какая семья является достопримечательностью села тригорского
Тригорское
Тригорское
Знакомство с ним помогает ярче представить и глубже понять многие эпизоды жизни и творчества поэта в псковской деревне, ибо с Тригорским он был тесно связан многими узами.
Вот почему эта некогда заурядная дворянская усадьба была включена в состав Пушкинского заповедника и сейчас бережно сохраняется наряду с другими памятными пушкинскими местами.
Усадьба и господский дом
Н. М. Языков. «Тригорское»
Усадьба Тригорское и все имение были значительно больше и благоустроеннее Михайловского. Тригорское (тогда оно входило в состав Егорьевской губы) было пожаловано в 1762 году шлиссельбургскому коменданту М. Д. Вындомскому и состояло из 6153 десятин земли и 3040 крепостных крестьян. После смерти М. Д. Вындомского Тригорское наследовал его сын Александр Максимович. Затем после смерти Александра Максимовича в 1813 году владелицей Тригорского становится его дочь Прасковья Александровна.
Земли имения простирались вниз по течению Сороти до впадения ее в реку Великую и приносили значительный доход.
Памятник Пушкину А.С. в Пушкинских горах
В 1962 году дом был восстановлен (по проекту архитектора В. П. Смирнова) на фундаменте прежнего дома по материалам того времени: описаниям, фотографиям, рисункам, картинам и т. д., а также по плану внутреннего расположения комнат, составленному в 1924 году часто бывавшим здесь раньше известным ученым-океанографом Ю. М. Шокальским-внуком А. П. Керн.
В августе 1962 года в доме был торжественно открыт музей. Из десяти комнат дома под музей заняты шесть: буфетная, столовая, кабинет А. Н. Вульфа, комната Е. Н. Вульф, гостиная, комната П. А. Осиповой. Все эти комнаты соединены одна с другой и занимают южную половину дома. В другой половине, отделенной длинным сквозным темным коридором, находятся сейчас подсобные помещения: лекторий и выставочные залы для ежегодно устраиваемых в заповеднике художественных выставок па пушкинские темы.
Кабинет Вульфа, гостиная и комнаты Евпраксии и П. А. Осиповой воспроизводят обстановку, близкую к той, которая здесь была при Пушкине.
Буфетная
Здесь помещены материалы об истории полотняной фабрики в Тригорском, прошение А. М. Вындомского об открытии в 1770 году фабрики и разрешение на ее закрытие в 1813 году.
Для создания вотчинной мануфактуры А. М. Вындомский получил от казны ссуду и машины. В отдельные годы здесь работало 40-50 рабочих ткачей, которые производили до 40 тысяч аршин полотна в год. В 1783 году рабочие, не выдержав тяжести эксплуатации, подняли бунт. Он был подавлен специально вызванной из Пскова воинской командой.
Представлены также план владений Тригорского 1784 года, родословная Вындомских, документы из вотчинного архива села Тригорского. Отдельно помещены материалы об организации заповедника (включая Тригорское), о восстановлении дома в наши дни.
Столовая
В этой комнате за гостеприимным столом своих друзей Пушкин бывал не раз, начиная со своего первого посещения Тригорского летом 1817 года.
Уезжая отсюда, он пишет наполненные симпатией к Тригорскому и его обитателям стихи, переписанные потом П. А. Осиповой в свой альбом:
«Простите, верные дубравы!»
В 1819 году Пушкин, проводя лето в Михайловском, вновь бывает частым гостем Тригорского. Уже тогда поэт внимательно присматривается к окружающему его провинциальному помещичьему быту, к жизни крепостной русской деревни.
И все же, если бы не михайловская ссылка, Тригорское не заняло бы такого значительного места в творческой биографии поэта.
Пушкин приехал в ссылку из «Одессы шумной», оставив ее театр, изысканное светское общество, дружеские и сердечные привязанности, и сразу попал в глухую деревню с ее «барством диким», с ее трактирщиной, с крестьянской нищетой, да еще и под надзор властей. Вот почему он «был ожесточен», вот почему он
«Вновь я посетил». Черновая редакция
И когда ссыльный Пушкин с таким настроением вновь появился в Тригорском, то после одесского аристократического общества уездные барышни показались ему «непривлекательными во всех отношениях» и даже «несносными дурами», для которых «. звон колокольчика есть уже приключение, поездка в ближайший город полагается эпохою в жизни и посещение гостя оставляет долгое, иногда и вечное воспоминание».
