Новый вечер шумит что никто не вернется

01.01.202412.06.2022 admin 0 Comments

Иосиф Бродский Августовские любовники

Августовские любовники,
августовские любовники проходят с цветами,
невидимые зовы парадных их влекут,
августовские любовники в красных рубашках с полуоткрытыми ртами
мелькают на перекрестках, исчезают в переулках,
по площади бегут.
Августовские любовники
в вечернем воздухе чертят
красно-белые линии рубашек, своих цветов,
распахнутые окна между черными парадными светят,
и они всё идут, всё бегут на какой-то зов.
Вот и вечер жизни, вот и вечер идет сквозь город,
вот он красит деревья, зажигает лампу, лакирует авто,
в узеньких переулках торопливо звонят соборы,
возвращайся назад, выходи на балкон, накинь пальто.
Видишь, августовские любовники пробегают внизу с цветами,
голубые струи реклам бесконечно стекают с крыш,
вот ты смотришь вниз, никогда не меняйся местами,
никогда ни с кем, это ты себе говоришь.
Вот цветы и цветы, и квартиры с новой любовью,
с юной плотью входящей, всходящей на новый круг,
отдавая себя с новым криком и с новой кровью,
отдавая себя, выпуская цветы из рук.
Новый вечер шумит, что никто не вернется, над новой жизнью,
что никто не пройдет под балконом твоим к тебе,
и не станет к тебе, и не станет, не станет ближе
чем к самим себе, чем к своим цветам, чем к самим себе.

Другие статьи в литературном дневнике:

Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.

Ежедневная аудитория портала Стихи.ру – порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.

Источник

Иосиф Бродский. Июльское Интермеццо. Часть 2.

Ах, улыбнись, ах, улыбнись вослед, взмахни рукой,
недалеко, за цинковой рекой,
ах, улыбнись в оставленных домах,
я различу на улицах твой взмах.

Недалеко, за цинковой рекой,
где стекла дребезжат наперебой
и в полдень нагреваются мосты,
тебе уже не покупать цветы.

Ах, улыбнись в оставленных домах,
где ты живешь средь вороха бумаг
и запаха увянувших цветов,
мне не найти оставленных следов.

Я различу на улицах твой взмах,
как хорошо в оставленных домах
любить других и находить других,
из комнат, бесконечно дорогих,
любовью умолкающей дыша,
навек уйти, куда-нибудь спеша.

Ах, улыбнись, ах, улыбнись вослед, взмахни рукой,
когда на миг все люди замолчат,
недалеко за цинковой рекой
твои шаги на целый мир звучат.

Останься на нагревшемся мосту,
роняй цветы в ночную пустоту,
когда река, блестя из темноты,
всю ночь несет в Голландию цветы.

7. СОВРЕМЕННАЯ ПЕСНЯ

Человек приходит к развалинам снова и снова,
он был здесь позавчера и вчера
и появится завтра,
его привлекают развалины.
Он говорит:

Постепенно,
постепенно научишься многим вещам, очень многим,
научишься выбирать из груды битого щебня
свои будильники и обгоревшие корешки
альбомов,
привыкнешь
приходить сюда ежедневно,
привыкнешь, что развалины существуют,
с этой мыслью сживешься.

Начинает порою казаться – так и надо,
начинает порою казаться, что всему научился,
и теперь ты легко говоришь
на улице с незнакомым ребенком
и все объясняешь. Так и надо.

Человек приходит к развалинам снова,
всякий раз, когда снова он хочет любить,
когда снова заводит будильник.

Нам, людям нормальным, и в голову не приходит, как это
можно вернуться домой и найти вместо дома – развалины.
Нет, мы не знаем, как это можно потерять и ноги, и руки
под поездом или трамваем – все это доходит до нас – слава
богу – в виде горестных слухов, между тем, это и есть необ-
ходимый процент несчастий, это – роза несчастий.

