какая машина у хазина

Почем политолог для народа, или «Халтурка» для Хазина

Как известный экономист «торгует» аналитическими заключениями?

Конспиролог Михаил Хазин не перестает удивлять своей предприимчивостью. Обычно он занят составлением безумных и провокационных прогнозов, по которым его читателям якобы постоянно угрожает что-то страшное: девальвация рубля, ужасный голод, а то и вовсе распад страны. Делается это с единственной целью привлечения внимания к своей персоне. Легковерный обыватель, по замыслу Хазина, начитается сначала всяких кошмаров у него на сайте, а потом будет заходить туда снова и снова в надежде, что гуру поделится советом, как избежать грядущей катастрофы.

За небольшую сумму гонорара, как рассказывают знающие его люди, Хазин также готов обвинить во всех предсказываемых им грядущих напастях того, кого скажут. Приличные же эксперты, ясное дело, даже разговаривать с Хазиным не станут. А вот всякие беглые мошенники и тому подобная публика – за милую душу. Именно так, вероятно, нашли друг друга Хазин и осужденный за мошенничество беглый олигарх Сергей Махлай. Два года назад основной владелец ПАО «Тольяттиазот», гражданин США Сергей Махлай вместе с подельниками был заочно осужден в России за мошенничество в особо крупном размере. Их также обязали выплатить в общей сложности 87 млрд руб. потерпевшим в результате мошенничества. Но отдавать ничего Махлай пока не собирается, а вместо этого пытается всячески отомстить России, а также компании «Уралхим» Дмитрия Мазепина, которая подала на него заявление в СК РФ в 2012 году.

Вообще Хазин известен в экспертной среде тем, что составляет свои измышления против тех, на кого покажет палец заказчика, конечно, при условии, что тот заплатит. Иногда он увлекается настолько, что опускается до откровенной клеветы. Хазин, наверное, забыл, что два года назад он не раз объяснялся за распространяемую клевету перед правоохранительными органами. И вот теперь, видимо, решил, что опять все можно, да еще и заказ подвернулся.

«Нарастающие противоречия между элитными группировками» – такой казенной формулировкой озаглавил Хазин свой очередной заказной пасквиль. «В нашей стране (да и в мире, по большому счёту) происходят разные весёлые дела. И меня всё время спрашивают, что делать и куда смотреть», – начинает Хазин. «Например, на днях я (по совету друзей) зашёл на сайт аналитической группы А.И.С.Т., на котором нашёл подробный анализ финансового состояние компаний «Уралхим» и «Уралкалий». Те, кто внимательно читает мои тексты знает, что я следил за корпоративной войной владельца указанных компаний Мазепина и группой «Тольяттиазот» Махлая, и уже тогда всё у Мазепина было не очень хорошо». То есть, о «нарастании противоречий между группировками» слишком долго рассказывать у Хазина не получилось, и он начинает рассуждения про аналитический доклад группы А.И.С.Т. двухлетней давности, который по «совету друзей» он решил прочитать. Как оказалось, роль «друзей» выполняло одно крупное российское PR-агентство, нанятое Махлаем, которое не только посоветовало Хазину прочитать доклад, но и заплатила ему за это, а также снабдила техническим заданием – кого «мочить» и что говорить. Это и придает такой комический эффект попытке Хазина совместить пожелания заказчика и свои фирменные конспирологические бредни.

Интересно, что аналитический центр А.И.С.Т., выпустивший свой доклад о якобы плачевном финансовом состоянии компаний «Уралхим» и «Уралкалий», был создан за год до выхода этого доклада одним человеком и имеет уставной капитал в 20 тыс. руб. Ни до, ни после выпуска этого доклада «аналитический центр» больше ничем не отметился. Это наводит на мысль, что создан этот так называемый «аналитический центр» был специально для подготовки упомянутого «доклада». Сам же доклад был специально создан два года назад по заказу все того же Сергея Махлая. Главный вывод «исследования» – скорое и неминуемое банкротство «Уралхима» и «Уралкалия». Но прошло два года, а никаких признаков банкротства ни у той, ни у другой компании нет. То есть, прогноз А.И.С.Т. оказался точен примерно настолько же, насколько регулярные прогнозы Хазина о крахе доллара. Хазин сетует, что эти две «с виду публичные компании» не публикуют отчетность. При этом совершенно очевидно, что автор даже не удосужился нормально отработать ТЗ и зайти на сайты компаний, о которых он пишет, иначе он хотя бы был в курсе, что, например, «Уралхим» является частной компанией и публиковать отчетность не обязан, а годовая отчетность «Уралкалия» присутствует на сайте компании. Впрочем, такие небрежности – тоже фирменный почерк «экономиста Михаила Хазина».