Эти же настроения первой поры ссылки нашли отражение и в написанном в Михайловском черновом наброске IV главы «Онегина»:
И хотя он в первые недели ссылки бывает «в Михайловском редко», а чаще в Тригорском, он все равно жалуется в письмах на тоску, скуку, ибо новая ссылка, более тяжкая, привела к тому, что у него
«Евгений Онегин». Из ранних редакций
Тригорское стало для ссыльного поэта еще дороже и потому, что в нем звучали стихи и гостивших здесь, близких тогда Пушкину, Дельвига и Языкова; здесь он слушал в исполнении тригорских барышень музыку Россини, Моцарта, Бетховена, Глинки, Виельгорского; здесь ощутил «чудное мгновение», встретив А. П. Керн; здесь он, непрактичный в житейских делах и неосторожный в поступках, внимал мудрым советам умной и практичной П. А. Осиповой.
И если ссыльный Пушкин, по его собственному признанию скоро «воскрес душой», то этому способствовало не только самозабвенное упоение творчеством (что было, конечно, решающим), но и дружба с Осиповыми-Вульф, где опальный поэт стал почти членом этой большой, полюбившейся ему семьи и где он постепенно «оттаял» от ожесточения и бурь «самовластья».
Петровское. Ганнибаловский ‘голубой’ камень
Тогда же, когда Пушкину казалось, что вот-вот должны свершиться планы его бегства за границу, он писал в стихотворении «П. А. Осиповой» о неизменной теперь навеки привязанности и искренней дружбе к Тригорскому и его обитателям:
Дружба Пушкина с Осиповыми-Вульф была не мимолетной, не порождением только вынужденного сближения «во мраке заточенья»; поэт до самой своей смерти был в переписке с П. А. Осиповой и ее семьей, он с радостью встречался с ними, искал этих встреч.
Вскоре после освобождения из ссылки Пушкин в письме к Осиповой отмечает нравственное и умственное превосходство тригорских друзей над представителями изысканного столичного общества: «Пошлость и глупость обеих наших столиц равны, хотя и различны, и так как я притязаю на беспристрастие, то скажу, что, если бы мне дали выбирать между обеими, я выбрал бы Тригорское».
Это письмо он заключает словами: «От всего сердца приветствую Вас и всех Ваших». И потом в каждом письме, адресованном в Тригорское, вплоть до последнего, написанного 24 декабря 1836 года, уже незадолго до гибели, он неизменно приветствует «от всего сердца все. милое семейство».
Успенский собор Святогорского монастыря
Насмешка над чувствами Анны Николаевны сквозит и в посвященном ей стихотворении «Хотя стишки на именины» И все же А. Н. Вульф была счастлива в то редкие минуты, когда ее «прозаический обожатель» (выражение Пушкина) бывал к ней внимателен и мил. В такие минуты Пушкин и вписал в ее альбом стихи «Я был свидетелем златой твоей весны», «Увы, напрасно деве гордой», «Хотя стишки на именины». Сердечное чувство к Пушкину А. Н. Вульф сохранила до конца жизни, так и не выйдя замуж.
Предметом полушутливого увлечения Пушкина была двадцатилетняя Александра Ивановна Осипова (или Алина), падчерица хозяйки дома. Ей Пушкин посвятил стихотворение «Признание», которое кончается признанием поэта:
Приехав в 1835 году в Михайловское, поэт, навестив тригорских друзей, вспомнил Алину, тогда уже вышедшую замуж, и написал ей из Тригорского письмо в стиле их прежних полушутливых отношений: «Мой ангел, как мне жаль, что я Вас уже не застал, и как обрадовала меня Евпраксия Николаевна, сказав, что Вы опять собираетесь приехать в наши края! Приезжайте, ради бога. У меня для Вас три короба признаний, объяснений и всякой всячины. Можно будет, па досуге, и влюбиться».
В Е. Н. Вульф был влюблен и гостивший у них Н. М. Языков, который за год до своей смерти вспоминал в стихотворном послании к ней ту веселую пору:
. С усталой головой являлся он в Тригорское и оставался там по целым суткам и более, приводя тотчас в движение весь этот мир». В Тригорском Пушкин находил среди молодежи и серьезных собеседников, одним из которых был его приятель А. Н. Вульф.
Кабинет А. Н. Вульфа
Вскоре после приезда в ссылку Пушкин пишет в Дерпт стихотворное послание Вульфу:
Пушкин и сам приглашал Языкова в гости в деревню:
И когда летом 1826 года Языков, наконец, приехал вместе с Вульфом на летние каникулы (они были студентами Дерптского университета), жизнь в Тригорском сделалась непрерывным рядом праздников, гуляний, дружеских бесед, дальних прогулок и поэтических обменов мыслями. И почти каждая вечерняя дружеская беседа сопровождалась ритуалом приготовления жженки.
