Кто такой мухиддин кабири

Кабиров Мухиддин Тиллоевич.

20 июля 1965 ( 1965-07-20 ) (50 лет)

Файзабадский район, РРП, Таджикистан

СССР СССР Таджикистан Таджикистан

кандидат политических наук

Политик, Председатель ПИВТ

Кабиров Мухиддин родился 20 июля 1965 года в Файзабадском районе, Районы республиканского подчинения Таджикистана.

После окончания восьми классов файзабадской школы № 15, поступил в статистический техникум г. Орджоникидзеабада (ныне Вахдат). Техникум закончил в 1983 году. В том же году был призван в армию, где прослужил до 1985 года.

Женат, имеет 7 детей. Является кандидатом политических наук. Свободно владеет таджикским, русским, арабским, английским и персидским языками.

В 1995-1997 гг. вел предпринимательскую деятельность в Москве, являлся генеральным директором культурного центра «Сино», заместителем генерального директора АОЗТ «Халиф».

С октября 1993 года по июнь 1999 года работал генеральным директором акционерного общества закрытого типа «Халиф» в городе Москве.

В 1997 вернулся из Москвы в Душанбе в качестве помощника председателя Партии исламского возрождения Таджикистана Саида Абдулло Нури. В 2000 году по предложению основоположника ПИВТ был назначен заместителем председателя партии. В августе 2006 года после смерти Саида Абдулло Нури возглавил партию. В 2010 году на съезде партии был переизбран председателем ПИВТ.

В 2005 и 2010 году избирался депутатом нижней палаты таджикского парламента На парламентских выборах 2015 года ПИВТ не смогла пройти в парламент. Партия не признала результатов выборов.

В середине марта 2015 года, после парламентских выборов, на которых возглавляемая Кабировым Партия исламского возрождения Таджикистана, не смогла пройти в парламент и которые ПИВТ не признает, выехал на лечение в Турцию, где проживает его семья. После обвинений в правительственных газетах о том, что Кабиров замешен в незаконной купле-продаже земли, по рекомендации Политсовета партии, он отложил своё возвращение в Таджикистан, по состоянию на 29 июля 2015 года Кабиров все еще находится в эмиграции.

Источник

Интерпол отказался признать преступником Мухиддина Кабири и членов ПИВТ

Сегодня, 14 марта, Интерпол опубликовал официальное сообщение об исключении из списка лиц, находящихся в международном розыске, Камариддина Афзали (Бегова) — бывшего главу областного отделения запрещенной в Таджикистане Партии исламского возрождения (ПИВТ) в Хатлоне, члена политсовета ПИВТ. А неделей раньше аналогичное решение было принято в отношении лидера ПИВТ Мухиддина Кабири и видного представителя партии Камариддина Афзали. По мнению экспертов, действия Интерпола свидетельствуют о том, что причины преследования членов ПИВТ — чисто политические. Корреспондент EADaily сумел связаться с Мухиддином Кабири и задать несколько вопросов о происходящем.

Как вы восприняли решение Интерпола и какими будут дальнейшие ваши шаги? Вам известно что-либо о реакции официального Душанбе?