Человек приходит к развалинам снова,
долго тычется палкой среди мокрых обоев и щебня,
нагибается, поднимает и смотрит.

Кто-то строит дома,
кто-то вечно их разрушает, кто-то снова их строит,
изобилие городов наполняет нас всех оптимизмом.
Человек на развалинах поднят и смотрит,
эти люди обычно не плачут.
Даже сидя в гостях у – слава богу – целых знакомых,
неодобрительно смотрят на столбики фотоальбомов.
«В наши дни, – так они говорят, – не стоит заводить
фотографий».
Можно много построить и столько же можно разрушить
и снова построить.
Нет ничего страшней, чем развалины в сердце,
ничего нет страшнее развалин,

на которые падает дождь и мимо которых
проносятся новые автомобили,
по которым, как призраки, бродят
люди с разбитым сердцем и дети в беретах,
ничего нет страшнее развалин,

которые перестают быть метафорой
и становятся тем, чем они были когда-то:
домами.

8. ИЮЛЬСКОЕ ИНТЕРМЕЦЦО

Девушки, которых мы обнимали,
с которыми мы спали,
приятели, с которыми мы пили,
родственники, которые нас кормили и все покупали,
братья и сестры, которых мы так любили,
знакомые, случайные соседи этажом выше,
наши однокашники, наши учителя, – да, все вместе,
– почему я их больше не вижу,
куда они все исчезли.

Приближается осень, какая по счету, приближается осень,
новая осень незнакомо шумит в листьях,
вот опять предо мной проезжают, проходят ночью
в белом свете дня красные, неизвестные мне лица.

Неужели все они мертвы, неужели это все правда,
каждый, кто любил меня, обнимал, так смеялся,
неужели я не услышу издали крик брата,
неужели они ушли,
а я остался.

Здесь, один, между старых и новых улиц,
прохожу один, никого не встречаю больше,
мне нельзя входить, чистеньких лестниц узость
и чужие квартиры звонят над моей болью.

Ну, звени, звени, новая жизнь, над моим плачем,
к новым, каким по счету, любвям, привыкать к потерям,
к незнакомым лицам, к чужому шуму и к новым платьям,
ну, звени, звени, закрывай предо мной
двери.

Ну, шуми надо мной своими новым широким флагом,
тарахти подо мной, отражая мою тень
своим камнем твердым,
светлым камнем своим маячь из мрака,
оставляя меня, оставляя меня
моим мертвым.

9. АВГУСТВОВСКИЕ ЛЮБОВНИКИ

Августовские любовники
в вечернем воздухе чертят
красно-белые линии рубашек, своих цветов,
распахнутые окна между черных парадных светят,
и они все идут, все бегут на какой-то зов.

Вот и вечер жизни, вот и вечер идет сквозь город,
вот он красит деревья, зажигает лампу, лакирует авто,
в узеньких переулках торопливо звонят соборы,
возвращайся назад, выходи на балкон, накинь пальто.

Видишь, августовские любовники пробегают внизу с цветами,
голубые струи реклам бесконечно стекают с крыш,
вот ты смотришь вниз, никогда не меняйся местами,
никогда ни с кем, это ты себе говоришь.

Вот цветы и цветы, и квартиры с новой любовью,
с юной плотью входящей, всходящей на новый круг,
отдавая себя с новым криком и новой кровью,
отдавая себя, выпуская цветы из рук.

Новый вечер шумит, никто не вернется, над новой жизнью,
что никто не пройдет под балконом твоим к тебе,
и не станет к тебе, и не станет, не станет ближе,
чем к самим себе, чем к своим цветам, чем к самим себе.

10. ПРОПЛЫВАЮТ ОБЛАКА

Слышишь ли, слышишь ли ты в роще детское пение,
над серебряными деревьями звенящие, звенящие голоса,
в сумеречном воздухе пропадающие, затихающие постепенно,
в сумеречном воздухе исчезающие небеса?

