О чем писала цветаева
5. 22. О Марине Цветаевой
5.22. О МАРИНЕ ЦВЕТАЕВОЙ (1892-1941) (ИЗ КНИГИ http://proza.ru/2013/08/28/2084)
Это раздел книги, на которую получены авторские права:
Е.Р. Говсиевич «Серебряный век глазами очевидцев:
26 писателей-мемуаристов о 26 писателях Серебряного века»(Обзор мемуарной литературы)
Москва
2013
УДК 1(091)
ББК 87.3
Г 57
ISBN 978-5-91146-896-5
© Говсиевич Е.Р., 2013
Мне нравится, что вы больны не мной.
Мне нравится, что я больна не вами.
Что никогда тяжелый шар земной
Не уплывет под нашими ногами.
Наследие Марины Цветаевой велико и трудно обозримо. Среди созданного Цветаевой, кроме лирики, поэмы, драмы, автобиографическая, мемуарная, историко-лите-ратурная и философско-критическая проза.
В литературном мире Цветаева держалась особняком. Ей нравилось стоять одной – «противу всех», ей льстила репутация «мятежницы лбом и чревом». Ее поэзия была монументальной, мужественной и трагической. Она думала и писала только о большом – о жизни и смерти, о любви и искусстве, о Пушкине и Гете… Цветаеву-поэта не спутаешь ни с кем другим. Стихи ее узнаешь безошибочно – по особому распеву, неповторимым ритмам, необщей интонации. Самая отличительная черта ее манеры – сильный и звонкий голос, так не похожий на распространенные в тогдашней лирике плаксивый тон или придыхательно-элегический шепот. Она хотела быть разнообразной и искала в поэзии различные пути. От чисто лирических форм она все более охотно обращается к сложным конструкциям, к поэме, к стихотворной трагедии. И сама лирика ее становится монументальной. Усложненность многих стихотворений и поэм Цветаевой была вызвана стремлением к точности и определенности. Но она никогда не впадала в бессмыслицу, в футуристическую заумь. Самые усложненные вещи относятся к периоду 1923-1927 гг. (потом в 1930-е годы, язык ее опять становится заметно проще, яснее). Это связано с мучительными усилиями, с которыми Цветаева в этот период времени взволнованно и сбивчиво выражала мир своих чувств и переживаний, свое сложное, противоречивое отношение к окружающей ее действительности. Она писала сложно, не потому что разучилась писать просто, а потому что она так хотела. Потеряв родину, почву, читателя, оставшись один на один с самим собой, со своим смятением, со своей трагедией, поэт ушел в свою скорлупу.
По мнению Бальмонта: «Наряду с Ахматовой, Цветаева занимает первенствующее место среди русских поэтесс».
Ее кумирами были: Пушкин, Гете, Рильке, Пастернак, Блок, Мандельштам.
Марина Цветаева – поэт не из легких. Читать ее стихи и поэмы между делом, не читать, а почитывать, нельзя. В нее необходимо углубиться. Нужно применить известные усилия для того, чтобы войти в творческий мир поэта…
В год ее смерти она имела несколько встреч с Анной Ахматовой и Арсением Тарковским. «У меня нет друзей, а без них – гибель». Из прежних знакомых Цветаеву поддерживал лишь Пастернак. Он просил Фадеева принять Цветаеву в Союз писателей или хотя бы в члены Литфонда, что дало бы ей материальные преимущества, но получил отказ, ее приняли лишь в групком литераторов. Постоянного жилья не было.
Кое-какие деньги давали переводы. А дальше – война, эвакуация, безысходность и… веревка. Предсмертные записки: «Я хочу, чтобы Мур жил и учился. Со мною он пропадет…» И Муру: «Мурлыга! Прости меня, но дальше было бы хуже. Я тяжко больна, это уже не я…» Самоубийство Марины Цветаевой произошло 31 августа. До полных 49 лет оставалось 38 дней.