Не буду скрывать — решение Интерпола в ПИВТ восприняли с радостью. Для нас это имеет огромное правовое и психологическое значение. Решения Интерпола означают, что главный международный полицейский орган не признает обвинения таджикских властей против меня и сопартийцев. С учетом того, что Таджикистан является членом этой организации, а сегодняшним президентом Интерпола является представитель Китая и его заместителем — представитель России, значение вынесенного этим институтом решения для нас возрастает в несколько раз. Интерпол — одна из международных правозащитных организаций, которые авторитарные государства всегда обвиняют в предвзятости. Это такая же бюрократическая полицейская структура, правда, в более широких масштабах. Сразу же после решения по моему делу Интерпол исключил и другого члена нашей партии — Камариддина Афзали из списка. Это означает, что Интерпол убедился в политизированности обвинений правительства Таджикистана против ПИВТ. Теперь нам необходимо правильно использовать правовые механизмы, чтобы исключить всех однопартийцев из списка Интерпола. Конечно, это займет много времени и потребует немало усилий, но мы будем последовательны в достижении этой цели. Что касается реакции властей Таджикистана, то, как и ожидалось, они делают вид, что ничего не знают, хотя в официальном письме Интерпола говорится, что национальное бюро Интерпола в Душанбе наряду со всеми местными структурами по всему миру информировано о принятом решение. В письме также говорится о том, что власти Таджикистана больше не имеют права на повторное внесение моей фамилии в список Интерпола по этому делу. Сегодня власти Таджикистана просто лукавят, если говорят о том, что не знают о решении Интерпола, и их можно понять. Не менее любопытна реакция «независимой прессы» Таджикистана, в отличие от Reuters, New York Times, Le Lanceur, десятков арабских, турецких и персидских СМИ, «не заметившей» решения Интерпола. Хотя когда против меня и ПИВТ выносились обвинения, когда нас объявляли в международный розыск, — все это освещалось дотошно и неоднократно.

Вы покинули Таджикистан 1 марта 2015 года. Вскоре была запрещена и деятельность ПИВТ на территории республики. Заполнился ли вакуум, образовавшийся после закрытия партии? Оправдались ли прогнозы экспертов, которые говорили, что большинство членов ПИВТ уйдет в подполье или отправится на войну в Сирию и Афганистан?

Прогнозы частично оправдались. К сожалению, радикализация населения, особенно, молодежи, продолжается прежними темпами. Правда, после поражения ИГ («Исламское государство» — террористическая организация, запрещена в РФ) создается впечатление, что популярность подобных структур среди молодежи упала. Но это не так. Идет процесс скрытой радикализации, который может приобрести более конкретную форму и заявить о себе в любой момент. Что касается конкретно нашей партии, то опасения экспертов, к счастью, не оправдались. Несмотря на все сложности, нам удалось сохранить умеренную линию ПИВТ, и сохранить саму партию. Если проанализировать состав присоединившихся к ИГ таджиков, то число членов проправительственного «Народного фронта» или сотрудников силовых структур Таджикистана намного превышает число бывших членов нашей партии, примкнувших к этой террористической организации. Достаточно вспомнить командира ОМОН Таджикистана Гулмурода Халимова. Пропагандистская машина Таджикистана делает все для того, чтобы «найти и доказать» существование идеологических связей между ПИВТ и ИГ, и при этом основной акцент делается на названии нашей партии, в котором присутствует слово «ислам». Результатом этой недальновидной кампании стал пока только рост недоверия к самой власти. И решения Интерпола — доказательство того, что мы к ИГ никакого отношения не имеем.

Насколько ситуация в Афганистане угрожает стабильности Таджикистана? Есть ли опасность переноса военных действий из Афганистана в Таджикистан?

Парламент Таджикистана рассматривает вопрос купли-продажи земли. Вы были депутатом парламента несколько созывов, прокомментируйте эту инициативу власти. Кому это нужно, и появятся ли в Таджикистане латифундисты?

Основу для появления латифундистов — крупных землевладельцев — Таджикистан заложил еще в 2013 году, когда парламент с подачи правительства принял поправки к закону «Об ипотеке». Тогда банкам и другим финансово-кредитным структурам разрешили брать в качестве залога сертификат об использовании земли, и если бизнесмен или хозяйство не могут оплатить кредит вовремя, то право собственности на сертификат переходит на кредитора. Первоначальный владелец сертификата становится при желании наемным работником на своей земле. Земля, как и любая другая недвижимость, не продается на рынке килограммами, и тут объектом сделки становится право на владение и использование. Еще в том 2013 году несколько депутатов и я в их числе выступили против таких махинационных схем. По Конституции земля в Таджикистане является государственной собственностью и принадлежит всему народу. Каждый гражданин, как частица народа, имеет право собственности на землю. Если власть хочет ввести частную собственность на землю, то необходимо провести референдум по изменению Конституции, разработать справедливый механизм распределения земли среди всех граждан Таджикистана. Я, в принципе, не возражаю против частной собственности на землю, поскольку это ограничит коррупционные сделки с землей, но нынешняя затея властей может заложить мину замедленного действия и приведет к социальному взрыву. C учетом исторической привязанности таджиков к земле и ограниченности земельных ресурсов, земля для таджика означает нечто большее, чем само понятие. Нужна серьезная земельная реформа с использованием позитивного опыта других стран. А нынешнее использование существующих лазеек в законодательстве страны для совершения махинаций с землей является не только антиконституционным, но и довольно рискованным делом с точки зрения социально-политической обстановки страны.

