов!
Кто Ты, — что к нам сходил с небес
И паки в них вознесся в славе? —
Вовек живый и там и здесь
Несметных царств своих в державе,
В округе и средине сфер.
Кто Ты, — кого из древних лет
Сивиллы, маги и пророки
Приход предвозвестили в свет;
Полк горних сил сквозь блеск далекий
Дивился с трепетом кому,
Что Бога и Царя небесна,
Безсмертна суща, безтелесна,
Сходяща видят смерти в тьму?
Как! — Неба сын Ты? — ужас, мрак
Мои все пробегают кости!
Ты Бог? — но Твой поруган зрак
От человеческия злости!
Окровавленны красоты!
С злодеями на древе крестном
Висишь в томленьи скорбном, смертном,
Бледн, бездыханен, мертв! — Кто ж Ты?
Кто Ты? И как изобразить
Твое величье и ничтожность,
Нетленье с тленьем согласить,
Слить с невозможностью возможность?
Ты Бог, — но Ты страдал от мук!
Ты человек, — но чужд был мести!
Ты смертен, — но истнил скиптр смерти!
Ты вечен, — но Твой издше дух!
О тайн глубоких океан!
Пучина див противоборных!
Зачем сходил Ты с звездных стран!
И жил в селениях юдольных?
Открой себя, открой, молюсь!
И се — глас слышу сердца в дверях:
«Доколь воплю, доколь толкусь
«Воскреснуть в хладных маловерах?
«О света сын! о раб днесь тмы!
«Свлеки с себя покров твой бренной
«И мыслью, верой воскрыленной
«Мой Промысл о себе вонми:
Ты, в красоту свою влюбясь,
Возмнил быть Бог — и возгордился,
От Единицы отклонился
И свет Ея в тебе погас*.
Ты сам бы падши не возстал,
Когда б во Мне не воскресился**,
Не воскресясь — не возсиял,
Не возсияв — не возродился
В блаженство первородно вновь.
Се, как смирением, терпеньем,
Страданьем, скорбью, умерщвленьем
Возводит всех к себе Любовь!
Я Божий Сын: никто другой
Слепца привесть не может к свету,
Потерянному чувств стезей;
Лишь словом уст Моих согрету
Внутрь вскрыться могут очеса***.
Сходил Я к смертну естеству
От уз греховных мир избавить,
На прежней степени поставить
И уподобить Божеству.
О Всесвятый! Превечный Сый!
Свет тихий Божеския славы!
Пролей свои, Христе! красы
На дух, на сердце и на нравы,
И жить во мне не преставай;
А ежели и уклонюся
С очей Твоих и затемнюся,
В слезах моих вновь возсияй!
Чему учит нас эта таинственная молитвенная беседа поэта с Христом?
1. Прямому дерзновенному молитвенному диалогу с Богом. Своим вопросом «Кто Ты?» Державин стирает всякий стереотип, навязываемый ему извне. Он жаждет встречи с Богом живым. Он хочет слышать о Боге из уст Его, беседуя с Ним лицом к лицу и от сердца к сердцу. Это дерзновение духа, в котором он видит Господа как бы впервые, застыв в благоговенном изумлении. В этом тайна общения с Богом: без посредников и всегда как впервые.
2. Другая тайна заключается в размышлении о чудной Христовой природе, к которой мы призвыны свыше.
О тайн глубоких океан!
Пучина див противоборных!
Зачем сходил Ты с звездных стран!
И жил в селениях юдольных?
Сходил Я к смертну естеству
От уз греховных мир избавить,
На прежней степени поставить
И уподобить Божеству.
Се, как смирением, терпеньем,
Страданьем, скорбью, умерщвленьем
Возводит всех к себе Любовь!
Этому смирению, терпению и смерти для всего преходящего и тленного во время молитвы мы должны научиться у Любви, чтобы, познав её божественную природу, соединиться с нею в одно.
3. Третья тайна в том, что Христос должен воскреснуть в наших сердцах, а мы должны воскреснуть в Нём не в фигуральном смысле слова, а в самом прямом.
«Доколь воплю, доколь толкусь
«Воскреснуть в хладных маловерах?