Также Хазин возмущается, что его сын Дмитрия Мазепина Никита, выступающий в Формуле-1, осмелился нанести на свой гоночный автомобиль цвета российского флага. Понятно, почему от этого корежит американца Сергея Махлая, но гражданину России Хазину-то с чего вдруг не дает покоя использование российского флага российским спортсменом?

Как обычно, Хазин не упускает возможности пройтись по российской власти и ввернуть что-нибудь типа «либо президент не контролирует ситуацию, либо ему на нее наплевать». «В-пятых, история Уралхима и Уралкалия показывает, что государство достаточно наплевательски (в нашем конкретном случае) относится к своим регуляторным обязанностям», – пишет Хазин. Скорее, к своим обязанностям наплевательски отнеслись Хазин и его спонсоры, не удосужившиеся выдать ему хотя бы сколько-нибудь актуальную информацию, из-за чего несчастному конспирологу приходится выдумывать формулировки одна мутнее другой.

Заканчивает Хазин в своем фирменном стиле: внутриэлитные либералы из правительства и госкорпораций, которые держат в заложниках президента Путина, пошли на Россию войной. Контролируются либералы эти, разумеется, Госдепом из Вашингтона. Интересно, почему Хазина не посетила мысль о том, что Госдеп контролирует, скажем, американского гражданина Махлая? Было бы куда складнее и логичнее. За это ему, видимо, никто не заплатил.

Также Хазин известен своими резкими выпадами в адрес российской власти и прямыми оскорблениями федеральных чиновников. Больше других достается министру финансов Антону Силуанову. Хазин задается примерно такими темами: «Мы увидим, что большая часть населения макроэкономически безграмотна и по этой причине позволяет вешать себе на уши ту лапшу, которую, в частности, вешает министр финансов».

Наверное, Хазин исходит из того, что любое упоминание, кроме некролога – уже реклама. Однако в сообществе настоящих экономистов его экспертные таланты не воспринимают всерьез, а потребность в деньгах заставляет его браться за самые грязные и сомнительные заказы. Возможно, он надеется, что об этом забудут, как забывали обо всей не сбывшейся ерунде, которую он успел понаписать за два с лишним десятилетия. Но, оказывая услуги осужденным преступникам, легко не заметить, как сам становишься одним из них.

Источник

Михаил Хазин: «Вы боитесь, что вернутся 90-е? Будет еще хуже»

Впереди глобальная экономическая катастрофа, в ходе которой нас ждет также финансовое обрушение мировых валют, а право собственности станет фикцией, уверен экономист Михаил Хазин. Выживут только те, кто доверит свою собственность в управление людям, которые понимают, что происходит. Таких очень мало, и все они живут и работают у нас, в России. Остальные обречены потерять все, и никакой Лондонский суд в новых условиях, которые вот-вот наступят, не поможет.

Михаил Хазин: «У вас есть домик? А вы это откуда знаете? Есть документы в БТИ? А кто сказал, что за небольшие денежки их не заменили?» Фото: «БИЗНЕС Online»

Без права собственности

Я уже описывал этот момент, но сегодня хочется привлечь к нему дополнительное внимание. Суть его в том, что главной проблемой предстоящего кризиса для людей состоятельных будет разрушение системы легитимизации собственности. Если разрушение мировой долларовой системы не выглядит сегодня катастрофой (хотя совершенно не понятно, кто и как будет восполнять необходимый для поддержания текущей хозяйственной деятельности кредит), то вот потеря собственности… Это уже тотальная катастрофа, причём именно для тех людей, которые сегодня определяют ситуацию во всех странах мира.

Причин такой ситуации много. Прежде всего, она связана с тем, что сегодня право собственности — это возможность обменять свои активы на доллары или использовать их в хозяйственной деятельности для получения тех же долларов. Именно долларов! Это очень хорошо видно на примере различных санкций, которые ограничивают как раз возможность обмена собственности на доллары. Да, внутри отдельных стран можно попытаться этот запрет игнорировать, но, как показывает опыт, пока мы живём в рамках бреттон-вудской системы, это создаёт проблемы и для «внутреннего» претендента на собственность, и для государства. Одна история с Юкосом чего стоит, а есть и менее известные истории.

А вот теперь представьте себе, что мы оказываемся в ситуации России начала 90-х.