Вот такую жизнь прожила Марина Цветаева – «единственная в своем роде в подлунном мире», по определению Иосифа Бродского. На Западе она говорила: «В России я поэт без книг, здесь поэт без читателей». Возвращение к читателям России произошло в 1956 г. – в альманахе «Литературная Москва» были опубликованы 7 стихотворений Цветаевой. С 1961 г. начали печататься сборники избранных произведений. Ну, а еще позднее – хлынул цветаевский книжный поток с гигантскими тиражами. Творческое наследие Цветаевой: более 800 лирических стихотворений, 17 поэм, 8 пьес, около 50 прозаических вещей, свыше 1000 писем…
НАДЕЖДА МАНДЕЛЬШТАМ
Цветаева с полным равнодушием относилась к стихам Мандельштама. Она считала, что сама может писать, как Мандельштам, как бы владеет его секретом. Цветаева выражала свое отношение к поэтам так: «Из поэтов (растущих) люблю Пастернака, Мандельштама и Маяковского (прежнего, – но авось опять подрастет!) И еще, совсем по-другому уже, Ахматову и Блока (клочья сердца)».
В Цветаевой Мандельштам ценил способность увлекаться не только стихами, но и поэтами. В этом было удивительное бескорыстие. Увлечения Цветаевой были, как мне говорили, недолговечными, но зато бурными, как ураган. Наиболее стойким оказалось ее увлечение Пастернаком, после того как вышла «Сестра моя – жизнь».
Пастернак много лет безраздельно владел всеми поэтами, и никто не мог выбиться из-под его влияния. Ахматова говорила, что лишь Цветаева с честью вышла из этого испытания: Пастернак обогатил ее, и она не только сохранила, но, может, даже обрела благодаря ему настоящий голос.
Мне пришлось несколько раз встречаться с Цветаевой, но знакомства не получилось. Инициатива «недружбы» шла от нее. Возможно, что она вообще с полной нетерпимостью относилась к женам своих друзей.
Марина Цветаева произвела на меня впечатление абсолютной естественности и сногсшибательного своенравия. Я запомнила стриженую голову, легкую – просто мальчишескую – походку и голос, удивительно похожий на стихи. Она была с норовом, но это не только свойство характера, а еще и жизненная установка. Ни за что не подвергла бы она себя самообузданию, как Ахматова. Сейчас, прочтя стихи и письма Цветаевой, я поняла, что она везде и во всем искала упоения и полноты чувств.
У нее умерла вторая дочка, которую ей пришлось отдать в детдом, потому что она не могла прокормить двоих.
Цветаева уехала, и больше мы с ней не встречались. Когда она вернулась в Москву, я уже жила в провинции, и никому не пришло в голову сказать мне о ее возвращении.
Дружба с Цветаевой, по-моему, сыграла огромную роль в жизни и в работе Мандельштама (для него жизнь и работа равнозначны). Это и был мост, по которому он перешел из одного периода в другой. Стихами Цветаевой открывается «Вторая книга», или «Тристии». Цветаева, подарив ему свою дружбу и Москву, как-то расколдовала Мандельштама. Это был чудесный дар, потому что с одним Петербургом, без Москвы, нет вольного дыхания, нет настоящего чувства России, нет нравственной свободы.
Я уверена, что наши отношения с Мандельштамом не сложились бы так легко и просто, если бы раньше на его пути не повстречалась дикая и яркая Марина. Она расковала в нем жизнелюбие и способность к спонтанной и необузданной любви, которая поразила меня с первой минуты. Я не сразу поняла, что этим я обязана именно ей, и мне жаль, что не сумела с ней подружиться. И я кляну себя, что наговорила слишком мало диких слов и не была ни чересчур щедрой, ни вполне свободной, как Цветаева, Мандельштам и Ахматова.
О Марине Цветаевой и Анне Ахматовой
У них была единственная встреча за всю жизнь. Цветаева увиделась с Ахматовой за две недели до войны в 1941 г. – у Ардовых на Ордынке и на следующий день в доме, где жил Н.И. Харджиев, в Марьиной роще.