Ты сам бы падши не возстал,
Когда б во Мне не воскресился,
4. Это воскресение происходит благодаря тому, что с принятым в наше сердце Христом очи нашего духа, соединившегося с Христовым духом в одно, «вскрываются» внутрь нас, и через это видение мы возвращаемся в божественную Единицу, от которой мы отпали.
Ты, в красоту свою влюбясь,
Возмнил быть Бог — и возгордился,
От Единицы отклонился
И свет Ея в тебе погас.
Я Божий Сын: никто другой
Слепца привесть не может к свету,
Потерянному чувств стезей;
Лишь словом уст Моих согрету
Внутрь вскрыться могут очеса.
5. А если эти духовные очи вновь затмеваются земными мыслями и чувствами, то слёзы раскаяния, омыв их, возвращают им чистоту бессмертного божественного зрения.
А ежели и уклонюся
С очей Твоих и затемнюся,
В слезах моих вновь возсияй!
Перед потрясающей красотой Христа, воссиявшего в слезах кающегося грешника меркнут все материальные и духовных сокровища мира.
Менее чем за два года перед своей смертью Г.Р. Державин благословил в своей оде «Христос» будушие поколения дерзать в познании Бога. Благословил не смущаясь задавать Ему напрямую вопрос «Кто Ты?». Достойны ли мы этого благословения? Это зависит от нашего внимания, к тем сокровищам духа, которые он открыл нам.
Чтобы придать полноту той диалогичности, которая наметилась в начале державинской оды, текст произведения были внесены следующие изменения:
*Ты, в красоту свою влюбясь,
Возмнил быть Бог — и возгордился,
От Единицы отклонился
И свет Ея в тебе погас.
«Он, в красоту свою влюбясь,
Возмнил быть Бог — и возгордился,
От Единицы отклонился
И отблеск в нем Ея погас»
**Ты сам бы падши не возстал,
Когда б во Мне не воскресился,
«Адам бы падши не возстал,
Когда б в Христе не воскресился».
***Я Божий Сын: никто другой
Слепца привесть не может к свету,
Потерянному чувств стезей;
Лишь словом уст Моих согрету
Внутрь вскрыться могут очеса.
«Так Он един: никто другой
Слепца привесть не может к свету,
Потерянному чувств стезей;
Лишь словом уст Его согрету
Внутрь вскрыться могут очеса.»
****Сходил Я к смертну естеству
«Сходил Он к смертну естеству».
3. «Молитва» Г.Р. Державина
Всем помнящим духовное родство
В завершение нашего краткого экскурса по духовным произведениям Г.Р. Державина обратимся к его стихотворению «Молитва» (1797). Оно менее известно чем две его бессмертные оды, однако заключает в себе не менее ценные сокровища духа, завещанные нам. В этом произведении Державину удалось соединить в одно целое вдохновенный псалом, достойный давидовой «Книги хвалений», молитву о мистическом соединении с Богом, достойную древних христианских аскетов и молитвенное прошение сына своей эпохи. И все эти три органичные произведения выходят из одного сердца, своеобразно переплетаясь в неповторимом духовном переживании поэта!
1. Итак, вначале о державинском псалме, достойном давидовой Псалтири:
«О Боже, душ Творец бессмертных
И всех, где существует кто!*
О Единица числ несметных,
Без коей все они — ничто!
О Средоточие! Согласье!
Все содержащая Любовь!
Источник жизни, блага, счастья,
И малых и больших миров!
Коль Ты лишь духом наполняешь
Своим цевницы твари всей,
Органом сим увеселяешь
Себя средь вечности Твоей,
И вкруг от мириадов звездных,
Пиющих свет с Твоих очес,
Сам черплешь блеск лучей любезных
И льешь их в океан небес;
И мне, по плоти праху тленну,
Когда на тот один конец
Ты вдунул душу толь священну,
Чтобы в гармонию, Творец,
И я вошел Твою святую:
О! ниспошли ж мне столько сил,
Чтоб развращенну волю злую
Твоей я воле покорил;
И так бы сделал душу чисту,
Как водный ключ, сквозь блат гнилых,
Как запах роз, сквозь дебрь дымисту,
Как луч небес, сквозь бездн ночных
Протекши, теми же бывают,
Что были в существе своем,
Или светлей еще сияют,
Чем злато, жженое огнем.»