У вас есть домик? А вы это откуда знаете? Есть документы в БТИ? А кто сказал, что за небольшие денежки их не заменили?

Я в середине 90-х жил недалеко от знаменитого посёлка «Сокол» в Москве и много слышал про то, как старых владельцев выкидывали из тех домов, которые они считали своими. Ну, про рейдерские захваты мы даже говорить не будем, бывали случаи захватов секретных институтов, после которых секретные документы валялись в лужах на улицах.

Кто-то скажет — ну, это тогда. А кто сказал, что такое не повторится? Придёт налоговая и выкатит недоимки, превышающие любые разумные пределы. И всё. Владельцы подадут в Лондонский суд. А он отклонит иск, поскольку не хочет ввязываться в политические игры. Сейчас Джонсон прыгает наперегонки с Меркель, кто первым договорится в Путиным. А завтра? Может, никто вообще не захочет связываться?

Но это в России. А в США есть BLM, которые могут прийти и либо сжечь, либо захватить вашу собственность. А ещё, вас могут обвинить в неполиткорректности и разрушить ваш бизнес (что, нет примеров?). А могут поднять налоги, могут обрушить систему продаж. Да она и сама может обрушиться в результате сокращения численности «среднего класса». И, к слову, рейдерские захваты не у нас придумали, хоть фильм «Красотка» посмотрите. А продажность судов…

Ну, тут, я думаю, все уже поняли, что советская пропаганда, скорее, недоговаривала, поскольку боялась, что ей не поверят. И, самое главное, там всё равно ничего нельзя сделать, если у вас нет денег… А откуда они возьмутся? И это я ещё про банкротства банков и других финансовых институтов не говорю…

Кто не понял — тот все потерял

Нет, разумеется, есть люди, которые в такой ситуации только выигрывают. Но у них есть одна особенность: они все входят не просто в элиту, а в ту часть элиты, которая «рулит» в процессе кризиса. К таким людям, разумеется, всё сказанное не относится. С одним только уточнением: если они уверены, что их властная группировка сумеет и дальше контролировать ситуацию во власти. Потому что если нет, то ой-ой-ой…

Итак, мы имеем довольно большое количество состоятельных людей, которые так или иначе вписаны в систему, которая совершенно точно будет разрушаться. Она, собственно, уже разрушается, хотя это и до конца пока не видно. И что им делать? Продолжать заниматься бизнесом? Но беда в том, что у них в голове и «в пальцах» старая модель и поэтому они будут совершать многочисленные ошибки. А уж их менеджмент… Можно, конечно, попытаться переучиваться, но у кого? И сколько это займёт времени?

Есть и альтернативный вариант. А именно, часть собственности отдать в управление (собственно, она и так находится в управлении, по крайней мере частично, не так уж много людей, которые сами управляют всей своей собственностью) тем людям, которые понимают, что происходит. Такие есть, хотя их страшно мало. И, главное, они (пока) собственностью не управляют. Иными словами, на сегодня это тоже не вариант. А какие ещё есть варианты?

Только входить в руководящие элитные группы. Но и тут есть засада: к кому идти и, главное, что делать? Вон, сколько миллиардеров вырастили Чубайс и Волошин, и вот скажите мне, положа руку на сердце: все они сохранят свои капиталы по итогам этого кризиса? С учётом их связей и крыш? Как наших, так и «ихних»? Мне вот совсем не очевидно!

К слову, тут как раз мы можем помочь, в том смысле, что пытаемся объяснить, что и как нужно делать для того, чтобы оказаться в новом тренде. Другое дело, что не очень верят и даже не очень понимают. Ну и сильно либерализированные наследники, у которых соответствующие «властители дум» вообще этого направления не видят. Они-то от проблем были защищены, а потому не понимают, что смотреть надо на тех, кто пытается эти проблемы разрулить, а не на тех, кто олицетворяет «мейнстрим» предыдущих десятилетий.

В общем, конечно, как и обычно, понимание будет приходить очень постепенно. И по мере того, как будут вылетать из числа обеспеченных целые группы нынешних людей, как будут рушиться устойчивые властные группировки, как будут сокращаться элиты, начнут проявляться те, на первых порах одиночки, кто понимает, что происходит. И в этом смысле нас ждут очень мощные изменения в элитах. Ну и в структуре собственности тоже, поскольку новые механизмы её легитимизации будут носить явно региональный характер. И пускать во владельцы будут только своих. Во всех регионах.