Я пожалела, что не видела Цветаеву, когда в Ташкенте Ахматова рассказала про эту встречу с ней. Цветаева жаловалась на брехню Георгия Иванова, который переадресовал обращенные к ней стихи Мандельштама неизвестной докторше, содержанке богатого армянина. (Ну и воображение у этого холуя!) А может, лучше, что мы не встретились. Автор «Попытки ревности», она, видимо, презирала всех жен и любовниц своих бывших друзей.
Ахматова и Цветаева – великие ревнивицы, настоящие и блистательные женщины, и мне до них как до звезды небесной. Ахматова справедливо считала отсутствие ревности женской бездарностью и с восторгом говорила, что, появись у нее соперница, она ее задушит собственными руками. Ее гнев и ревность были обращены против реальных виновников всех бед. Цветаева же здорово растоптала соперницу: «Как живется вам с простою женщиною? Без божеств. С пошлиной бессмертной пошлости. Как живется вам с товаром рыночным. Как живется вам с стотысячной – вам, познавшему Лилит. » Она бы мне, «рыночному товару», показала, что не следует соваться в чужие и запретные области. Я поражаюсь неистовой силе и самоотдаче Цветаевой.
Такие женщины – чудо. Она, конечно, права, что топчет всех, кто не знает пира чувств. Эти две, Цветаева и Ахматова, умели извлекать из любви максимум радости и боли (см. раздел 6.4).
НИНА БЕРБЕРОВА
В 1923 году мы встречались с Цветаевой в Праге. В это время она была в зените своего поэтического таланта. Жизнь ее материально была очень трудна и такой осталась до 1939 года, когда она вернулась в Россию. Одну дочь она потеряла еще в Москве, от голода, другая была с ней. Сын родился в 1925 году и был убит во вторую мировую войну.
Ходасевич однажды сказал мне, что в ранней молодости Марина Ивановна напоминала ему Есенина (и наоборот): цветом волос, цветом лица, даже повадками, даже голосом. Я однажды видела сон, как оба они, совершенно одинаковые, висят в своих петлях и качаются. С тех пор я не могу не видеть этой страшной параллели в смерти обоих – внешней параллели, конечно, совпадения образа их конца, и внутреннюю противоположную его мотивировку. Есенин мог не покончить с собой: он мог погибнуть в ссылке в Сибири (как Клюев), он мог остепениться (как Мариенгоф) или «словчиться» (как Кусиков), он мог умереть случайно (как Поплавский), его могла спасти война, перемена литературной политики в СССР, любовь к женщине, наконец – дружба. Его конец – иллюзорен. Цветаева, наоборот, к этому шла через всю жизнь, через выдуманную ею любовь к мужу и детям, через воспеваемую Белую армию, через горб, несомый столь гордо, презрение к тем, кто ее не понимает, обиду, претворенную в гордую маску, через все фиаско своих увлечений и эфемерность придуманных ею себе ролей, где роли-то были выдуманы и шпаги картонные, а кровь-то все-таки текла настоящая.
ИРИНА ОДОЕВЦЕВА
Марина Цветаева рассказывала, как она отнесла свои «Юношеские стихи» в Лито и как почти через год ей их вернули с отзывом Брюсова: «Стихи М.Цветаевой, как ненапечатанные своевременно и не отражающие соответствующей современности, бесполезны». Трудно поверить, что он действительно думал это. По всей вероятности, он просто мстил ей, так как был «очень против нее»…
… – Марина Ивановна, вы рады, что возвращаетесь в Россию? – задаю я ей вопрос, преследовавший меня весь вечер. Она качает головой. – Ах, нет, совсем нет. Вот если бы я могла вернуться в Германию, в детство. Туда бы я хотела – там такие широкие площади и старинные готические здания. А в России все теперь чужое. И враждебное мне. Даже люди. Я всем там чужая. – Все же я довольна, что покидаю Париж. Я его изжила. Его больше не существует для меня. Сколько горя, сколько обид я в нем перенесла. Нигде я не была так несчастна. A когда-то в Праге – там я очень скучала — я мечтала, как хорошо будет в Париже. А в Париже Прага стала казаться мне чуть ли не потерянным раем. А теперь я еду в Москву. Сыну там будет лучше. Но мне. Выперла меня эмиграция.