Напомним, что лидер ПИВТ Мухиддин Кабири покинул Таджикистан сразу после парламентских выборов 1 марта 2015 года, на которых партия не получила ни одного мандата, — за полгода до вооруженного мятежа бывшего замминистра обороны страны Абдухалима Назарзоды. Позже Кабири заявил, что покинул Таджикистан из опасения, что против него может быть сфабриковано уголовное дело. Власти Таджикистана обвинили Кабири в организации преступного сообщества. Он был объявлен в международный розыск, и в сентябре 2016 года его данные появились на сайте Интерпола. В настоящее время в Таджикистане над Кабири проходит заочный суд. Получивший политическое убежище в Германии лидер ПИВТ продолжает заниматься политической деятельностью, выступает с различных трибун, делает заявления, пытаясь привлечь внимание международной общественности к политической ситуации в Таджикистане.

Родственники лидера ПИВТ, как и семьи многих других активистов партии, после ее запрета подверглись жесткому прессингу. В частности, двоюродный брат Кабири — Джамшед Нарзуллоев, брат супруги лидера ПИВТ — Махмадулло Рахматуллоев и водитель Кабири, являющийся к тому же родственником его супруги Хикмат Сайфов, были осуждены за недонесение о готовящемся преступлении. За другими был установлена слежка, и их неоднократно «приглашали» на «беседы» сотрудники органов безопасности. «Беседе» был подвергнут и 95-летний отец Мухиддина Кабири — Тилло Кабиров, которого просили призвать сына вернуться на родину. В январе 2016 года в душанбинском аэропорту Тилло Кабиров был снят с рейса в Стамбул, куда он собирался вылететь на лечение, а в октябре отец лидера ПИВТ скончался.

Источник

Мухиддин Кабири. Последние новости по теме

Мухиддин Кабири, наст. имя Мухиддин Тиллоевич Кабиров — таджикистанский политический деятель и оппозиционер, учёный-экономист, юрист-международник, кандидат политических наук. С сентября 2006 года председатель (лидер) оппозиционной Партии исламского возрождения Таджикистана, которая в сентябре 2015 года признана террористической и экстремистской, и запрещена в Таджикистане, и в странах ШОС и ОДКБ.

Политическая карьера

После окончания гражданской войны летом 1997 года, Мухиддин Кабиров вернулся в Таджикистан, в Душанбе, став одним из помощников председателя оппозиционной Партии исламского возрождения Таджикистана Саида Абдулло Нури и его заместителя Ходжи Акбара Тураджонзода.

В 2000 году по предложению лидера ПИВТ Саида Абдулло Нури, Мухиддин Кабиров был избран заместителем лидера (председателя) ПИВТ. В те годы стал известен под именем Мухиддин Кабири. В 2005 году основан неправительственную организацию Центр «Диалог», которая стала площадкой для обсуждений и аналитики политической и социально-экономической ситуации в Таджикистане, площадкой для предложений реформ в Таджикистане.

По итогам парламентских выборов 2005 года ПИВТ получила два места в Палате представителей Высшего собрания Республики Таджикистан, один из которых занял Мухиддин Кабири как заместитель председателя партии. Во время продолжительной болезни от рака лидера ПИВТ Саида Абдулло Нури, по его настоянию Мухиддин Кабиров фактически исполнял обязанности руководителя партии. После смерти лидера партии Саида Абдулло Нури в августе 2006 года, в сентябре того же года на всеобщем съезде ПИВТ Мухиддин Кабири большинством голосов был избран новым лидером партии. В сентябре 2007 года был переизбран председателем партии. Был переизбран депутатом по итогам парламентских выборов 2010 года. В том же году на съезде ПИВТ Мухиддин Кабири единогласно в третий раз был переизбран председателем партии.