Источник

«Беда современной экономики в том, что люди получают сильно больше, чем зарабатывают. Это происходит за счет эмиссии, но механизм исчерпан», — считает известный макроэкономист и политолог Михаил Хазин. Выступая на круглом столе «Глобальные вызовы человечества и пути их преодоления» в московском офисе «БИЗНЕС Online», он рассказал, почему снижение уровня потребления во всем мире до уровня 20-х годов прошлого века уже неизбежно.

Михаил Хазин: «Мы сегодня находимся в состоянии перегретости в том смысле, что уровень жизни населения превышает те равновесные возможности, которые есть у экономической модели всего мира»

«ПРИШЕЛ ГОРБАЧЕВ, И ВСЕ СРАЗУ ПОНЯЛИ, ЧТО ЦАРЬ-ТО — НЕ НАСТОЯЩИЙ»

Михаил Хазин: Никакая концептуальная власть не в состоянии функционировать без управления. Если она управлять не может, тут же возникнет вопрос: а есть ли у нее мандат Неба? Вот пришел Горбачев. И у него раз — Чернобыль, раз — «Адмирал Нахимов», раз — землетрясение в Армении. И все сразу поняли, что царь-то — не настоящий. Если бы его убрали в году 1987–1988-м, все могло пойти иначе. Хотя, с точки зрения здравого смысла, иначе пойти не могло. Последний всплеск кризиса западной экономики, который начался в середине 70-х годов и в рамках которого мы выиграли, был в октябре 1987 года, когда обрушились фондовые рынки. Уровень жизни тогда падал везде. Это был общий кризис капитализма, выражавшийся в падении эффективности капиталов. То, что сегодня происходит в США и в мире — это ровно то, по механизму, что у нас происходило в 80-е годы, а началось еще в начале 60-х и носило поэтическое название «падение фондоотдачи». Сегодня эффективность капиталов тоже падает.

Идет кризис, связанный с тем, что капиталистическая модель предполагает имманентную составляющую — расширение рынка. Принципиальное отличие капитализма от феодализма состоит в том, что расходы на инновации включены в себестоимость произведенной сегодня продукции. Мы, покупая товар, автоматически оплачиваем затраты на инновации. А инновации нужно, соответственно, продавать. Вот эта проблема висит дамокловым мечом. Дело в том, что ни у кого нет сегодня модели управления экономикой, обеспечивающей экономический рост. А уважаемый Андрей Петрович Девятов говорил о том, что есть «азиатский способ производства». Не могу не согласиться. Есть только одна проблема. Азиатский способ производства по определению не индустриален, и по этой причине эту модель дальше двигать нельзя, а новой нет — ни у кого.

Андрей Девятов: А нужен ли рост?

Михаил Хазин: Никто не сказал, что нужен рост, — не нужен спад. Проблема состоит вот в чем: мы сегодня находимся в состоянии перегретости в том смысле, что уровень жизни населения превышает те равновесные возможности, которые есть у экономической модели всего мира. Если мы посмотрим на восприятие американцев, тех, кто управляет финансами, то они вначале поняли, что на всех денег не хватает. Сказали: «Сокращаем» и выкинули страны БРИКС. Сделали два партнерства — Атлантическое и Тихоокеанское. Экономический смысл этих партнерств совершенно примитивен: это те страны, которые будут получать свою долю от эмиссии доллара, а остальные не будут ее получать. Но уже даже на стадии оформления этих партнерств стало понятно, что даже на них денег не хватит. А потом появился Дональд Трамп, который сказал: «Денег не дадим вообще никому». Это линия схватки между финансистами, которые были главными бенефициарами стимулирования спроса, начиная с 1913 года. В 2013 году создана ФРС, и с 1914 по 1944 год эмиссию поддерживали только банки. С 1944 по 1981 год Бреттон-Вудская система поддерживала кроме банков еще и расширение сферы оборота доллара (МВФ, Мировой банк, ВТО и так далее). С 1971 года началась прямая эмиссионная поддержка частного спроса. Отсюда, собственно, он и завышен.

Этот механизм был остановлен в 2014 году, и сразу мировая финансовая система попала в ловушку ликвидности. Проблему решали разными способами. У нас ее решили так. Основные резервы денег — это капиталы, которые находились не в долларовой форме. У нас их выкачали через резкую девальвацию, ускорение оттока капитала. Набиуллина получила указание из МВФ, и тут же в декабре 2014 года 200 миллиардов долларов как корова языком слизала. Китайцы потеряли уже около триллиона на чистом оттоке капитала, у них это связано с очень большим объемом экспортно-импортных операций. И последний крупный резервуар — это несколько триллионов в долларовом эквиваленте, которые лежали в британских офшорах. То есть это все были механизмы выкачивания — «по сусекам поскребли, по амбарам помели». Происходила поддержка ликвидности в условиях остановки эмиссии. Все — этот инструмент теперь тоже заканчивается.