Блестящие нити дождя переплетаются среди деревьев
и негромко шумят, и негромко шумят в белесой траве.
Слышишь ли ты голоса, видишь ли волосы с красными гребнями,
маленькие ладони, поднятые к мокрой листве?

«Проплывают облака, проплывают облака и гаснут…» –
это дети поют и поют, черные ветви шумят,
голоса взлетают между листьев, между стволов неясных,
в сумеречном воздухе их не обнять, не вернуть назад.

Только мокрые листья летят на ветру, спешат из рощи,
улетают, словно слышат издали какой-то осенний зов.
«Проплывают облака…» – это дети поют ночью, ночью,
от травы до вершины все – биение, все – дрожание голосов.

Слышишь ли, слышишь ли ты в роще детское пение,
блестящие нити дождя, переплетаются звенящие голоса,
возле узких вершин, в новых сумерках, на мгновение
видишь сызнова, видишь сызнова угасающие небеса?

Проплывают облака, проплывают, проплывают над рощей,
где-то льется вода, только плакать и петь, вдоль осенних
оград,
все рыдать и рыдать, и смотреть все вверх, быть ребенком
ночью,
и смотреть все вверх, только плакать и петь, и не знать утрат.

Где-то льется вода, вдоль осенних оград, вдоль деревьев
неясных,
в новых сумерках пенье, только плакать и петь, только листья
сложить.
Что-то выше нас. Что-то выше нас проплывает и гаснет,
только плакать и петь, только плакать и петь, только жить.

Другие статьи в литературном дневнике:

Источник

Августовские любовники

Из стихотворения Бродского «Августовские любовники»:

Так получилось, что почти все мои романы, романчики и интрижки происходили летом, начинаясь в мае-июне и с треском заканчиваясь в августе-сентябре.
Но именно август всегда был самым любвеобильным месяцем, временем накала страстей, катастроф, разрывов и прочих неотъемлемых атрибутов романтической юности.
Наконец-то юность закончилась и жизнь наладилась. Никаких трагических любовей, спокойная семейная жизнь, хорошая работа, отдельный кабинет, лишний вес, лень, закрашенные седые волосы – всё как у людей…

Августовские любовники
в вечернем воздухе чертят
красно-белые линии рубашек, своих цветов,
распахнутые окна между черными парадными светят,
и они все идут, все бегут на какой-то зов.

Романа с одноклассником у меня действительно не было. Всё случилось уже после школы, когда нам было по двадцать, и мы стали бывшими одноклассниками. Летняя встреча выпускников, неожиданные откровения, избыток эмоций и спиртного…
Я была влюблена в него в десятом классе, а он, сволочь, меня игнорировал, встречался с другой девочкой. Я плакала в подушку, выдумывала способы покончить с собой, представляла, как ему будет стыдно на моих похоронах. Конечно же, сочиняла стихи. В общем, развлекалась, как могла.

Далее последовал обмен любезностями, новостями, сплетнями про одноклассников. Потом, после напряженной паузы, предложение встретиться «и посидеть где-нибудь, вспомнить старые времена». Мой вопрос «Зачем?» его обидел.
— Ты что, не хочешь меня видеть?!

Двенадцать лет назад хотела. встретиться еще раз, но он отказался. Мол, всё произошло по глупости, и за то, что он нёс в состоянии подпития, извиняется и просит не учитывать при вынесении приговора (юрист все-таки…).

— Извини, Номер Первый, у меня работы много, вечером не смогу.
— А в выходные? Давай в субботу! Если хочешь, поедем в N-ск, посмотрим на нашу школу, зайдем к кому-нибудь…
— В выходные я тоже занята. Извини.

Он позвонил еще пару раз и, по-видимому, окончательно обиделся.