Дни, проведенные в Тригорском, вдохновили Языкова на создание цикла стихов об этих местах, об Осиповых-Вульф, стихотворного послания к Пушкину:
Н. М. Языков. «А. С. Пушкину»
«Братом по духу» называл тогда Пушкин и А. Ц. Вульфа, разделявшего в ту пору пылкой «геттингенскою душою» свободолюбивые взгляды. Например, в своем «Дневнике» он 11 ноября 1828 года сделал такую запись: «Странна такая неприязнь во мне к власти и всему, что близко к ней; самые лица (напр. Государя) я скорее люблю, чем по люблю, но коль скоро я в них вижу самодержцев, то невольное отвращение овладевает мною, и я чувствую какое-то желание противодействия. «
Пушкин делился с ним своими творческими планами, и, по словам Вульфа, «многие из мыслей, прежде, чем я прочел в «Онегине», были часто в беседах глаз на глаз с Пушкиным, в Михайловском, пересуждаемы между нами, а после я встречал их, как старых знакомых». Конечно, здесь Вульф преувеличивает свое влияние па поэта, но известно и то, что Пушкин охотно и много читал ему свои произведения. Видимо, его имел в виду Пушкин, когда писал в «Онегине»:
Непринужденной веселостью и шутливой полувлюбленностью отличалось отношение ссыльного Пушкина к тогда еще совсем юной Евпраксии Николаевне Вульф, комната которой была соседней с кабинетом Вульфа.
Комната Е. Н. Вульф
В ее комнате, очень маленькой, но уютной, воссоздана обстановка комнаты сельской дворянской барышни. Вещи здесь пушкинской эпохи: столик, канапе, туалет и др.; на стене силуэтные портреты хозяйки комнаты и ее сестры Аннеты, «Головка девушки» Греза, лубочная иллюстрация к пушкинскому «Талисману».
В простенках у окна висят большие фотографии пожилой уже Евпраксии Николаевны и ее мужа, Б. А. Вревского.
Тут же рядом небольшой стеклянный шкафик, в котором хранятся личные вещи Е. Н. Вульф и вещи из тригорского дома: чернильница и шкатулка, подаренные ей поэтом ко дню рождения, тут же серебряный ковшик с длинной тонкой ручкой. Этим ковшиком и разливали по бокалам воспетую Пушкиным и Языковым жженку.
Рядом у окна стоят старинные господские пяльцы, за которыми поэт часто видел Евпраксию, и к ней также могут быть отнесены слова поэта, адресованные ее сестре Алине:
Конечно, это альбомы тригорских девушек имел в виду поэт, когда, вернувшись из ссылки, сравнивал альбом уездной барышни с великолепными альбомами столичных дам:
А каким был альбом «красавицы уездной», Пушкин пишет в IV главе «Онегина», которая создавалась в пору почти ежедневных посещений поэтом Тригорского:
Пушкин украсил своими стихами альбомы почти всех тригорских девушек, в том числе и Евпраксии Вульф. Он написал в ее альбом исполненное жизненной мудрости стихотворение «Если жизнь тебя обманет». А когда однажды она разорвала не понравившийся ей мадригал, преподнесенный Пушкиным и Языковым, то Пушкин в ее альбом написал:
Уже после ссылки поэт вписал ей в альбом заключительную строфу VI главы романа «Евгений Онегин».
Неистощимая на выдумки, веселая и общительная, заводила многих игр и развлечений в кругу тригорской молодежи, Евпраксия сразу же оказалась на дружеской ноге с опальным поэтом, которого она заражала своим весельем, шутками. В одном из писем в ноябре 1824 года поэт сообщает, что «Евпраксия уморительно смешна», а в другом письме пишет: «На днях я мерился поясом с Евпраксией, и талии наши нашлись одинаковы. След, из двух одно: или я имею талью 15-летней девушки, или она талью 25-летнего мужчины. Евпраксия дуется и очень мила».
Видимо, эта веселая шутка вспомнилась поэту, когда он в «Евгении Онегине» упоминал о Евпраксии:
Несомненно, многие черты уклада жизни Осиповых-Вульф нашли отражение в романе, особенно в характеристике семьи Лариных, которые, как и тригорские жители,
Это именно в Тригорском Пушкин всегда видел
Особенно много интересного для своего творчества поэт мог почерпнуть, когда вся семья Осиповых-Вульф и их гости собирались в гостиной тригорского дома.