У меня сжимается сердце. Мне ее мучительно жаль. И страшно за нее. Нет, нет – ей нельзя ехать туда! Там ее ждет гибель. Там она погибнет, как погиб Мандельштам. И сколько других. Марина Цветаева – наш общий грех, наша общая вина. Мы все перед ней в неоплатном долгу. Эмиграция действительно «выжила» ее, нуждавшуюся в любви, как в воздухе, своим полнейшим равнодушием и холодом – к ней. Мы не сумели ее оценить, не полюбили, не удержали от гибельного возвращения в Москву. Не только не удержали, но даже, скорее, толкнули на этот пагубный шаг.
В том, что Марина Цветаева – прекрасный стилист, теперь согласны все. Не только прекрасный, но, по всей вероятности, лучший стилист нашего времени – лучше Бунина, Белого, Сологуба, Мандельштама. Особенно хорош ее «Дом у старого Пимена», перепечатанный в «Неизданном» Марины Цветаевой. А хвалить – и еще как! – следовало за ее чудесные воспоминания о Волошине, о Белом, о собственном детстве, за ее несравненное, присущее только ей уменье писать «по-цветаевски», то есть превращать людей и события в мифы и легенды.
ВАСИЛИЙ ЯНОВСКИЙ
Мы все, разумеется, признавали огромный талант Марины Ивановны. Многие даже терпеливо переносили ее утомительную, трескучую прозу. С годами дар и мастерство поэта развивались, но наше отношение к Цветаевой менялось к худшему. Неожиданно читатель, слушатель, поклонник просыпался утром с грустным убеждением, что
Цветаева все-таки не гений, а главное, что ей чего-то основного не хватает! Я постепенно начал считать ее в каком-то плане дурехой, что многое объясняло.
Как собеседник Цветаева могла быть нестерпимой, даже грубой, обижаясь, однако, при любом проявлении невнимания к себе. В разговоре, вопреки всему фонетическому блеску, интересного или нового она сообщала мало. В общем, близоруко-гордая, была она исключительно одинока, даже для поэта в эмиграции! Кстати, от Гомера до Томаса Вулфа и Джойса, все в искусстве чувствовали себя уродливо отстраненными.
Эти «барды» при других обстоятельствах продолжали бы весело и приятно жить. А Цветаева убивала в себе то, что изводило ее в продолжение всей жизни и мешало общаться с миром: быть может, дьявольскую гордыню. Догадки, догадки, догадки. «Дурехой» я ее прозвал за совершенное неумение прислушиваться к голосу собеседника. Разговаривать, то есть обмениваться мыслями, с ней было почти невозможно.
Цветаева была очень близорука и часто не отвечала на поклон, так что многие обижались и переставали здороваться. Это удивляло и сердило Цветаеву. – Может, среди этих людей тоже есть близорукие, и они вас не замечают! – довольно грубо объяснил я ей. Этого она просто не могла сообразить.
Я встречался с Мариной Ивановной частным образом у Ширинских; там я познакомился с ее «милой», как выразился Пастернак в своих воспоминаниях, семьею. Жили они близко, в Медоне. Цветаева выступала также на наших литературных вечерах в «Пореволюционном клубе» и наведывалась в «Круг». Под «милой» семьей я подразумеваю детей Марины Ивановны; мужа ее, Эфрона, чекиста, многолетнего бессменного председателя Союза студентов Советского Союза. Дочь Аля, милая, запуганная барышня, была добра, скромна и по-своему прелестна. То есть – полная противоположность матери. А Марина Ивановна ее держала воистину в черном теле.