Женат, имеет 7 детей. Является кандидатом политических наук. Свободно владеет таджикским, русским, арабским, английским и персидским языками.

Больше информации о Мухиддине Кабири

Источник

«Исламская оппозиция стала жертвой». Мухиддин Кабири о войне в Таджикистане и ее последствиях

27 июня 1997 года в Душанбе вступил в силу договор о прекращении боевых действий, положивший конец пятилетней кровопролитной гражданской войне.

«Общее соглашение о мире и национальном согласии» было подписано в Москве между правительственными силами и Объединенной таджикской оппозицией. Тогда мирный договор называли достижением всего народа, обеих противоборствующих сторон и стран посредников.

Конфликт между сторонниками центральной власти и оппозицией, куда входила и Партия исламского возрождения Таджикистана, длился с 1992-го по 1997-й.Во время гражданской войны по официальным данным погибли более 100 тысяч человек, миллионы были вынуждены бежать из страны.

После подписания Соглашения о национальном единстве при посредничестве России, Ирана, соседних государств и ООН оппозиции было выделено 30% мест в правительстве. Однако после того, как обстановка окончательно нормализовалась, большинство из них были освобождены от занимаемых должностей либо отправлены за решетку.

Большинство представителей Партии исламского возрождения Таджикистана (ПИВТ), которая во время подписания Соглашения о мире была одной из сторон-подписантов, находятся в изгнании. Они обвиняют нынешнее правительство в нарушении договоренностей.

В 2015 году Высший суд Таджикистана признал ПИВТ террористической организацией и объявил руководство этой партии в розыск. Лидер этой партии Мухиддин Кабири сейчас живет в Европе. Журналисты «Настоящего времени» встретились с ним в Брюсселе и поговорили о войне и нынешней ситуации в Таджикистане.

— Почему началась война, кто в ней виноват?

— Сейчас искать виновных очень сложно. Война в Таджикистане началась, как и все другие конфликты, я думаю, не обошлось без внешних сил. Кому-то не нравилось, что Таджикистан может превратиться в единственную страну Центральной Азии со свободным правительством, независимым правительством, где различные политические партии могут участвовать в правительстве, в парламенте. Этот демократический оазис в Центральной Азии не входил в планы других региональных игроков – тогдашней России, Узбекистана. Особенно Ислам Каримов, мне кажется, что ему удалось убедить Ельцина, что без военного вмешательства в Таджикистане не обойтись и поменять власть не удастся. И вот они отправили туда спецназ бывших воинов-интернационалистов, которые [вернулись] после Афганистана.

— В чем резон Ельцина был?

— Мне кажется, что у Ельцина была сложная ситуация, потому что он понимал, что в Таджикистане есть демократические изменения, перемены. Тем более, что многие партии в Таджикистане поддержали его, многие были против ГКЧП, и Ельцин это знал. Но тут сыграло важную роль, что во власть тогда вошли некоторые представители исламских партий, и тогда еще Ельцину было не до Таджикистана, не до Центральной Азии. Он «отдал» этот регион в распоряжение Каримова и своих силовиков – Грачева, министра обороны, и спецслужб. Я думаю, что это была его ошибка – в том, что он поверил силовикам и Исламу Каримову.

— То есть Москва испугалась представителей исламских партий?

— Я не думаю, что она испугалась. Просто Ислам Каримов испугался больше, и не исламских партий. Кстати, там был всего-навсего один представитель исламской партии. Они просто все боялись, что Таджикистан может стать первым демократическим государством, а по принципу домино это перейдет, повлияет на общую ситуацию в Центральной Азии, и они не смогут управлять по-прежнему.

— Вы где в тот момент были? И понимали ли вы, что дело идет к войне в Таджикистане?