Шестого августа вечером я заскочила в «Стокманн», купить чего-нибудь к семейному ужину. Вместо удовольствия от шоппинга получила шок от встречи с любовником Номер Два. Всё такой же небритый, слегка помятый, красивый, умный и, похоже, так же пьющий…

В девять (!) лет я влюбилась в него, не с первого взгляда, поскольку видела слишком часто (он брат моего одноклассника, не путать с Номером Первым ;), но надолго. Романтического шарма у Номера Второго было в избытке. Он играл на всех возможных музыкальных инструментах, пел, балагурил, очаровывал девушек женщин всех возрастов. Что такое любовь девятилетней девочки – смешно, правда? А вот и неправда.
Когда мне было почти вдвое больше, я добилась того, чего так хотела в сладких девичьих грезах. Меня столько лет мутило от любви к нему, я задыхалась, выплескивая нерастраченную любовь в стихи, но не в реальные отношения. Пара-тройка увлечений, в том числе и Номером Первым, никак не повлияли на первую любовь, она не потускнела, по-прежнему зазывно поблескивая, как маяк, заманивая ложными иллюзиями.

Прошло пятнадцать лет. Номер Второй стоял прямо передо мной, возле прилавка с овощами. Мы оба растерялись. Опять общие фразы, вопросы о родителях, детях, общих знакомых. Рассматривали друг друга, как товар в магазине… Мне вдруг захотелось обнять его, попросить прощения, но он шагнул и сам обнял меня. Никаких «искр», никакой романтики и любви. Такие, наверно, объятия у солдат-однополчан, прошедших войну…

Десятого августа, в пятницу, в аэропорту Ш-2, я вылила кофе на брюки любовника Номер Три. Сам виноват! Нечего было выскакивать из-за стола до того, как я его ошпарила. Он возвращался в Роттердам, где живет и работает уже 8 лет.

Оле-Оле-Олег. Можно сказать, что сначала я влюбилась в имя, потом уже в его обладателя. Дело было в августе, перед началом учебного года. Мы ехали в лифте на шестой этаж, на кафедру английского. Помню, что он произнес смешную фразу: «Самое время завести роман». Вот и завели.
Когда-то давно Номер Третий не был таким элегантным. Даже за границей не был ни разу. Поэтому и поступил на факультет международных отношений, с третьей попытки, после армии, обычный провинциал с жаждой покорить большой город.

Наши отношения тоже были, можно сказать, международными. Каждое мое заграничное путешествие заканчивалось или начиналось встречей с Номером Третьим. Он приезжал из Роттердама в Афины, Таллинн, Лиссабон, Стокгольм, Вену – даже после того, как между нами уже не было ничего, кроме общих воспоминаний и любви к стихам.

Зачем же так кричать. Утренние посетители «Ти Джи Фрайдис» вздрогнули, увидев душераздирающую сцену: прилично одетый мужчина, чуть не опрокинув столик, бросается навстречу сонной тетке с двумя чемоданами. А потом еще и цветы ей дарит.

По законам жанра, следовало бы облиться слезами и говорить взахлеб: «А помнишь. » К счастью, всё обошлось только пролитым кофе.
Год назад Номер Третий опять женился, на двадцатилетней француженке. В июне у него родился сын.

— Ну пока. Созвонимся.
Рукопожатие, поцелуй. Мой самолет задержали, я еще два часа сидела в кафе и допивала его любимое темное пиво.

Вот цветы и цветы, и квартиры с новой любовью,
с юной плотью входящей, всходящей на новый круг,
отдавая себя с новым криком и с новой кровью,
отдавая себя, выпуская цветы из рук.

Прилетев из Парижа пятнадцатого августа, я взяла выходной, целый день вяло слонялась по дому. От скуки заглянула на поэтический сайт, вывесила там один из старых стихов. Читателям понравилось, получила несколько комментариев, в то числе и от любовника Номер Четыре – того, кому это стихотворение когда-то было адресовано. «Напиши, как ты». Указал адрес электронной почты. Такая трогательная забота, просто невероятно.