2. Вторая составляющая этого произведения это молитва о мистическом соединении с Богом, достойная по своей силе и глубине такого христианского тайновидца как Исаак Сирин:
«Подаждь, чтоб все мое желанье,
Вся мысль моя един был Ты,
И истин бы Твоих алканье
Пожрало мира суеты;
Чтоб не был я ни горд, ни злобен;
На лоне нег не воздремал;
Но был душой Тебе подобен
И всю ее с Тобой сливал.
О сладка мысль и дерзновенна —
Желать с Творцом слиянну быть!
Когда придет неизреченна
Мне радость та, чтоб в Боге жить?
Когда с Тобой соединюся,
Любви моей, желаний край!
Где пред лицом Твоим явлюся,
Там мрачный ад мне будет рай!»
Здесь Державин проникается духом величайших христианских молитвенников, отрешённо сосредотачиваясь на сокровенной сущности и конечной цели всех искренних молений: на соединении с Богом в одно. Соединение с Богом в одно это единственное, что может противостоять ошибке Адама, который
«От Единицы отклонился
И отблеск в нем Ея погас.»
(Ода «Христос»)
Державин как никто живописует эту трепетную жажду слияния с Богом как бы вкусивши это неземное блаженство и будучи уже не в силах оторваться от него.
«. Царь всемирный,
Господь стихий и вещества —
Сей дух, сей ум, сей огнь эфирный,
Сей истый образ Божества —»
Однако человек не только образ Божий, но и подобие Его, потому что Бог вдунул в него свой дух жизни. Поэтому Державин так близко, почти тождественно по смыслу определяет духовную природу Бога и человека. В оде «Бог» он пишет:
«Дух всюду сущий и единый,
Кому нет места и причины,
Кого никто постичь не мог,
Кто всё собою наполняет,
Объемлет, зиждет, сохраняет,
Кого мы называем: Бог.»
В стихотворении «Бессмертие души» о духе как сокровенной сущности человека он пишет в том же смысле:
«Дух тонкий, мудрый, сильный, сущий,
В единый миг и там, и здесь,
Быстрее молнии текущий
Всегда, везде и вкупе весь,
Неосязаемый, незримый,
В желаньи, в памяти, в уме
Непостижимо содержимый,
Живущий внутрь меня и вне.»
Что же мешает одному быть всецело в другом, то есть духу человеческому быть всецело в духе Божием, являя тем самым совершенство Единицы, о которой Христос говорит в Евангелии: «Я и Отец — одно» (Ин.10:30)? И пребывание в этом единстве с Отцом не является ли сокровенной сутью жизни во Христе?
3. Наконец, о молитвенном прошении сына своей непростой эпохи, погрязшей в пороке, неправде и подобострастном лицемерии. Поэт молит Бога о том, чтобы ему ни на что не променять свою нравственную чистоту — залог того единства в Боге, в котором он видит смысл своей жизни:
«Чтоб правды, совести, закона,
Которы мне Ты в грудь влиял,
Из подлости, хотя б у трона***,
Я ни на что не променял;
Чтоб, знав мое происхожденье,****
Моих достоинств я не тмил;
Твоей лишь воле в угожденье
В лице царя Твой образ чтил;
Чтобы, трудясь я безвозмездно,
Творил самим врагам добро,
И как Тебе добро любезно,
Так ненавидел бы я зло;
Несчастных, утесненных слезу
Чтобы спешил я отирать;
Сердца, подобные железу,
Моей горячностью смягчать. »
Итак, в оде «Бог» Г.Р. Державин завещает нам смирение и дерзновение в обращении к Богу. В оде «Христос» он благословляет нас на прямой молитвенный диалог с Ним, а в стихотворении «Молитва» открывает всю полноту своего восхищения Божеством и пламенное стремление духовно соединиться с Ним в одно целое, не забывая при этом и о нравственном совершенствовании в этом мире*****. Какое счастье внимательно учиться у него всему этому.
*И всех, кто где-либо существует.
**Поэтому царь Давид, так пламенно любивший воспевать песнь Богу на десятиструнной
псалтири и других инструментах, осмысляется в этом контексте державинского псалма
как земное отражение Господа в его творческой ипостаси столь милое Ему.
***Даже у трона, где так опасно.
****То, что я создан по образу и подобию Божию.
***** Согласно евангельской заповеди «Ищите же прежде всего Царства Божия и правды Его» (Мф.6:33)