— Я был до 1991 года в Таджикистане, я участвовал в первых протестных движениях как студент. Мы возглавляли студенческие протестные движения, боролись за придание таджикскому языку статусу государственного языка. То есть это было нормальное демократическое движение – молодежь, интеллигенция.

— В какой момент вы начали понимать, что дело идет к войне?

— Я был за рубежом весь 1992 год. Я наблюдал издалека, что страна идет к войне. Естественно, не только я издалека [наблюдал], но и люди, которые находились в стране, они ничего не могли сделать, потому что решение уже было принято. Правительство национального доверия, которое тогда управляло страной, оказалось неспособно дальше контролировать ситуацию, потому что оно было уже изолировано. И не только партнерами по Центральной Азии, но и, как оказалось потом, и Россия предала это правительство, в том числе и Ельцин.

— Если не позиция Москвы, войны бы удалось избежать?

— Я думаю, что да. Потому что Ислам Каримов не решился бы самостоятельно отправить войска в Таджикистан, потому что никто не был заинтересован в узбекско-таджикской войне. Как сказал Владимир Квачков, даже они решили не превращать эту войну в таджикско-узбекскую или таджикско-российскую. Он в своем интервью сказал, что для того чтобы она выглядела как внутренний конфликт, как гражданская война, необходимо было найти «правильных» людей, вооружить их и чтобы этот конфликт выглядел как таджикский конфликт. Это им удалось.

— Кто такой Квачков?

— Это полковник спецслужб Советского Союза, который воевал в Афганистане. Он мечтал и мечтает до сих пор о восстановлении Советского Союза. И они решили, он сейчас говорит, начать с Таджикистана, восстановить советский строй в Таджикистане и потом дальше двигаться в сторону Москвы. На самом деле он был одним из элементов механизма для осуществления других, более крупных планов.

— Представьте себе, что Таджикистан только стал независимым государством, а все прошлое советское там сохранилось – и кадры, и контакты, и вооруженные силы. Выбор пал на Квачкова не потому что он такой умный офицер, стратег, а потому что он возглавлял тогда подразделение, которое только вышло из Афганистана, ребята были натренированы, они жаждали мести, крови, потому что они не могли терпеть то поражение, которое получили в Афганистане. Им надо было как-то все это компенсировать. К тому же вернуть это подразделение, этих интернационалистов в Россию было достаточно опасно, потому что это такая большая сила, которую контролировать сложно где-то в Подмосковье или в какой-то области, довольно проблематично. Поэтому они решили использовать эту силу далеко от России. Я думаю, поэтому выбор пал на Квачкова. Вместо него мог быть любой другой офицер, это не меняло бы ситуацию.

— Роль демократической оппозиции в разжигании войны?

— Я думаю, что тут таджикская оппозиция, демократическая исламская оппозиция просто стала жертвой. Они просто хотели независимости Таджикистана.

— Был шанс избежать войны, если бы политики в Душанбе как-то между собой договорились?

— Был шанс. Мы из истории знаем, что несколько раз полевые командиры, политики хотели договориться. Была встреча Сангака Сафарова, тогдашнего лидера Народного фронта, который, кстати, был создан Квачковым с помощью Ислама Каримова, была встреча в городе Хорог с покойным председателем нашей – Исламской партии – Саид Абдулло Нури, были несколько раз попытки договориться между собой. Но договоренность или мирное решение конфликта не входили в планы Ислама Каримова. То есть он хотел избавиться от правительства в Таджикистане, которое не будет играть по его правилам.

— Кто остановил войну?

— Тут надо отметить желание самого таджикского народа – народ устал от войны. И тут не обошлось без помощи России и Ирана. Как только Примаков, тогда он был, насколько я помню, председателем СВР (Службы внешней разведки), потом стал министром иностранных дел, он все-таки убедил Ельцина, что дальше конфликт будет во вред России и надо остановить эту войну.

— Как действовали Тегеран и Москва? Кто на кого давил?