Этот роман можно было и не начинать, из интернет-знакомств ничего хорошего получиться не может. Я была уже взрослой девочкой, но влюбилась, как первоклассница. Наверно, этому способствовало состояние опустошенности, наступившее после разрыва с любовником Номер Пять, о котором расскажу чуть позже.
Зачем люди сидят в Интернете, тем более на сайтах поэтическо-графоманского содержания? Себя показать, других почитать. Дочитались.
Августовская встреча в реале была похожа на ослепляющую вспышку всего – чувств, стихов, секса. Меня трясло от всего этого, я пила коньяк вместо транквилизаторов.

Мне было плохо, очень плохо. Сестра лежала в больнице после тяжелой травмы. За неделю до Нового Года погиб мой дядя, сгорел заживо. Мои стихи на поэтическом сайте несколько раз номинировали на конкурс Национальной Литературной Сети. Я рассказывала Номеру Четвертому обо всех этих событиях, он не выказывал никаких эмоций.

Написать, как я? Это уже не «я», не та, которая была с ним. Совсем другая. Стихов не сочиняю, потому что от хорошей жизни они не пишутся.
Он, наверно, тоже другой. Стихи пишет на религиозные темы, кто бы мог подумать.

Тридцатое августа – предпоследний день календарного лета. Появление на сцене любовника Номер Пять было таким же неожиданным, как резкое похолодание и проливной дождь.

Телефонный звонок. Голос с небольшим акцентом: «Ясас! Это Ирини? Я звоню по просьбе Номера Пятого. Он просил передать вам привет и спросить, как вы поживаете».

Как я выжила, Номер Пятый знал хорошо. Если бы не он, врач, профессионал, я бы не перенесла операцию и послеоперационный период. Никто, кроме него, не знал, что я поехала вовсе не в отпуск, а в больницу города S, где он на свои деньги организовал мое лечение.

Номер Пятый, в принципе, был согласен. Он подал документы в аспирантуру МГУ и уже собирал вещи, но тут случилась моя болезнь, и переезд не состоялся.
Странная штука: чувство благодарности может мутировать в раздражение, а благородство и бескорыстие – обернуться мелочностью и склочностью.

Я, конечно, не была ангелом. Хранить верность человеку, которого видишь раз в квартал, при этом обязательно по сценарию скандал-слезы-прощение-милование, было трудно. Номер Пятый о моральной стороне отношений также не заботился. Мы были квиты.
Расставание, тем не менее, было болезненным. Слишком сильно мы проросли друг в друга за шесть лет.

— Я живу хорошо. Так и скажите.
— Вы по-прежнему часто бываете в Европе? Он хочет с вами встретиться.
— Нет, не бываю. Передайте Номеру Пятому большое спасибо за всё, но встречаться нам не имеет смысла.

Собеседник вежливо попрощался и повесил трубку.

Номеру Пятому не нравилось, когда я говорила о своих или его чувствах. «Ты слишком сентиментальна, оттого и стихи пишешь. Любовь – это невроз, это не нормально».
Сейчас, когда мне столько же лет, сколько было ему тогда, в момент разрыва, я склонна согласиться с его диагнозом.

Я переболела любовью, пережила ее не однажды, но мне странно слышать от других людей высказывания вроде «вот это настоящая любовь, а та, прошлая, была ошибкой».
Не бывает таких ошибок, не бывает любви настоящей или фальшивой, она либо есть, либо нет, вне зависимости от порядкового номера.

В «Триумфальной арке» Ремарка герой романа считал, что «ни один человек не может стать более чужим, чем тот, кого ты в прошлом любил».

Новый вечер шумит, что никто не вернется, над новой жизнью,
что никто не пройдет под балконом твоим к тебе,
и не станет к тебе, и не станет, не станет ближе
чем к самим себе, чем к своим цветам, чем к самим себе.

Источник