Гостиная
Гостиная была местом, где тригорская молодежь предавалась не только «легкокрылым забавам», но и где очень часто шел серьезный разговор о музыке, поэзии, живописи, где звучали стихи Пушкина и гостивших в Тригорском Языкова и Дельвига, где для Пушкина игрался «упоительный Россини»; здесь была собрана довольно обширная коллекция картин. Может быть, эту комнату с ее молодым, интересным обществом и имел в виду поэт, когда он весь тригорский дом называл «. приют, сияньем муз одетый».
Н. М. Языков. «Тригорское»
В «Признании», посвященном Александре Ивановне Осиповой, Пушкин и имеет в виду эти музыкальные вечера, когда он вспоминает ее и
В гостиной справа от рояля, у стены, стоит старинный шкаф с книгами тех же изданий, что были в свое время собраны в богатой библиотеке Тригорского.
. Он прочитал нам своих «Цыган». Впервые мы слышали эту чудную поэму, и я никогда не забуду того восторга, который охватил мою душу.
Я была в упоении как от текучих стихов этой чудной поэмы, так и от его чтения, в котором было столько музыкальности, что я истаивала от наслаждения; он имел голос певучий, мелодический и, как он говорит про Овидия в своих «Цыганах»:
Это чтение проходило в Гостиной, там же Л. П. Керн пела для Пушкина. «Во время пребывания моего в Тригорском я пела Пушкину стихи Козлова:
Мы пели этот романс Козлова на голос. баркароллы венецианской. Пушкин с большим удовольствием слушал эту музыку и писал в это время Плетневу: «Скажи слепцу Козлову, что здесь есть одна прелесть, которая поет его «Венецианскую ночь». Как жаль, что он ее не увидит! Дай бог ему ее слышать!».
Комната П. А. Осиповой
Эта комната рачительной и властной помещицы, с окнами на большой барский двор и сад, была близка к заднему крыльцу, с которого П. А. Осипова слушала доклады управляющего имением, отдавала хозяйственные распоряжения, чинила над крепостными суд и расправу.
Видимо, и в раскрытых окон этой комнаты, выходящей одной стороной в сад, поэт мог наблюдать, как крепостные девушки собирали ягоды и
Некоторые стороны характера и биографии П. А Осиповой очень напоминают черты образа старушки Лариной из «Евгения Онегина». Когда она, как и Ларина, была еще молоденькой, то «не спросись ее совета, девицу повезли к венцу». Но вскоре «привычка усладила горе», и П. А. Осипова даже при живом еще муже больше вершила дел в хозяйстве, чем он. А. П. Керн пишет: «Это была замечательная партия: муж нянчился с детьми, варил в шлафроке варенье, а жена гоняла на корде лошадей или читала «Римскую историю». Так же, как и Ларина, она
Властная до самодурства в отношении крестьян, практичная и расчетливая помещица, П. А. Осипова была в то же время умной, образованной женщиной, владевшей английским и французским языками, с материнской теплотой и заботливостью относящаяся к Пушкину, в судьбе которого она, по ее словам в письме к Жуковскому, принимала «искреннее участие (не светское) с тех пор, как себя понимать начала».
Осипова с материнской заботливостью улаживает ссору приехавшего в ссылку поэта с отцом; осторожно выясняет возможность бегства Пушкина за границу; она заверяет поэта, что «не успокоится до тех пор, пока Ваше желание не сбудется», когда он просил ее узнать о покупке Савкина; она, по выражению поэта, «со всею заботливостью дружбы» хлопочет в Риге об операции его аневризма; встревоженная внезапным отъездом поэта из Михайловского с фельдъегерем, она тотчас же пишет «страшное письмо» Дельвигу об этом происшествии, искренне проявляя здесь себя глубоким другом, человеком почти родственных чувств; она чуть ли не с девичьим вниманием распоряжается о том, чтобы на время ее отъезда в Ригу Пушкину доставляли из Тригорского цветы, и он ей в конце лета 1825 года пишет, что «ждет осени» и что благодаря ей «у него на окне всегда свежие цветы», а чуть позже, 16 октября 1825 года, получив очередную партию цветов от П. А. Осиповой, он посвящает заботливой и нежной соседке стихи:
«Цветы последние милей»
Он посвятил ей также «Подражания Корану», «П. А. Осиповой» (это стихотворение он вписал ей в альбом с датой: «С. Михайловское. 25 июня 1825»), а когда выходят из печати последние главы «Евгения Онегина», поэт присылает их П. А. Осиповой в 1 риторское. И когда, покидая Михайловское, он писал ей 4 сентября 1826 года, что «его сердце отныне навсегда приковано» к Тригорскому, то это не были только слова: поэт всегда помнил своих друзей, особенно выделяя среди них П. А. Осипову.