— Там не было давления, просто была обоюдная договоренность. Ирану надо было достроить Бушерскую АЭС, которую начали российские специалисты, и они должны были в какой-то точке найти общие интересы. И это оказался Таджикистан, они очень хорошо там сотрудничали, и дальше все пошло.

— Как это происходило: Москва давила на Душанбе?

— Россия давила на Душанбе.

— На кого давил Иран?

— А вам что сказали? Иран что сказал?

— Если бы не было давления со стороны Москвы и Тегерана, война бы продолжалась еще долго?

— Я думаю, что не долго. Сами таджики начали бы требовать мира.

— А что же Каримов?

— А Каримов что? Он в последние годы вообще отошел от мирных [переговоров], он оставил Таджикистан как он есть, он даже не приветствовал подписанные соглашения. Он, кстати, однажды пригласил лидеров оппозиции к себе в Ташкент. То есть он им прямо сказал: «Я обиделся на Рахмона, тогда вы можете рассчитывать на мою помощь». Естественно, за какие-то уступки. И благодаря тому, что лидеры таджикской оппозиции не пошли на сотрудничество с ним, то есть они ставили выше национальные интересы, он все-таки решил полностью оставить Таджикистан как есть, Узбекистан даже не вошел в контактную группу государств, которые поддержали мирный процесс.

— 22 года прошло с момента подписания мирного договора, сейчас вы в изгнании, вашу партию называют в Таджикистане террористической. Что произошло?

— Произошло то, что Рахмон в какой-то момент решил оставить власть себе и своей семье до конца. А все, кто этому мешают, в том числе и наша партия, другие политические партии, несмотря на то, что он подписал с нами общее соглашение о мире, он решил устранить всех конкурентов.

— Вы вините себя в том числе в том, что произошло? Вы же были при власти.

— Вы имеете в виду лично или как партия?

— Партия.

— Мы должны признаться в том, что были допущены ошибки, в том числе мы пошли на очень сильные уступки изначально.

— В чем?

— Например, когда по договоренности министром обороны Таджикистана должен был быть представитель оппозиции. Когда еще у нас были вооруженные силы, Рахмон отказался от этого пункта, он сказал, что «нет, не отдам». Вопрос стоял очень острый: как быть – продолжать конфликт, воевать или все-таки уступить ради мира, спокойствия? И мы пошли на уступки. Второй момент: когда Рахмон хотел остаться у власти дольше срока, который обозначен в соглашении, опять мы пошли на уступки, опять ради мира, спокойствия, ради национального единства.

— В какой момент произошла точка невозврата?

— Я думаю, что это были выборы 2010 года, когда по наблюдениям, по протоколам, которые у нас есть, мы победили.

— Ваша партия?

— Да, наша партия взяла большинство. Может быть, часть этих голосов были протестные голоса, но факт остается фактом. И после этого Рахмон понял, что если так будет продолжаться, он может потерять и президентские выборы. И тут появился так называемый секретный протокол Совета безопасности Таджикистана за подписью самого Рахмона, который впервые был опубликован российскими интернет-ресурсами. И там Рахмон указывает всем силовым структурам и официальным ведомствам, как быть с нашей партией. И оттуда начались все эти трагедии, поскольку власть решила, Рахмон решил менять ситуацию, избавиться от оппозиции, избавиться от нашей партии.

— Если вы победили на выборах, ваша партия уже не оппозиция, как от вас можно избавиться?

— В любой диктаторской стране, [когда действует] авторитарный режим, мы победили на выборах – это не означает, что мы получили эти голоса официально. Нам дали официально около 10%, и мы вынуждены были считаться с этим. В противном случае опять война, опять конфликт.

— С чем связано то, что вы когда были в таджикистанской политике, практически никогда не критиковали Рахмона?

— То, что нас критикуют, что мы не критиковали власть и Рахмона, находясь в стране, – это неправда. Мы критиковали. Да, тон нашего разговора не был таким резким, как сейчас, это понятно. Но мы вопросы поднимали и тогда, то, что мы сейчас говорим, говорили и в Душанбе.