Почему так, не ведаю, и без Фрейда здесь не распутаешь клубка. В особенности, если принять во внимание нежное восхищение, с которым Цветаева прислушивалась ко всякой отрыжке своего сына – грузного, толстого, неприятного вундеркинда лет пятнадцати. Он вел себя с наглостью заведомого гения, вмешивался в любой разговор старших и высказывался довольно развязно о любых предметах, чувствуя себя авторитетом и в живописи раннего Ренессанса, и в философии Соловьева. Какую бы ахинею он ни нес, все равно мать внимала с любовью и одобрением. Что, вероятно, окончательно губило его. Аля добросовестно ухаживала за этим лимфатическим увальнем; Цветаева в быту обижала, эксплуатировала дочь, это было заметно и для постороннего наблюдателя.
В 1938 г. из газет стало известно, что на границе Швейцарии убит агентами Сталина выдающийся троцкист, Рейсс, кажется. А затем из Парижа бежало несколько русских: Эфрон, муж Цветаевой, поэт Эйснер и чета Клепининых. Поскольку они все уклонились от французского суда и скрылись в Союзе, можно считать доказанной их причастность к этому мокрому делу. Вскоре и Цветаева решила переселиться в царство победившего пролетариата, увозя с собой, разумеется, сына; дочь уехала раньше. Тут все выглядит безумием или глупостью: злодейства Сталина, социалистический реализм, муж – чекист, убийца. Ну, причем здесь Цветаева? Можно ли было сомневаться, чем все это кончится для Марины Ивановны? И довольно скоро!
ЭМИЛИЙ МИНДЛИН
Цветаева не причисляла себя ни к одной из школ (символисты, акмеисты….). Она говорила: «Я до всяких школ». Ни с кем рядом в русской поэзии ее не поставишь – сама по себе. А с Хлебниковым рядом стоит – как с братом, непохожая на брата сестра!
В русской поэзии особенно дороги и близки Цветаевой были три петербургских поэта: Пушкин, Блок и Ахматова.
С Ахматовой у Цветаевой была заочная дружба, не очень близкая, но полная глубокого уважения друг к другу. Одно время был у Цветаевой «ахматовский период», когда целыми циклами она писала стихи Ахматовой, об Ахматовой и о сыне Льве Гумилеве. В своих стихах она называла Ахматову «Анна всея Руси». Изредка они присылали друг другу подарки.
Уехала Цветаева из России зимой 1922 г. На протяжении многих лет стихи ее, доходившие из-за границы, вызывали на ее родине интерес еще больший, чем те, что писала она до своего отъезда. Вернулась она в СССР с сыном (он родился за границей) в июне 1939 г. Ее дочь Аля приехала еще раньше – весной 1937 г. Десять последних дней своей жизни она прожила в Елабуге, где и похоронена среди десятков безымянных могил.
Творчество Марины Цветаевой: темы, идеи, сборники, циклы
Автор: Guru · 19.09.2018
Марина Ивановна Цветаева увековечила свое имя в литературной истории как великая поэтесса. Родилась она в 1892 году в Москве. По собственным словам, писать стихи начала с семи лет. Весь ее бурный и тернистый жизненный путь был впоследствии неразрывно связан с творчеством. А оно, в свою очередь, не только находило источники вдохновения в знакомстве, общении и дружбе с великими литераторами той эпохи, но и опиралось на воспоминания о детстве, жизнь в эмиграции, трагизм судьбы России и личные драмы.
Поэзия Марины Цветаевой
Творческие профессии родителей Марины (отец был известным филологом и искусствоведом, мать — пианисткой) оказали прямое влияние на ее детство. С родителями она часто бывала за границей, а потому свободно владела несколькими иностранными языками, в большей степени французским. Впоследствии Цветаева много занималась переводами и написанием критических статей и эссе. Но начало ее пути положила именно поэзия. Чаще на французском языке Марина Ивановна и сочиняла свои первые стихи.
Сборники
Первую книгу стихов Цветаева начала собирать после смерти матери от чахотки в Тарусе. В октябре 1910 года она вышла в Москве под названием «Вечерний альбом». После одобрительного отзыва на нее М. А. Волошина началась его дружба с юной поэтессой.
В феврале 1912 года после венчания с Сергеем Эфроном автор вновь выпускает книгу. Увидел свет второй сборник стихов «Волшебный фонарь». Ровно через год в печать вышел третий сборник «Из двух книг».