Рашид Галямов: А эмиссия в 2014 году почему была остановлена?

Михаил Хазин: В 2014 году была исчерпана возможность безынфляционной эмиссии. Если бы эмиссию продолжили, то началась бы высокая инфляция, которая обесценила бы все. Дело в том, что бо́льшая часть так называемых экономистов не знает, что такое кредитно-денежная политика, и поэтому они не в состоянии объяснить, что происходило. Почему с 2008 по 2014 год напечатали 2,5 триллиона долларов, увеличили денежную базу в 4 раза, а инфляции не было. А в 2014 году они вдруг неожиданно перестали печатать. Казалось бы, продолжай, — ан нет.

Значит, спрос будет падать. А если спрос будет падать, то начинает разрушаться система производства из-за того, что она не может никому ничего продать. У каждого предприятия имеется объем продаж, ниже которого опускаться нельзя, потому что оно будет разрушаться, потому что не будет воспроизводства. Но бо́льшая часть производств за последние 35 лет была выстроена под модель непрерывного роста спроса. У нас еще работали заводы 30-х годов, но их практически не осталось. В Китае их тоже порушили. В результате у нас сегодня нет промышленности, которая была бы готова работать на спрос намного ниже текущего. Почему у нас производительность труда ниже, чем в США? Дело не в рабочих, а в том, что у нас была американская система построения заводов 30-х годов. Там, соответственно, заводоуправление и цеха: инструментальный, гальванический, литейный и сборочный, который выдавал готовое изделие. А в США со временем от этого отказались, и в некоем районе, где было сто заводов маленьких, был создан отдельный гальванический заводик, который обслуживал их всех. В результате у него и загрузка была выше, и он мог заниматься совершенствованием технологий, за счет этого резко выросла производительность труда. А сейчас пойдет обратный процесс. Это гальваническое предприятие «сдохнет», потому что у него нет нужного объема сбыта. У сегодняшних оборонных предприятий России главная проблема состоит в том, что они, получив от своего контрагента какую-то продукцию, не уверены, что, когда через полгода эта продукция понадобится снова, это предприятие будет существовать. По этой причине они вынуждены восстанавливать всю цепочку производства у себя, а это требует инвестиций, которых не хватает. И это понижение производительности. Но для оборонки это еще ничего, поскольку она из бюджета питается. А для нормальной экономики это вещь совершенно невозможная.

«КОЛИЧЕСТВО СТАТЕЙ В США, ПОСВЯЩЕННЫХ НЕИЗБЕЖНОСТИ СПАДА, ВЫРОСЛО В РАЗЫ»

Обращаю внимание, одна из ключевых тем, которую обсуждали на G20, — что делать с избыточными мощностями металлургии. То же самое будет всюду. А если процесс деградационный запущен, то его очень трудно остановить. Он может докатиться до раннего феодализма, когда каждый человек будет обеспечивать себя сам. При этом в США фермеров не существует. Там уже нет людей, которые бы понимали, что значит бросить зерно в землю и его вырастить. У нас есть люди, которые растят помидоры и точно знают, что надо посадить семечко, какие нужно добавить удобрения и что нужно делать в конце февраля или начале марта. А в США индустриальное хозяйство. Стоит компьютер, у тебя земля, ты ее арендуешь. Дальше ты берешь кредит под эту землю, на этот кредит ты берешь в аренду «горючку», нанимаешь тракторы, получаешь в аренду семена. Дальше ты берешь трактор, он ходит, сеет семена. Дальше ты получаешь спутниковый снимок, закупаешь удобрения; едет трактор и по GPS смотрит, куда и чего надо добавить. Когда, наконец, время приходит, приезжает другой трактор, который все обмолачивает, зерно отдает Моnsanto (многоотраслевая транснациональная компания, мировой лидер биотехнологии растений — прим. ред.), Моnsanto тебе выдает деньги, на которые ты гасишь кредит и все остальное. Но как только хотя бы один элемент этой системы не работает, то ничего не будет расти.

Остановить ожидаемый спад — это очень важно. Для этого нужно иметь модель и понимать, как сделать инвестиции в то устройство производства, на том уровне разделения труда, на котором мы хотим эту деградацию остановить. Для этого нужно описать соответствующую модель.