В ее комнате стоит также стеклянный шкаф, заполненный книгами тех же изданий, какие были у них в доме, и некоторые другие вещи дворянского быта той эпохи.
Могила Пушкина А.С.
Каждый раз, когда после ссылки поэт приезжал в псковскую деревню, он навещал тригорских друзей. Осенью 1835 года он так часто бывает у них, что просит, как это делал он и раньше, адресовать ему письма «в Псковскую губернию, в Остров, в село Тригорское». Здесь оп снова «роется в книгах да грызет орехи» (из письма к жене) и снова видит и чувствует дружескую привязанность к себе хозяйки дома, о которой своей жене пишет из Тригорского 25 сентября 1835 года, что «Прасковья Александровна все та же, и я очень люблю ее». Он навещает вышедшую замуж Е. Н. Вульф (в Голубове, в двадцати трех километрах от Тригорского) и, возвращаясь от нее и подъезжая со стороны Голубова к Тригорскому, снова видит милые ему дом и парк, которые, вероятно, и имеются в виду в написанном тогда черновом наброске:
«Если ехать вам случится»
* ( Ученый-пушкинист Т. Г. Цявловская предлагает в одном из последних комментариев вторую и третью строки читать так:
П. А. Осипова, преданная памяти Пушкина, собирала в своей комнате многое, относящееся к нему. Это было подобие первого пушкинского музея, где, кроме маски, хранились альбомы с автографами поэта, списки и издания его произведений, его письма, связанные с ним вещи быта и т. д. Сюда друзья поэта прислали ей и один из первых списков стихотворения Лермонтова «Смерть поэта» (копию с него можно видеть сегодня в комнате П. А. Осиповой).
Тригорский парк
В память Языкова надолго запали не раз им отсюда наблюдаемые
Н. М. Языков. «П. А. Осиповой»
От «скамьи Онегина» дорожка ведет к фундаменту баньки Осиповых-Вульф (банька сгорела в 1918 году). Сюда часто приходила ночевать мужская половина Тригорского, здесь продолжались начатые в доме споры, беседы, дружеские пирушки, и тогда для Пушкина, Вульфа и Языкова не было ничего другого
Н. М. Языков. «Тригорское»
Рядом с фундаментом баньки, па краю спуска к Сороти, расположена зеленая беседка полукруглой формы. Стенами беседки с трех сторон служат стволы старых лип, образующих сверху зеленую «крышу». С четвёртой стороны, к Сороти, беседка открыта, и тригорские обитатели могли любоваться живописными окрестностями, когда собирались
Н. М. Языков. «Тригорское»
От беседки широкая деревянная лестница ведет вниз, на узкий зеленый берег Сороти. Здесь была купальня Осиповых-Вульф, вместе с которыми приходил сюда и Пушкин.
От зеленой беседки дорожка ведет от края обрыва вверх, к «танцевальному залу». Эта обширная, хорошо утоптанная четырехугольная площадка, обсаженная с трех сторон густой стеной деревьев (липами), а с четвертой, обращенной в сторону дома, ограниченная узкой, очень тенистой липовой аллеей: здесь огромные липы стоят, почти касаясь друг друга. В «танцевальном зале» тригорская молодежь в обществе Пушкина устраивала игры, развлечения, танцы; здесь часто в летние вечера гремела «музыка полковая» или играл оркестр крепостных музыкантов.
Отсюда хорошо виден «горбатый мостик», соединяющий крутой здесь спуск из «зала» с берегом небольшого пруда.
У левого края этой аллеи, почти на ее середине, стоит молодая елочка, широко огороженная штакетником. Она посажена на месте знаменитой «ели-шатра», которая погибла весной 1965 года и под пышной кроной которой, не пропускавшей ни света, ни дождя, любила собираться тригорская молодежь. Пушкин, видимо, имел в виду эту «ель-шатер», когда в «Путешествии Онегина», вспоминая о Тригорском, писал:
Видимо, эта необычная ель припомнилась Пушкину и тогда, когда он описывал (в черновиках V главы «Евгения Онегина») Татьяну, листающую страницы сонника, чтобы разгадать тайну своего сна:
В начале нашего века дуб «заболел», начал постепенно погибать. В заповеднике был организован подобающий уход за ним, и дуб был спасен, снова стал наливаться соками. В годы Великой Отечественной войны он снова едва не погиб: фашисты под его корнями вырыли бункер. Для лечения дуба были приглашены ученые-лесоводы. И теперь снова «дуб-лукоморье» каждую весну распускает свою темно-зеленую густую крону.