— Вы никогда не баллотировались на пост президента от вашей партии, всегда на этот пост баллотировались малоизвестные люди.

— Не малоизвестные. Кстати, наш первый кандидат был Давлатназар Худоназаров, председатель Союза кинематографистов СССР. Это не неизвестный человек. А вторым кандидатом [была] Ойнихол Бобоназарова, тоже правозащитница, декан юридического факультета Таджикистана, очень известная личность в Таджикистане.

Почему я сам не выдвигался в кандидаты в президенты? Опять, мы хотели объяснить народу, отправить месседж, что мы не хотим построения религиозного, теократического государства в Таджикистане. Даже несмотря на то, что у меня никогда не было планов построить теократическое государство, сам факт, что лидер Исламской партии идет на выборы, или отпугнет многих, или многие будут злоупотреблять этим, используя этот момент, что вот опять Исламская партия хочет взять власть и построить исламское государство. Поэтому я вынужден был всегда отходить на второй план, выдвигать кандидатов от демократических партий, независимых кандидатов и так далее.

— Не считаете ли вы, что именно эта осторожность или мягкость в политике привела к тому, что некогда крупнейшая политическая партия Таджикистана сейчас – сколько? – 1,5% на прошлых выборах [набрала], даже не прошла в парламент.

— Вы знаете, у нас были ошибки. Но общая стратегия, я думаю, была правильной. Мы все-таки не допустили второго конфликта, жертвовали собой, но не допустили второго конфликта.

— Была опасность второго конфликта?

— Была опасность. У нас была возможность выйти на улицу, у нас была возможность переломить ситуацию, но риск нового гражданского конфликта, вооруженного конфликта был очень большой.

— Выйти на улицу и начать гражданский конфликт – это разные вещи.

— Что сейчас происходит с вашей партией?

— Мы восстановили партию за рубежом. Было очень сложно. Я лично думал, что это займет больше времени, но оказалось, что нам потребовалось всего полтора года, чтобы восстановить работу, прийти в себя после этого шока. Мы создали сейчас национальный альянс, коалицию четырех политических партий и движений. Сейчас мы больше выступаем от имени коалиции, не от имени Партии исламского возрождения. И сейчас, я думаю, что это начало нового этапа не только для нашей партии, а вообще для всей таджикской оппозиции. Так что работа идет.

— Ваши оппоненты обвиняют вас в том, что вы создали некий альянс за рубежом, сами же его возглавили.

— Там были другие кандидаты, были представители других политических партий. Если все решили, что на сегодняшний день коалицию должен возглавить именно я – почему бы и нет? Ну хорошо, если бы я не был лидером коалиции, был бы заместителем, кто-то другой [был бы лидером] – что бы поменялось? Все-таки многие считают, что Исламская партия – самая сильная, самая организованная партия среди всех оппозиционных партий и движений. Главное – какая у нас цель. Не кто возглавляет коалицию, а какая у нас программа, какая у нас цель и какой Таджикистан мы хотим иметь.

— Ваша партия называется Партия исламского возрождения. Если вы придете к власти, куда вы приведете страну?

— То, что мы выбрали это название – Исламская партия, в начале 90-х годов это было модно, по всему исламскому миру появились исламские партии, движения, исламские банки. У нас было такое решение еще десять лет тому назад, когда мы еще были легальной партией, – менять название партии. Но потом все-таки решили, что это уже история, нас приняли [такими], какие мы есть, мы демократическая партия с исламским названием. Международное сообщество нас такими приняло, Европа нас так признает, власть нас признает. Зачем менять [название], если мы демократическая партия, как, например, Христианско-демократическая партия в Европе? Поэтому не было тогда необходимости менять название партии. А сейчас такая необходимость, наверное, уже есть, и вопрос опять рассматривается.

— Назовите какую-нибудь страну, которая может для вас быть моделью. Турция, Иран, Пакистан?