Но ключевая вещь — как это все описать. Для этого нужен язык, а его нет. За 35 лет под давлением транснациональных финансистов социально-экономический язык был абсолютно монополизирован одной школой. Единственное место в мире, где осталась альтернативная экономическая школа, — это Россия. Отдельно есть люди и в других местах. А школы со своим языком, который воспроизводится, больше нет нигде.

Рашид Галямов: Это советская госплановская школа?

Михаил Хазин: Да. Все остальное ликвидировано. Политэкономическая модель со своим объемом инструментов еще осталась. Это поддерживается. Осталась Плехановка, Финансовая академия, которая агрессивно воюет с Высшей школой экономики, да и в регионах еще много чего осталось. Так вот — мы не знаем пока модель, на которой должны остановиться.

Михаил Хазин: Если говорить о роботах. Я учился в школе в 70-е годы и читал журнал «Техника молодежи». Тогда было три страны, которые лидировали в робототехнике — США, Япония и СССР. Ни у кого это не пошло по банальной причине. Потому что если считать себестоимость робототехники честно, с учетом затрат на подготовку тех специалистов, которые все это будут делать и придумывать, то выясняется, что китайский робот намного дешевле и эффективнее.

Рашид Галямов: Я знаю современные заводы в Татарстане, где сегодня работают считаные люди: 25 человек, а раньше 200 работало.

Михаил Хазин: Это правда. Но в целом — если говорить о робототехнике — привожу пример. В Индии на строительстве не используют во многих местах подъемные краны, потому что людей надо занимать. Рабочий бежит с мешком цемента на 21-й этаж, а потом бежит вниз. И это оказывается дешевле, чем использовать подъемный кран. Так вот: теоретически у нас есть преимущество — тот самый козырь, который мы можем выложить, железобетонный — это вещь, которая нужна всем. Это язык. Его нельзя купить.

Меня звали — ну не в Гарвард, а в Штаты. Мне предлагали: «Михаил Леонидович, хотите, мы вам привезем гринкарту домой? Из посольства приедут и привезут. Вы только скажите». Я на это ответил следующее, что это бессмысленно. Если я поеду в Гарвард, то я буду разговаривать на гарвардском языке. Язык должен существовать там, где он есть. Если я буду говорить что-то неправильное — меня слушать не будут.

Так вот, ключевой момент: мы имеем козырь. Вопрос: «Можем ли мы его продать?» Ответ: «Можем». Потому что у нас есть аргумент, абсолютно железный и понятный всем — начиная от китайцев и кончая американцами. Аргумент этот следующий. Мы на нашем языке описали механизмы этого кризиса. Я имею в виду экономические механизмы. Никто больше в мире до сих пор этого не сделал, а мы это сделали за 8 лет до его начала. Поэтому мы можем сказать, у нас есть язык. Они у нас спорят: «А есть ли у вас модель?». «Нету». «Ну так, ребята, давайте делать. Только делать надо у нас, тут».

Рашид Галямов: То есть у нас модели выхода нет?

Михаил Хазин: Модели выхода пока нет, а язык, на котором мы ее можем описать, есть. Это наш ключевой козырь. Более того, я сделал фонд экономических исследований Михаила Хазина. Фонду два года. Мы за это время разработали инструментарий — программки, которые позволяют рисовать «кривульки», как все происходило и как все будет происходить. Поэтому у нас есть практический инструмент.

«У Ленина была попытка создать новые экономические законы, но из-за гражданской войны пришлось вернуться к старым»

«ПРЕСЛОВУТАЯ ИСТОРИЯ С БИТКОИНОМ — ЭТО ПОПЫТКА ВЕРНУТЬСЯ К ЗОЛОТУ»

Рустам Курчаков: В порядке уточнения: вы имеете в виду тот язык, который был с начала 2000-х годов?

Михаил Хазин: Да, это научный язык. Я говорю не о концептуальности, а об инструментах. Любой концептуальности нужны инструменты. Ну если мы сделаем эту штуку, то ее могут использовать все, кто угодно.

Андрей Девятов: Речь идет о том, как написать оперативный план?

Михаил Хазин: Совершенно верно. Мы можем играть в концептуальные игры потому, что у нас есть козырь, который у нас отобрать на сегодня нельзя.

Андрей Девятов: Это называется гудвилл.

Виктор Волконский: Это в виде книги у вас?