Видимо, это могучее дерево вспоминал Пушкин, когда в 1829 году в стихотворении «Брожу ли я вдоль улиц шумных» писал:
Пушкин до конца своей жизни являлся туда, в Тригорское, либо сам, либо в долгожданных письмах, либо в бессмертных поэтических строчках:
«Путешествие Онегина». Из ранних редакций
Городище Воронич
Один из приближенных Стефана Батория писал в конце XVI века о Ворониче: «Город Воронич расположен выше Заволочья при реке (Сороти) и, благодаря удобному положению этой реки, впадающей в Великую, а через нее у Пскова в озеро и далее в залив Финский, был некогда обширен и по торговле и по числу жителей».
И поэт действительно обратился к истории своего народа, создав бессмертную народную драму «Борис Годунов».
В. П. Ганнибал был сыном двоюродного деда Пушкина П. А. Ганнибала, владельца соседнего с Михайловским Петровского.
Усадьба Тригорское
Пушкинские горы – небольшой поселок городского типа, который находится в западной части Псковской области. Дата основания поселка относится к XVI веку. Изначально поселение имело название слобода Тоболонец, по названию расположенного неподалеку озера. Во времена жизни Александра Сергеевича Пушкина это был небольшой поселок, населенный служителями Святогорского монастыря. Уже в 1924 году слобода Тоболенец переименована в село Пушкинские Горы. Рост туристической популярности этой территории начинается с момента присвоения ей статуса музея-заповедника. Ежегодно огромное количество туристов со всех уголков необъятной России приезжает в Пушкинские горы, для того чтобы погрузиться в дух русской дворянской культуры и провести время вдали от душных мегаполисов. Все усадьбы, находящиеся в Пушкинских горах, имеют свой уникальным необыкновенный образ, свою незабываемую атмосферу. К таким дворянским имениям относится старинная усадьба Тригорское.
Усадьба получила свое название благодаря трем холмам. На одном холме раскинулась старинная деревня под названием Воронич, на другом – лежит городище и крепость Воронич, постройки конца XIV- начала XVI веков, а на третьем холме уютно расположилась пушкинская усадьба, принадлежащая Прасковье Осиповой-Вульф. Хозяйка усадьбы являлась дальней родственницей Пушкиным. Прасковья Александровна привечала поэта, сумев стать для него добрым другом. Во время Михайловской ссылки Александр Сергеевич находил в ее доме поддержку и сочувствие.
История усадьбы берет свое начало в конце 1762 г., когда Екатерина II дарует земли Егорьевской земли Максиму Вындомскому. Генерал-майор строит усадьбу Тригорское и после смерти передает ее своему сыну, Александру. При Александре Максимовиче начинается активное возведение усадебных построек, обустройство регулярного парка. К 1820 гг. усадебный дом постарел и обветшал, а в 1850-е годы сгорел. Это неказистое деревянное здание главного усадебного дома нашло свое отражение в творчестве Пушкина. В романе «Евгений Онегин» это дом семьи Лариных. Позже, с 1913 года, имением владеет Прасковья Вындомская, в замужестве Вульф. Став вдовой, Прасковья Александровна вновь выходит замуж за почтового чиновника Ивана Осипова. После смерти им владеют ее наследники. В 1918 году имение было разграблено и почти полностью уничтожено огнем. С 1962 года началось восстановление усадьбы Тригорское, в конце ХХ столетия реконструированы усадебные постройки и огромный парк.
Именно здесь, в усадьбе Тригорское знаменитым поэтом написаны строчки, известные всем как трогательное признание в любви: «Я помню чудное мгновенье…». Именно в имении Осиповых-Вульф Пушкин встретился с Анной Керн, которая стала его музой.
Старый усадебный дом очень большой. Внутри сохранена обстановка тех лет. Посредине огромной столовой стоит большой дубовый стол, за которым собиралась большая семья владельцев усадьбы.
Из парка открывается захватывающий дух вид на реку Сороть, все пахнет спокойствием и умиротворением.