С 1912 по 1915 годы Цветаева работала над книгой «Юношеские стихи». Но, согласно некоторым источникам, она так и не была издана, а сохранилась в виде рукописей поэтессы. В книгу вошла поэма «Чародей».
С момента публикации третьего сборника стихов пройдет долгих восемь лет, прежде чем Марина Ивановна снова начнет издавать собрания сочинений. Писать она не переставала: стихи 1916 года потом войдут в первую часть сборника «Версты», а творения с 1917 по 1920 годы составят вторую часть сборника. Свет он увидит в 1921 году. Период, ознаменованный Октябрьской революцией и спровоцированными ей изменениями, и вызвал поэтический всплеск в творчестве Цветаевой, нашедший отражение во второй части «Верст». Политический переворот она восприняла как крушение всех надежд и чрезвычайно тяжело переживала его. Многие ее стихотворения впоследствии станут частью книги «Лебединый Стан». Но и она, увы, не вышла в печать при жизни поэтессы.
В 1922 году были опубликованы книги «Конец Казановы» и «Царь-Девица». Спустя год — «Ремесло» и «Психея».
В 1925 году семья Цветаевой переехала во Францию. Жили они в пригородах Парижа, фактически в нищете. Спустя три года был опубликован сборник «После России». Он стал последним, вышедшим в печать при жизни Марины Ивановны.
Циклы
С октября 1914 по май 1915 годов Цветаева создавала цикл нежных стихов, вдохновленных знакомством с поэтессой Софией Парнок. Об их любовных отношениях ходило множество слухов, тем не менее, цикл из семнадцати стихотворений вышел под названием «Подруга».
1916 год ознаменован выходом циклов стихов, посвященных приезду в Москву Осипа Мандельштама, а также самой Москве. В том же году как из рога изобилия стихи к Александру Блоку выливаются в одноименный цикл «Стихи к Блоку».
Лето 1916 года, названное искусствоведами «Александровским летом», ознаменовано созданием цикла стихов к Анне Ахматовой. В том же году на фоне разочарований и расставаний Цветаева создала цикл «Бессонница», в котором раскрыла темы одиночества и уединения.
Семь стихотворений, написанных в 1917 году, легли в основу цикла «Дон-Жуан». Это своего рода отсылка к пушкинскому «Каменному гостю». Учитывая особое отношение поэтессы к Пушкину, складывается впечатление, что посредством своих сочинений она вступает с ним в диалог.
1921 год связан со знакомством с князем С. М. Волконским. Ему тоже посвящены стихи, объединенные в цикл «Ученик». В дальнейшем Цветаевой было написано много лирических стихотворений, обращенных к мужу, в рамках циклов «Марина», «Разлука», «Георгий». О «Разлуке» чрезвычайно высоко отзывался Андрей Белый, которого Марина Ивановна встретила в Берлине в 1922 году.
В 1930 году она написала реквием Владимиру Маяковскому, состоящий из семи стихотворений. Гибель поэта глубоко потрясла Марину Ивановну, несмотря на то, что дружба между ними в одно время отрицательно сказалась на литературной судьбе Цветаевой.
В 1931 году она приступила к работе над циклом «Стихи к Пушкину».
В 1932 году был создан цикл «Ici-haut» («Здесь — в поднебесье»), посвященный памяти друга М. А. Волошина.
Знакомство и переписка с поэтом Анатолием Штейгером привели к созданию цикла «Стихи сироте».
Лишь к 1937 году «Стихи к Пушкину», работа над которыми началась в 1931 году, были готовы к печати.
В дальнейшем Цветаева работала над циклами «Сентябрь» и «Март», посвященными жизни в Чехии, где она воссоединилась с мужем после долгой разлуки. Завершился труд циклом «Стихи к Чехии».