Михаил Хазин: Виктор Александрович, я пишу книгу, 120 страниц уже написал. Я же не претендую на. Олег Вадимович Григорьев, человек, конечно, замечательный, но он абсолютный либерал в душе. По этой причине он пытается исправить ошибки, допущенные отдельными людьми. А я, соответственно, политэконом, выражаясь старыми терминами. Мы специально придумали термин «неокономика». Олег Вадимович это слово запатентовал — видимо, для того, чтобы его ликвидировать, но мы его восстановим. У него нет языка своего. Он, на самом деле, хочет стать новым Кейнсом или Фридманом. И у него есть тайное желание — получить Нобелевскую премию.

Рашид Галямов: Диагноз или болезнь современного мира какова? Если не совсем экономически — это гедонизм?

Михаил Хазин: Нет, нет, это следствие. Выражаясь медицинским термином, попытки гальванизации трупа. Еще раз повторяю, капиталистическая модель по определению конечна. Первым это понял на философском уровне Маркс. Именно поэтому ключевая концепция всего марксизма в том, чтобы понять, что будет после капитализма. Поскольку Адам Смит сказал, что рынки должны расширяться, а земля конечна, то в некоторый момент все остановится. Моя задача — понять, что будет после.

Владимир Зазнобин: Переедем на Марс.

Михаил Хазин: А на Марсе нет потребителей, мы можем туда перевести часть своих, но от этого ничего не изменится. Можно перевести на какой-нибудь остров необитаемый. Это была модель Маркса — что будет после капитализма. Более того, у Ленина была попытка создать новые экономические законы, но из-за гражданской войны пришлось вернуться к старым. Начался НЭП, а потом Сталин стал создавать государство-корпорацию для того, чтобы победить чужих их же механизмами. Если вы посмотрите на Китай, то вы увидите, что он побеждал теми же самыми механизмами. Просто есть два фактора производства: труд и капитал. Запад монополизировал капитал, а Китай монополизировал дешевый труд. Именно поэтому с ним и борются в попытке создать альтернативный дешевый труд. А переход Китая из фактора труда в фактор капитала заведомо проигрышный. Поэтому модель Ху Цзиньтао привела к катастрофе, Китай сегодня — тоже гальванизированный труп. Он лишился главного источника — дешевого труда, потому что углубление и разделение труда в Китае привело к тому, что труд для конечного продукта перестал быть дешевым.

Андрея Девятов: Поэтому китайцы возвращаются в азиатский способ производства, в двухконтурную систему, и на все западное плюют.

Михаил Хазин: Вся проблема в том, что азиатский способ производства — это даже не 20-е годы, нужно возвращаться в XVIII век. Сейчас спрос на уровне 1958-го года, а вернемся в 20-й. Это произойдет автоматом. Вопрос в том, как остановиться. А дальше нужно будет придумать новую модель роста.

Рашид Галямов: Почему роста?

Андрей Девятов: «Модель есть, двухконтурная система для одинокого острова. Для геополитики моря остается свободный капитал. А для геополитики суши делается другой контур»

Андрей Девятов: Ответ: модель есть, двухконтурная система для одинокого острова. Для геополитики моря остается свободный капитал. А для геополитики суши делается другой контур: так, как в XVI веке было китайцами придумано, так, как и товарищ Сталин учинил потом. Вопрос: а вот есть процентщики, менялы и оценщики. Это все, о чем вы говорите, Михаил Леонидович, это все гудвилл. Его можно продать. Но никто не берет. Сколько стоит? Оценщики кто?

Михаил Хазин: В этом и состоит основная проблема. Когда мы говорим об экономической модели, то у нас должна быть единая мера стоимости. Шкала. И эта шкала всего, это шкала ценностей, шкала цен и всего остального. Если у вас нет единой меры стоимости, то мы сваливаемся в натуральное хозяйство. Вся проблема состоит в том, что попытка сделать из доллара единую меру стоимости провалилась. Это базовая причина, по которой рухнет финансовая система. Вернуться к золоту теоретически можно попытаться. И вся пресловутая история с биткоином — это попытка вернуться к золоту. Беда состоит в том, что биткоин — это по определению конспирологическая вещь. Золото — верифицируемо, а биткоин — не верифицируем, и по этой причине ты никогда не знаешь, не сидит ли там какой-нибудь хитрый программист, который что-то там не подкручивает. Поэтому не будет он работать. Это инструмент очень локальный.

Андрей Девятов: Михаил Леонидович, ну как же нам гудвилл-то продать? Вот у меня гудвиллов сколько хочешь, и у тебя тоже. И никто не берет!