— Раньше, когда мне этот вопрос задавали, я всегда говорил, что, возможно, Турция может быть такой же моделью – при Эрдогане, 10 лет тому назад, например. Еще может быть малазийский опыт пригодится. Но сейчас я более осторожно отвечаю на этот вопрос. Потому что то, что происходит в Турции, – это уже не модель или пример для подражания. Я думаю, что у нас должен быть свой пример. Он где-то ближе к опыту европейских государств, в том числе некоторые моменты из Турции, Малайзии и так далее.

Но самое главное – это должно быть демократическое государство, светское государство. И религия должна иметь такой же статус, как, скажем, в Европе – христианство в Европе, или в Индии – все основные религии в Индии очень толерантно сосуществуют.

— Жизнь в Европе влияет на политические взгляды и на то, каким бы вы хотели видеть будущее Таджикистана?

— На меня – нет. Потому что я остаюсь при своем мнении, как был в Таджикистане, потому что я был знаком с европейским мышлением еще тогда. Я часто ездил сюда, я читал, я встречался. Но я чувствую, что мои коллеги, однопартийцы меняются – в лучшую сторону, кстати. То, что я не мог иногда им объяснить в Таджикистане, сейчас они понимают с полуслова.

— Становятся более свободными?

— Становятся более свободными, видят результаты демократии, как должна выглядеть свободная страна. То есть мне уже больше не надо долго объяснять, почему я хочу, чтобы Таджикистан был демократическим государством.

— Кто ваши партнеры?

— Все, кто заинтересованы в том, чтобы Таджикистан был стабильным, развитым и демократическим, мы рассматриваем их как своих международных партнеров. В Таджикистане все, кто действительно хотят видеть Таджикистан демократическим, являются нашими партнерами. Мы очень хорошо сотрудничаем не только с оппозиционными партиями. Кстати, мы уже начали не напрямую, но косвенно, восстанавливать контакты с [представителями] сегодняшней элиты, которые тоже устали, которые тоже хотят перемен. Кстати, в самой элите немало очень умных, порядочных людей, которые тоже стали жертвами этого режима. Поэтому мы рассматриваем их нашими партнерами.

— С Рахмоном вы встречались?

— Естественно, после этих событий – нет. Но раньше – да, было такое.

— Готовы с ним сотрудничать?

— С сегодняшним Рахмоном – нет, потому что он исчерпал себя как лидер, он уже недоговороспособный человек, он показал себя несколько раз. Но с представителями его команды, которые, мы считаем, у них еще осталась человечность и порядочность – с ними возможно.

— Что происходит с вашими соратниками сейчас? Многие в тюрьме. Есть ли шансы у них выйти на свободу? Что лично вы делаете для того, чтобы их освободить?

— Шансы очень минимальные. Но в последнее время появилась некоторая надежда после того, как Комитет по правам человека ООН принял наше ходатайство, и мы имеем сейчас на руках четыре решения Комитета ООН по правам человека о том, чтобы таджикские власти немедленно освободили наших соратников. Кстати, не только моих заместителей, но и нашего адвоката Бузургмехра Ёрова и другого опального политика Зайда Саидова.

— Вы видите для оппозиции шанс получить власть?

— Шанс есть не только для оппозиции. Я думаю, что в Таджикистане есть, уже чувствуется, что, может быть, не в ближайшее время, но все-таки чувствуется, что народ устал. Есть шанс для реформ, для изменения. Это будет через оппозицию или в другом виде – я пока не могу сказать. Но как это выглядит – однозначно, что через выборный механизм это невозможно. Остаются только протесты. Единственная наша задача – сделать все, чтобы они были мирными, без крови, без насилия.

— По вашим ощущениям и оценкам, когда у вас появится шанс вернуться в Таджикистан?

— Это не так близко. Мы должны быть реалистами. Но и я не собираюсь оставаться в Европе надолго. Тут красиво, все хорошо, нравится. Но моя родина – Таджикистан, я должен вернуться туда. Не только я – все мы должны вернуться туда, и мы сделаем все для того, чтобы приблизить как можно быстрее этот день.

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Источник

• ← Лезвие спутник для чего
• какая краска для волос не дает красного оттенка →