Художественный мир
Поэзию Марины Цветаевой можно соотнести с исповедью. Она всегда живо и искренне отдавалась своему творчеству, как истинный романтик, слагая в рифму свою внутреннюю боль, трепет, всю гамму чувств. Поэтесса не требовала от жизни слишком многого, поэтому период забвения не вселил в ее сердце обиду или горечь. Напротив, казалось, в ней проявилась еще большая жажда жизни, именно поэтому Цветаева не переставала писать. И даже в эмиграции, несмотря на все тяготы и лишения, ее поэзия получила второе дыхание, отразив на бумаге особую эстетику личного мироощущения.
Особенности
И поэтическое, и прозаическое творчество Цветаевой не было и не будет до конца понятно широкому кругу читателей. Она стала новатором своего времени в особенностях и приемах самовыражения. Лирические монологи поэтессы, подобно песням, имеют свой ритм, свои настроение и мотив. Она то нежно и откровенно изливает душу, то ее строки трансформируются в страстный, необузданный поток мыслей и эмоций. В какой-то момент она срывается на крик, затем наступает пауза, недолгое молчание, которое порой может быть красноречивее любых ярких слов. Чтобы хорошо понимать автора, необходимо знать основные этапы ее биографии, чем она жила, как мыслила в то или иное время.
Талант Цветаевой развивался стремительно, особенно на фоне ее признания современниками. Многим из них она посвящала целые циклы своих стихотворений. Будучи натурой увлекающейся, Марина Ивановна черпала вдохновение в тесных взаимоотношениях со многими мужчинами и даже женщиной, несмотря на то, что имела мужа и детей. Особенностью ее успеха на литературном поприще можно считать эпистолярный жанр, щедро применяя который, Цветаева позволила выйти из тени многим фактам своей жизни и своему же видению картины мира.
Темы творчества
Марина Цветаева громко манифестировала о том, что видит и чувствует. Ее ранняя лирика наполнена внутренним теплом, памятью о детских годах и обретенной любви. Самоотдача и искренность открыли ей двери в мир русской поэзии 20 века.
Поэтесса создавала стихи, вызывая каждое слово из глубин своей души. При этом стихи писались легко и страстно, ведь она не стремилась подчинить свое творчество ожидаемым представлениям общественности. И тему любви в поэзии Цветаевой, пожалуй, можно считать эталоном самовыражения. Это было признано литературными критиками, тем не менее, талант поэтессы все равно подвергался оспариванию.
С ходом времени поэзия Цветаевой неизбежно видоизменяется. В годы эмиграции и безденежья она становится зрелой. Марина Ивановна предстает как оратор на трибуне своего личностного роста. Дружеское общение с Маяковским привнесло в ее творчество черты футуризма. Вместе с тем заметна взаимосвязь ее стихов с русским фольклором. Отсюда и вытекает тема родины в творениях Цветаевой. Поэтесса имела четкую гражданскую позицию, выражающуюся в непринятии устанавливающегося политического строя на заре Октябрьской революции. Она много писала о трагической гибели России и ее муках. Об этом она рассуждала в годы эмиграции в Германии, Чехии, Франции. Но в парижские годы Цветаева уже больше писала прозаические произведения, дополненные мемуарами и критическими статьями. Эта мера стала вынужденной, так как многие зарубежные издания были недоброжелательно настроены по отношению к поэтессе, которая надеялась, что проза станет ее надежным тылом.
Образ Цветаевой в лирике
Поэтическое обращение к поэтессе выявлено не только в стихах ее современников, но и тех, кто не был знаком с ней лично. Художественный образ Цветаевой начинал складываться в ее собственных стихотворениях. Например, в циклах «Дон-Жуан» и «Бессонница» границы между автором и лирической героиней несколько размыты. Как Цветаева посвящала стихи, например, Александру Блоку, так и ей посвящали. Тот же М. А. Волошин, бурно и положительно откликнувшийся на первый сборник поэтессы «Вечерний альбом», написал посвящение «Марине Цветаевой». Он воспел не ее бунтарский нрав, а хрупкое женское начало.
Любимая женщина Цветаевой, София Парнок в своих стихах сравнивает ее с исторической тезкой Мариной Мнишек. Для автора поэтесса предстает в роли ангела-спасителя с небес.