Михаил Хазин: Правильно. А почему никто не берет? Объясню. Потому что у любой экономической модели есть некоторые естественные нормы потребления. Какую-то часть создаваемого прибавочного продукта, добавленной стоимости. Почему нельзя говорить «добавленная стоимость»? Потому что это бухгалтерский термин, то есть как только ты говоришь «добавленная стоимость», то тут же автоматически у тебя циферки появляются, и тут же возникает вопрос: а как ты эти циферки считаешь? Правильно? А если мы говорим о прибавочной стоимости, то тоже нужно аккуратно. То, что мы получили, должно идти по двум направлениям (по трем, если мы разрешаем кредит). Первая часть — возврат кредита. Вторая часть — инвестиции в будущее. Третья часть — текущее потребление. И если мы создаем равновесную модель, то у нас потоки должны быть сбалансированы, то есть то, что мы получили, и то, что мы отдали, должно быть равно. Вот вся беда современной экономики заключается в том, что люди получают сильно больше, чем они могут, чем они зарабатывают. Это происходит за счет эмиссии, но вот этот механизм исчерпан. А эмиссия оправдывается постоянным вводом в экономический контур фиктивных активов, вот их стало слишком больше, гудвиллов стало слишком много.

Андрей Девятов: Но ведь до XVII века как-то справлялись, и гудвилл как-то оценивали?

Михаил Хазин: В XVII веке был баланс. Дисбаланс начался в 1913 году. А как только начался дисбаланс, эта система пошла «в разнос». Мы должны придумать новую модель балансирования. Дальше, когда мы ее придумаем, можно спорить. Возникает вопрос: а это, грубо говоря, норма — это двое штанов или 20 штанов? Если норма 20 штанов, тогда все пойдет на штаны. Если норма двое штанов, то тогда можно вместо штанов еще что-то. Например, развивать секции для детей. И в этом есть культурный код. Что для нас важнее? Почему-то орут, что в СССР не было джинсов, и все при этом забывают, что любой ребенок мог пойти бесплатно в любой кружок в любом месте страны.

Рашид Галямов: А вы не верите в переход в постиндустриальный мир? Вы прогнозируете архаизацию?

«Нужна единая мера стоимости. Кроме золота ничего не будет»

Михаил Хазин: Его не существует, это не архаизация, это возврат. Условно говоря, это как если взять истребитель, поставить носом кверху, включить форсаж и улететь в стратосферу. Обычный истребитель, у которого потолок 15 километров. На самом деле, он может подняться и на 22 километра, но ненадолго. Потому что дальше топливо кончается, давление в камере снижается, и он начинает падать. Если пилот плохой, то он разобьется. Если он опытный, то он выключает двигатель, снижается на высоту 2 километров, включает на остатках топлива двигатель и садится. Но все равно упасть нужно. Мы должны упасть на тот уровень, который соответствует возможностям. По моим прикидкам, сегодня это 20-е годы XX века, но — совершенно другой структуры производства. Потому что в 20-е годы интернета не было и мобильной связи не было. По этой причине вопрос: как оттуда выбраться? Что касается так называемого постмодерна, то он построен следующим образом. В условиях углубления, разделения труда вывели в отдельные предприятия все заводоуправления, а потом всех работников заводоуправлений поселили в одном поселке. В этом поселке — постмодерн. Там интернет, бухгалтерия. Но они существуют лишь постольку, поскольку остались остальные цеха.

Айрат Бахтияров: Понятно, что обрушение предстоит в условия 20-х годов. А что дальше-то?

Михаил Хазин: Мы должны написать новую модель.

Айрат Бахтияров: Я не об этом. Как держать баланс в экономике, ведь остаются только планирование и распределение?

Михаил Хазин: Планирование было всегда, оно и сейчас есть. Только на Западе все при этом забывают, что роль госплана на Западе играют банки коммерческие и ФРС. Нужна единая мера стоимости. Кроме золота ничего не будет.

Айрат Бахтияров: Но такой тип экономики обвалится еще больше.

Михаил Хазин: Почему? Сколько было феодализму? 1,5 тысячи лет. Инновации не были включены в воспроизводственный контур. Кто сказал, что не было технологического прогресса? Был. Сравните V век и XV. Небо и земля. Но он был сильно более медленный.

Айрат Бахтияров: То есть эпоха феодализма предстоит?

Михаил Хазин: Я просто привожу пример некапиталистического развития. Вот вам феодализм, он будет более медленный, но почему не будет? Будет.

Источник