В лирике сестры Анастасии (Аси) Цветаевой мы имеем возможность познакомиться со всеобъемлющей противоречивостью натуры Марины Ивановны, которая долгие годы ощущала себя юной и невинной.
У Андрея Белого Цветаева она предстает в образе неповторимой и удивительной женщины. Он сам считал ее творчество новаторским, а потому предполагал ее неизбежное столкновение с консервативными критиками.
Также творчество Марины Цветаевой не оставило равнодушными и тех поэтов 20 века, кто не знал ее лично. Так, Белла Ахмадуллина сравнивает ее образ с неодушевленным роялем, обоих считая совершенством. При этом подчеркивая то, что это и две противоположности. Цветаева виделась ей как одиночка по натуре, в отличие от инструмента, которому нужно, чтоб кто-то на нем играл. Вместе с тем Ахмадуллина сопереживала уже безвременно ушедшей поэтессе. Ее трагедию она видела в отсутствии должной поддержки и опоры при жизни.
Поэтика
Жанры
Знакомясь с творчеством Марины Цветаевой, можно почувствовать, что она искала и пыталась создать свой собственный жанр, ответвляющийся от общепризнанных канонов. Тема любви-страсти нашла яркое отражение и в стихотворениях, и в поэмах Цветаевой. Таким образом, жанры лиро-эпической поэмы и элегии неслучайно проходят сквозь всю лирику поэтессы. Это стремление к романтизму она буквально впитала с молоком матери, которая очень хотела увлечь дочь тем, что считала женственным, прекрасным и полезным, будь то игра на музыкальных инструментах или любовь к постижению иностранных языков.
В поэмах Цветаевой всегда присутствовал свой лирический субъект, который зачастую выступал как образ ее самой. Героиня нередко совмещала в себе несколько ролей, позволяя тем самым разрастаться своей личности. То же самое происходило и с поэтессой. Она всегда стремилась познать всю существующую глубину отношений человека и окружающего мира, грани человеческой души, тем самым доведя до максимума отражение этих наблюдений в своей лирике.
Стихотворные размеры
Размер стиха — это его ритм. Цветаева, как и многие современные ей поэты 20 века, в своем творчестве часто использовала трехсложный размер, дактиль. Например, в стихотворении «Бабушке». Дактиль напоминает разговорную речь, а стихи поэтессы — яркие монологи. Бабушку по линии матери Цветаева, увы, не знала, но с детства помнила ее портрет, висевший в доме семьи. В стихах она пыталась мысленно выйти на диалог с бабушкой с целью узнать источник своего бунтарского нрава.
«Кто создан из камня, кто создан из глины» — белый стих, где использован амфибрахий с перекрестной рифмовкой. Это стихотворение было опубликовано в сборнике «Версты». Свое мятежное настроение Цветаева выражает в строках о морской пене, сообщая, что она бросается в морскую стихию жизни.
Средства выразительности
В цикле стихов, посвященных Александру Блоку, использовано много знаков препинания, которые передают запретность и трепетность чувств Цветаевой, ведь с Блоком она не была знакома лично, но восхищалась им безмерно. Поэтесса применяла массу эпитетов, метафор, олицетворений, будто обнажающих ее душевную стихию. А интонационные паузы только усиливают этот эффект.
В той же «Тоске по Родине» чувствуется сильное эмоциональное напряжение автора, передаваемое за счет метафорического отождествления родной страны с кустом рябины и обилия восклицательных знаков.
Стихотворение «Книги в красном переплете» передает тоску поэтессы по рано умершей матери, по ушедшему детству. Проникновенному чтению способствуют риторические вопросы, эпитеты, олицетворения, метафоры, восклицания и перифразы.
В стихотворении «Бабушке» также много эпитетов, повторов и оксюморонов. Цветаева мысленно ощущает родство душ со своей бабушкой.
На примере нескольких стихотворений нетрудно заметить, что в лирике Марины Цветаевой преобладали восклицания. Это свидетельствует о ее динамичной натуре, возвышенности чувств и о некой предельности душевного состояния.